— Деньги? — повторяю я, презрительно усмехнувшись. — Думаешь, можно все купить? Нет, спасибо. Как-то я жил без ваших грязных денег, проживу и дальше. Скатертью дорога.

Я уже готов развернуться и уйти, но тут мой взгляд цепляется за фигуру у дорогой машины, припаркованной у входа. Белокурая девушка стоит с телефоном в руках. Ее кожа словно фарфоровая, волосы — длинные, гладкие, так блестят, что солнце отражается от них. Я задерживаю взгляд: светлые локоны и эта невинно-дерзкая поза выглядят так, будто она сбежала из какого-то идеального мира, не имеющего ничего общего с моим. Она не выглядит как те, кто обычно сюда заглядывает. Ее черное пальто подчеркивает осиную талию, а перчатки с жемчужными вставками словно кричат о ее привилегиях. Все в ней какое-то неправильное для этого места — слишком чистое, слишком дорогое, слишком недостижимое. Но чем-то она меня притягивает. И это неожиданно раздражает.

— Это кто? — спрашиваю, кивая в ее сторону.

Луиза мешкает, но все же отвечает:

— Твоя сводная сестра. Ее зовут Мэри.

Какая прелесть. Сводная сестра. Еще один удар, но уже не такой сильный. Значит нас с братом заменили на эту девчонку. Неприятно царапает где-то внутри, а я думал давно перегорел.

Изучаю девушку, пытаясь понять идентифицировать свои эмоции. Потом перевожу взгляд на Луизу:

— Пойдем провожу до машины.

Она что-то бурчит себе под нос, но следует за мной к выходу. Я останавливаюсь, когда мы почти подходим к машине. Луиза едва не сталкивается с Мэри, которая от неожиданности роняет телефон. Я не могу удержаться и злобно смеюсь:

— Ну, здравствуй, Снежок.

Она резко поднимает голову, ее голубые глаза сверкают от гнева.

— Меня зовут Мэри! — фыркает она, поднимая телефон.

Не успеваю сдержать ядовитую улыбку.

— Оставь это имя для своих холопов, мне нравится Снежок, — нарочно дразню ее, рассматривая внимательнее. — Может, позвать мамочку, чтобы заступилась?

Ее лицо заливает румянец, и я вижу, как пальцы сжимаются вокруг телефона. Отлично, задел. По внутренностям растекается удовлетворение.

— Ты всегда такой мерзкий? — тихо спрашивает Мэри, но в ее голосе звучит сталь.

— Для таких как ты, да, — настроение внезапно поднимается, а в голове зреет гениальный план, как проучить эту парочку зазноб. — Не переживай, Снежок, я не кусаюсь. Пока.

Она надменно закатывает глаза и садится в машину, демонстративно не замечая меня. Луиза лишь хмуро кивает, а я снова смеюсь, глядя на них обеих.

— Ладно, я подумаю, — говорю, обращаясь к Луизе. — Но только если твоя дочь сама попросит меня о помощи. Как следует. С уважением и почтением.

Киваю на землю перед собой, демонстрируя, как меня надо упрашивать.

Глаза Луизы вспыхивают яростью. Она молча садится в машину, оставляя меня стоять на холодном асфальте с легким чувством победы. Мэри оглядывается в окно, ее взгляд ледяной, но в нем есть что-то живое и обжигающее. Что-то, что все еще держит меня. Снежок припечатывает к стеклу дерзкий фак, а я улыбаюсь, довольный произведенным эффектом.

Мэри

Мы едем в машине. Мама сидит рядом, пальцы мертвой хваткой сжимают телефон, и она что-то цедит сквозь зубы. Ее лицо — перекошенное, с сжатыми губами и нахмуренными бровями — выглядит так, будто она сейчас взорвется. У меня в груди неприятно щекочет тревога. Отворачиваюсь к окну, пытаясь отвлечься, но ощущаю, как злость матери наполняет все пространство. По инерции начинаю теребить манжет свитера, чтобы успокоиться.

— Вот же сучонок малолетний, — шипит мама наконец. — Что только возомнил о себе?

Слова неожиданно цепляют меня. Я никогда не видела маму такой. Обычно она холодна, спокойна, а тут словно потеряла контроль. Из-за него? Из-за этого мальчишки из интерната? Сама мысль раздражает. Почему он? Почему так важно, был приехать?

— Зачем мы вообще приезжали? — спрашиваю, стараясь скрыть свое волнение.

