— Вот же подстава... — вздыхает Вик. Он не жалует нашу докторицу, почему только не понятно.

— Кай, останься. Я сам тебя отвезу, — тренер смотрит на меня пристально.

Снежок все еще держит меня за куртку. Не отпускает. И я даже не думаю спорить и отправлять ее с пацанами. Потому что впервые в жизни хочу быть рядом. Все время. Я, наверное, тронулся умом.

— Ну мы поехали, — Раф хлопает меня по плечу. — Звони, если что.

Пожимаем руки с Тихиром, Пашей, Рафом.

— Спасибо, пацаны. Серьезно.

Фей, Вик, Кот, прощаются и тоже сваливают. А мы остаемся. Втроем. Под звездами. И воздух вдруг становится намного тише. Намного теплее.

Тренер косится на Снежка, но все же отводит меня в сторону и говорит тихо:

— Я договорился с Цыпкиным. Он готов отпустить тебя без контракта. Но при одном условии. Последний бой. Один. И все.

Снежок, услышав это, напрягается. В глазах тревога. Я смотрю на нее и киваю. Ради нее я пойду на все.

— Я готов. Если это цена свободы, я ее заплачу.

— Тебе нужно восстановиться, — шепчет Снежок, почти умоляя.

— Только после реабилитации, — кивает тренер. — Без обсуждений.

Он машет рукой:

— Садитесь в машину. Я проверю Цыпкина и вернусь.

Мы с моей девочкой садимся на заднее сиденье. Она молчит, потом шепчет:

— Я не хочу, чтобы ты дрался.

— Бои — это моя жизнь, — отзываюсь, но уже не так упрямо, как раньше.

— Но не такие. Не на этом ужасном ринге.

Я прижимаю ее к себе и целую в висок:

— Ты права. Этот бой последний, — выдыхаю я, принимая для себя решение. — А дальше только спорт.

— Но может можно… — она нервно ломает пальцы, а я накрываю их своей ладонью. Холодные.

— Не спорь, Снежок, — подтягиваю к губам и осторожно целую каждый. — Тренер сделал все возможное.

Она лишь вздыхает и крепче прижимается ко мне. Мне хочется растечься лужей от ее нежности.

— Отец пришел в себя, — говорит вдруг, словно между делом.

Я напрягаюсь. Челюсть скрипит, но стараюсь не выдать своего отношения.

— Я рад, — выдавливаю сухо, понимаю, что это не то, что Снежок хотела услышать и добавляю. — Прости, это мой максимум.

— Я знаю, — вздыхает она. В голосе нет обиды. Только понимание. Только то, чего я боялся, но и чего больше всего хотел. Чтобы меня принимали вот таким. Без прикрас.

Тренер возвращается, садится за руль.

— Все живы, — фыркает. — Как вы вообще умудрились их так уработать?

— Высокая мотивация, — хмыкаю я, ощущая тяжесть металла в кармане. Они сами напросились. И справедливо за это получили.

Антон Сергеевич заводит двигатель. Мы едем в сторону дома. Снежок засыпает у меня на плече. Я чувствую, как она дышит. Ровно. Спокойно. Словно знает, что рядом со мной можно расслабиться. Я впервые боюсь ее разочаровать. Хочу оберегать. Хочу любить.

Любить? Откуда это слово в моем лексиконе? В моих ощущениях? Утекаю в свои мысли и пытаюсь проанализировать.

Тренер смотрит на меня через зеркало заднего вида:

— Заканчивай с этой ерундой, — хмурится он. — Ты отличный спортсмен.

— Я понял, — отвечаю утвердительно. Этого достаточно, чтобы дать понять, что решение по этому вопросу уже принято.

— Жду тебя на тренировке.

— Спасибо за доверие.

В моем голосе больше нет агрессии. Только уважение. Только решимость. Начать все заново. С нее. С себя. С нас.

Кайрат

Мэри

Они вдвоем

Спасибо!

Мэри

Мы приходим домой поздно. Вокруг тишина. Мама еще не вернулась, а может будет ночевать в больнице. Ахмет нас ждет в холле, сидит на диване, кутаясь в плед и глядя на дверь так, будто боялся, что мы не вернемся. Завидев нас, он вскакивает и с криком «Кай!» бежит навстречу. Так у него уже получается внятно.

