— Как ты мог? — я поднимаю на него красные глаза. — Они же… Кай… Ахмет… Я не-не понимаю… — всхлипываю я и заикаюсь. — Как можно отказаться от детей? Они же не виноваты…

— Подслушивать не хорошо, — беззлобно ругает отец и качает головой. — Ты еще совсем юна, чтобы понять меня.

— Расскажи, пожалуйста, — прошу я, вытирая слезы рукавом. — Мне это очень важно.

— Хорошо, садись рядом, — хлопает по кровати рядом с собой, и я присаживаюсь. — Я не отказывался от них. Просто развелся с их матерью, когда узнал, что сыновья не от меня.

— Но… — он жестом просит не перебивать.

— Она, как взбеленилась. Угрожала, требовала, обвиняла во всем твою мать. А потом и вовсе запретила мне видеться с детьми, — в голосе отца звучит сожаление, или мне так только кажется? — В какой-то момент я сдался. Понял, что так будет лучше для всех и просто помогал им деньгами. Так, чтобы ни в чем не нуждались.

Я не знаю, что сказать. Судить мне сложно. Да и надо ли? Это их решения, их жизни, а у меня своя. И в ней уже есть и Кай, и Ахмет. И я их ни за что не предам!

Кайрат

Мэри уходит, а я снова чуть не отрубаюсь. Будильник возвращает в реальность. Пора собираться на тренировку, и так весь режим улетел к чертям собачим. Тренер не простит. Заставит жестко отработать.

Сначала душ. Бодрящий, освежающий. Тело оживает, но где-то под кожей все еще ноет старая боль. Проверяю живот — синяк на боку уже не такой фиолетовый. Но все равно болит адски. Валерии Андреевне явно не зайдет.

Обматываю бедра полотенцем и выхожу в комнату. На тумбочке все еще стоит поднос с завтраком, заботливо приготовленным моей девочкой. Невольно улыбаюсь, вспоминая Снежка. Смешно, она ушла, но все равно как будто бы рядом. Заботливая до кончиков пальцев. Я хочу быть лучше для нее. Хочу, чтобы ей не приходилось меня лечить, вытаскивать, спасать. Хочу сам стать ее защитой и опорой.

Яичница остыла, но кофе горячий. Быстро съедаю все, что есть на тарелках, запиваю кофе и закусываю порцией таблеток. Забираю выписку для врача и спускаюсь на первый этаж. На ходу вызываю такси, личный водитель, как у Снежка, мне не положен. Да и хрен с ним.

Погода жуткая, ненадолго нагрянувшее тепло, обернулось противным весенним дождем. Благо в машине сухо и работает печка.

Приезжаю в интернат за час до тренировки. Пацаны уже топчутся во дворе. Кот, Фей, Вик. Все трое выглядят так, будто прошлись физиономиями по асфальту. На лицах отчетливо отпечатались последствия нашей драки. Вик держится за ребро, морщась при каждом движении, у Фея заплывший синяк под глазом, а у Кота, помимо фингала, еще и разбитая губа. Красавцы, все, как на подбор. Да я и сам не лучше. Зато отлично вписываюсь в коллектив.

— Вы как, живы? — хмыкаю, оглядывая их.

— Ага, почти, — отзывается Кот, — но, если ты скажешь еще одно слово, я тебя укушу. Только вяло, челюсть не работает.

— Иди ты, — бурчит Вик, — у меня ощущение, что погрызли меня.

— Не ощущение, — вставляет Фей. — Так и было. Эти уроды с цепями…

Мы смеемся, хоть и со сдержанным скрипом. Больно, но смешно. Вик уходит первым, мы остаемся за зданием покурить. Конечно, это строжайше запрещено, но, когда кого останавливали запреты?

— Ты к нам насовсем, или как? — скалится Фей, прекрасно зная ответ.

— Насовсем, — хмыкаю я. — Антон Сергеевич допустил до трени. Осталось только медичку умаслить.

— Рус только себя королем почувствовал, — стебется Кот. — Вот ему облом-то…

— Это вряд ли, — скалится Фей. — Медицина лютует…

— Сдаваться все равно придется.

Пожимаю парням руки и направляюсь в медпункт. В коридоре слышу знакомые голоса, доносящиеся из приоткрытой двери.

— Да сколько можно? Я уже нормально двигаюсь! — голос Вика сорван, злой, почти отчаянный. — Вы что, издеваетесь? Дайте допуск, вашу мать!