— Этот гаденыш должен стать донором костного мозга для твоего отца, — отрезает мама резко, не удостоив меня взглядом.

— Почему именно он?

— Потому что он его сын, — говорит с таким видом, будто это что-то само собой разумеющееся.

Я моргаю, пытаясь осмыслить ее слова. Меня бросает в жар, как будто это какой-то страшный сон.

— У папы есть сын? — переспрашиваю я, чувствуя, как внутри все сжимается.

— Даже два. Но он с ними не общается.

— Почему?

— Я не знаю подробностей. Что-то с женой бывшей не поделили. Закир отказался от родительских прав, — ее голос становится раздраженным, будто мои вопросы мешают ей концентрироваться на злости.

— Почему вы никогда не говорили об этом? — продолжаю я, чувствуя, как внутри поднимается волна обиды.

— Зачем? Они чужие друг другу люди. Все, — как ножом отрезает мама.

Я отворачиваюсь к окну. Чужие друг другу люди… Эти слова звучат как-то странно и застревают в голове, словно заноза. Как дети могут быть чужими? Теперь я знаю, что у меня есть два брата, и это знание никак не выкинуть.

— Как его зовут?

— Кайрат.

— Он согласен помочь? — спрашиваю после долгой паузы, уже догадываясь об ответе.

— Нет. Слишком много хочет, — мама снова стискивает телефон так, что я слышу легкий треск пластика.

— Что? — я едва сдерживаюсь, чтобы не повысить голос.

— Чтобы ты унижалась и умоляла его о помощи.

Вспоминаю дерзкий взгляд, самодовольную ухмылку и внутри все переворачивается. Почему я? Почему он требует этого от меня? Но, прежде чем я успеваю задать вопрос, мама сама отвечает.

— Потому что он сволота охреневшая, — шипит она, сжимая челюсти.

— Если от этого зависит жизнь папы, я готова, — шепчу тихо, хотя уверенности совсем нет.

— Нет. Ни за что моя дочь не будет унижаться перед этим нищебродом, — ее голос становится таким резким, что я вздрагиваю.

— Мама! — пытаюсь донести до нее, насколько это важно.

— Я все сказала. Закрыли тему, — ставит финальную точку в споре.

Я вздыхаю и снова отворачиваюсь к окну. Этот парень, Кайрат… Да, он хам. Противный. Но почему его взгляд не выходит из головы? Холодный, дерзкий, опасный, как лезвие. Это не взгляд мальчишки, это взгляд человека, который привык драться за свое. Невольно кусаю губу, вспоминая, как он усмехнулся, когда я уронила телефон. Самоуверенный, наглый, будто весь мир ему что-то должен. Почему он так задел меня?

— Куда мы сейчас? — спрашиваю, чтобы отвлечься.

— В больницу, а завтра в детский дом. Проведаем второго сына, — отвечает мама, не поворачивая головы.

— Думаешь, это хорошая идея? — осторожно интересуюсь.

— Да мне плевать. Главное, чтобы Закир выжил. Ты даже не представляешь, сколько денег стоит на кону. Я не собираюсь снова побираться, — ее слова звучат мерзко и неприятно.

Я глубоко вздыхаю. Мама всегда такая — материальная, холодная. Ее ничего не интересует, кроме денег. Это иногда так больно, но я уже привыкла. У меня есть танцы. Там я могу быть собой, хотя приходится скрывать свое настоящее увлечение. Я занимаюсь современными танцами с элементами классического балета, гимнастики и боевых искусств. Паркет, это единственное место, где я чувствую себя живой.

— Высади меня на остановке. У меня репетиция, — прошу осторожно, чтобы не навлечь на себя агрессию.

— Нет бы с отцом посидела… Одни танцульки на уме, — ворчит мама.

— Я посижу. Приеду после репетиции, — спокойно отвечаю я.

Она закатывает глаза, но все же велит водителю сделать крюк. Я благодарю дядю Мишу и бегом поднимаюсь в здание. Репетиция началась пять минут назад.

— Простите за опоздание, — просачиваюсь в класс.

— Мансурова, бегом на разминку, — коротко бросает хореограф.

Вливаюсь в поток и выдыхаю, оставляя все проблемы в раздевалке.

Репетиция выжимает из нас все соки. После тренировки мы лежим на полу без сил, уставившись в потолок. Юлиана, моя близкая подруга, переворачивается на живот и смотрит на меня.