Кай опускается на одно колено и ловит брата в объятия. Тот прижимается к нему, как котенок и кладет голову на плечо. Милота, да и только. Улыбка невольно появляется на моих губах.

— Я же сказал, что все в порядке, — шепчет Кай и треплет его по голове. — Я вернулся. А теперь марш в постель. Поздно уже. И зубы почистить не забудь.

Ахмет заглядывает в его лицо, будто проверяет, действительно ли все нормально, потом кивает и уходит вверх по лестнице. На полпути останавливается и машет нам. Я тоже машу, улыбаясь. Кай смотрит ему вслед и выдыхает.

— Мелкий… — в голосе прибивается нежность.

— Хороший у тебя брат, — говорю я, сжав его руку. — Умничка.

— Он лучше меня, — тихо отвечает Кай. — Его бы сберечь, оградить от всей этой грязи...

— От всего оградить невозможно, — вздыхаю я, зная по себе.

Мы поднимаемся в комнату Кая. Он хромает все сильнее, и я подхватываю его под плечо.

— Так и знала, что тебе все это аукнется. — возмущаюсь негромко, помогая дойти до двери.

— Ты обещала не начинать, — бурчит Кай, но в голосе явно слышится напряжение. Каждый шаг дается ему с большим трудом.

— Ага, но я же не обещала, что буду молчать вечно.

Он со стоном усаживается на кровать. Осторожно снимаю с него куртку, худи, и тяну за край футболки.

— Давай, герой, покажи, где болит.

Кай закатывает глаза, но позволяет стянуть с себя и футболку тоже. Его тело безупречно. Мышцы крепкие и отчетливо проступают под кожей. Им можно любоваться бесконечно, но я здесь не для этого.

Выдыхаю и скольжу взглядом по его коже. И вот он в полный рост, точнее, в полный синяк. Ссадины, кровоподтеки, след от кастета. И все это после больницы.

Осторожно касаюсь одного из них, Кай шипит на меня и морщится.

— А драться было не больно? — вредничаю я, а сама прикидываю, что нужно принести из аптечки, чтобы облегчить его страдания.

— Дрался я на адреналине, — стонет Кай, уворачиваясь от моих пальцев.

И хоть мне его жалко, где-то глубоко внутри скребется гордость, что он мой. Этот упрямый, дерзкий, ломающий стены кулаками парень — мой.

— Сам виноват. — касаюсь одной из ссадин, он тут же дергается. — Вот и не ной теперь.

— Я не ною, — фыркает недовольно. — Я реагирую на твои садистские наклонности.

— Сейчас тебе моя аптечка расскажет, что такое садистские наклонности, — усмехаюсь я и ухожу к себе за лекарствами.

Собираю все самое нужное, прихватываю бутылку с водой и возвращаюсь обратно. Вхожу в комнату, а Кая нет.

— Кай?!

Слышу шум воды и сразу все понимаю. Он в душе.

— Я что, тебя так испугала, что ты сбежал? — кричу я сквозь дверь.

— От меня так воняло, не поверишь, — цедит он. — Я спасал твое обоняние.

— Сейчас я тебе спасу кое-что другое, — ворчу недовольно. Ну надо же было додуматься. — Кай, тебе нельзя перегреваться.

Он ничего не отвечает. Ну что за халатное отношение к собственному здоровью? Бесит!

Сажусь на кровать, складываю руки на груди и терпеливо жду, отсчитывая минуты. Когда он возвращается, волосы мокрые, капли скатываются по груди и животу. Босой, в одних штанах, с полотенцем на плече.

Кай останавливается в дверях, и я замираю, залипая на нем. Он прекрасный. Мужественный, сильный, несмотря на боль. Раненый, но не сломленный. И все равно в глазах мягкость, когда смотрит на меня. А его улыбка такая опасная и провокационная, что мое сердце срывается в галоп, а щеки предательски розовеют.

— Ты опять злишься? — Кай виновато опускает глаза и становится таким забавным в этот момент, что я не могу сдержать смех. Еще одна его грань, о которой я даже не догадывалась, открывается мне.

— Я забочусь, дурак. — ставлю перед ним стул. — Садись, обработаю.

Он подчиняется, как большой ребенок. Стонет, когда я обрабатываю ссадины. Стонет так, что мне приходится дуть.

— Еще чуть-чуть. Потерпи, — приклеиваю еще один пластырь. — Вот, молодец.