— Я сказала нет! — ледяной голос Валерии Андреевны срывается на сталь. — На тренировку ты сегодня не выйдешь.

— Выйду! Вам меня не остановить, — огрызается он.

— Уверен? — вызов отчетливо слышен в ее интонации.

Такое напряжение висит в воздухе, будто еще секунда и знатно рванет.

— Вам что, удовольствие доставляет меня мучить? Или вы просто ненавидите весь мужской род в моем лице? — шипит Вик, явно теряя самообладание. — У меня соревнования на носу. Нужно тренироваться.

— Ты не бессмертен, Виктор! — ее голос дрожит не только от ярости, но и от того, как точно он попал по больному. Но Вик не замечает. Злость застилает ему глаза. — А я не позволю тебе умереть только потому, что ты упрямый как баран!

— Уж лучше сдохнуть, чем проиграть! — рявкает он, и в этой фразе столько ярости, что даже у меня в коридоре мурашки по спине идут.

Что-то с грохотом падает. Может, стул. А может, его терпение.

Я благоразумно отступаю. Через пару секунд дверь распахивается и Вик вылетает как пуля, задевает меня плечом.

— Дура, млять, — роняет себе под нос.

— Вик, ты че?

Он зло смотрит на меня.

— Да задолбала, — бурчит и уходит, не оборачиваясь.

Я стучу осторожно:

— Валерия Андреевна, можно?

Приоткрываю дверь на свой страх и риск и вижу врача. Она стоит у стола, сжав кулаки, плечи дрожат. А по щеке стекает слеза. Быстро, как будто сама боится быть замеченной.

Я замираю в нерешительности.

— Валерия Андреевна... — тише, чем хотел.

Она резко поворачивается, глаза уже сухие, только нос выдает, что плакала.

— Выйди! — огрызается. — Я сама позову.

Дверь закрывается прямо перед моим носом. Я не настаиваю. Просто отступаю и жду. Но теперь мне ясно, что Вику удалось ее задеть. Глубже, чем он думает.

Жду. Минут десять. Потом дверь открывается сама:

— Заходи.

Я захожу, и она уже будто другая. Собранная, отстраненная, как будто ничего и не было. Но я помню ее слезы и мне не по себе от этого.

— Валерия Андреевна… Простите за Вика. Он на эмоциях. Он не хотел... — начинаю тихо.

Она поднимает взгляд, и в нем не ледяная злость, а усталость.

— Все в порядке, Кайрат, — перебивает она спокойно. — Вы все молодые. Гормоны, тестостерон. Это нормально.

— Все равно... он перегнул, — настаиваю.

Она качает головой, забирая у меня документы. Внимательно читает выписку.

— Я давно работаю с подростками. Ты не представляешь, какие вещи мне приходилось слышать. Виктор далеко не худший вариант.

Сказано ровно. Почти с улыбкой. Но она не доходит до глаз. И все равно осадок, от которого щемит где-то внутри.

— Снимай футболку, я осмотрю, — откладывает документы на стол и идет мыть руки к раковине.

Стягиваю футболку за ворот и кидаю ее на кушетку. В кабинете прохладно и кожа невольно покрывается мурашками. Валерия Андреевна касается осторожно, не причиняя боли.

— Синяк все еще глубокий. Пока забудь о ринге. Минимум неделя. Можешь смотреть, но не участвовать.

— Понял, — киваю. Без возражений. Спорить бессмысленно. И Вик это тоже должен понимать. Так какого хрена устроил тут побоище?

Прихожу в зал и падаю на лавку. Тренер видит меня и приветствует сдержанным кивком. Вик с остальными делает разминку. Его движения резкие, гневные. Лицо жесткое. Вот же упоротый придурок.

Валерия Андреевна входит в зал. Сканирует его профессиональным взглядом и подходит к тренеру.

— Антон Сергеевич, почему Виктор в строю? — строго спрашивает она, а я жалею лишь о том, что не взял с собой попкорн.

— А где ему еще быть? — напрягается тренер.

— Я не допустила его до тренировочного процесса.

А потом их взгляды сталкиваются и, я готов поспорить, еще секунда и жахнет так, что мало не покажется. Но Антон Сергеевич становится буфером.

— Вик, ты совсем страх потерял? — голос гремит на весь зал. — На лавку, живо! И без разрешения врача, чтобы я тебя больше не видел.

Тот огрызается, но, бросив злой взгляд на врача, идет ко мне. Плюхается рядом, тяжело дыша. Валерия проходит мимо, гордая и непоколебимая.