Срезав древко, ария аккуратно расстегнул камзол, стащил рубахи, всё же пропитавшиеся кровью. Ощутив на себе любопытные взгляды Корэр невольно опустил глаза на собственное тело, тут же брезгливо поморщившись: его кожа выглядела так, словно бы её стащили с каркаса, пожевали и не очень старательно напялили обратно. Старые и новые шрамы бугрились и натягивались, к тому же они отливали белёсым, желтоватым, зеленоватым и даже голубым, всё из-за сочетания его золотой крови и голубоватых нитей, использованных Странником для его починки. Если сразу после завершения ремонта подобное выглядело весьма сносно, то теперь, когда вся остальная кожа начала заживать, получилась та ещё мерзость. Раньше бы он наверняка постыдился подобного, но теперь было плевать. Этих женщин Корэр встречал в первый и, вероятнее всего последний раз, а значит не важно, что они подумают, да и теперь он ужасно устал… К тому же, больше он не был пугающе худ, всё благодаря, наконец, появившейся возможности контроля внутренней энергии. В отличии от брата, он не стал выстраивать внушительную широкоплечую фигуру, ведь со своим ростом и мордашкой он бы выглядел весьма комично. Да и цели Корэр преследовал иные, потому просто сделал заметнее рельеф сглаживающих пучков, эффектно перекатывавшихся даже под искорёженной кожей.

Но всё же женщин требовалось чем-то занять, а то ведь у него не получится сосредоточиться на починке, если они и дальше будут с неприлично чрезмерным любопытством ловить каждый его вход. Немного подумав, Корэр подхватил рубахи. В теории, Вихрь ведь смешался с его кровью, а значит у арии была возможность управлять ей, но вот только как ни пытался Корэр, ничего не вышло. Однако, стоило только поднести к пятнам обнажённый клинок — обломок Вихря, — как от них не осталось и следа, меч жадно впитал кровь. Протянув женщинам рубахи и камзол, Корэр поинтересовался:

— Сможете заштопать?

— Рубахи да, но на камзол понадобится заплатка, — ответила жена купца, ошарашенная и видом их защитника и его удивительной наглостью.

Выудив из заплечного мешка второй камзол, с прожжёнными полами, запылившийся, Корэр проговорил:

— Можете его хоть на части порезать, только соберите из этих двух один нормального вида.

Жена купца кивнула дочери, чтобы та забрала вещи воина, зарывшись в сундуки со скарбом. Девушка, не отводя любопытного и одновременно испуганного взгляда от изуродованного, но при том весьма неплохо сложённого тела колдуна, нанявшегося их сопровождать, переняла ворох шмотья, вздрогнув и залившись краской, когда их руки соприкоснулись. Ещё большее смущение накрыло её, когда приметила, что воин так и не снял перчаток, а значит прикосновение, заставившее её трепетать, ей только почудилось.

Пока Корэр возился с тем, как бы извлечь стрелу и не повредить каркас, придя к необходимости просто раздвинуть его спицами, принялся копаться ими в ране, прикусив от боли нижнюю губу, девица всё поглядывала на него. Для купеческой дочери оказалось удивительно, что юноша с таким красивым, даже аристократическим лицом, сохранившим отпечаток возвышенного благородства, умудрился пережить нечто оставившее столь ужасные следы на теле. И ведь главное, физиономия у него всё-равно оставалась миловидной, даже не смотря на сломанный нос, чего у дворян обычно не бывало.

Хотя… Она ведь видела потомственных дворян всего четыре раза в жизни, когда папенька брал их с матерью на балы, где договаривался о поставках. Те дворянчики редко отличались такой изысканной красотой. Многие из них были прыщавенькими и толстенькими, хотя тот симпатичный молодой служивый, с такими забавными усиками, что отказал ей из-за того, что у неё не было потомственного титула. Он же сейчас прячется от царского призыва где-то в тётушкиной усадьбе возле Ксеньяра. Интересно, не объявится ли он на каком-нибудь из балов? А получится ли затащить туда этого воина? Его же если приодеть в парадный камзол, расшитый серебром… Нет, такому только золото, чтобы выглядел прямо по-царски. Как же тот служивый обзавидуется! Да и девки столичные себе локти как кусать будут, такой красавец и не с ними.

Она даже подстать этакому кавалеру волосы накрахмалит по заморской моде. Интересно, а он от чего поседел? Жизнь такая тяжёлая или проклятье какое? А если проклят? Да нет, он же колдун, может плата за магию. Главное теперь его уболтать и чтобы папенька отпустил.

Но кровь у него золотая… Может для колдунства. А он вообще кевел? Вон как стрела засела, там же точно что-нибудь должно оказаться задето, а он так легко ковыряется. Ощутив отвращение при виде засунутого теперь уже без перчатки пальца в рану, девица отвела взгляд, тут же случайно ткнув в палец иглу. Положив палец, на котором набухла багряная капля, она услышала ругань на неизвестном языке, вырвавшуюся из уст колдуна, чья правая рука, всё ещё одетая в перчатку, соскользнула с короткого обрезка древка. Вздрогнув от опасения, что это была вовсе не ругань а какое-нибудь заклинание, она всё же успокоилась, собираясь предложить помощь. Но колдун зубами стянул перчатку, перемазанную золотой кровью, всё так же зубами стянул покрывавшие ладонь бинты, обнажая очередное уродство — ладонь, которую то ли огонь облизал, то ли мелкие лезвия посекли. Тут же девушке стало понятно почему до этого воин обходится только левой рукой. Жалко, что в танцевальные партии, где партнёршу необходимо было поддерживать руками они с красавцем точно не исполнят. Но он ведь выглядел достаточно сильным, и примерно одного роста с ней, хотя это и на каблуках.

Вот и ещё у неё вопрос возник, а бывал ли колдун в высшем обществе? Что если окажется, что он совсем не умеет себя вести и опозорит её? Ведь с какой наглостью он разместился у них в повозке, да ещё и так спокойно обнажился перед женщинами! Это же верх бесстыдства… Или не окажется ли колдун каким-нибудь принцем в изгнании? Ведь только кто-то высокого положения мог бы не заботиться о мнении каких-то там купчишек.

Корэр, проклиная всех богов по одному, запустил пальцы левой руки в рану, придерживая древко правой, рану на которой ужасно жгло от любого прикосновения к обнажённой коже, но перчатка оказалась слишком скользкой, потому приходилось терпеть. С трудом сдерживая рвущийся из глотки вой, он сумел нащупать наконечник стрелы, зажав распирающие рану углы, рывком выдернул её. Тяжело дыша ария запрокинул голову, пробурчав, в ответ на попытку купеческой жены подорваться, помочь ему:

— Не трогайте меня пожалуйста, даже если покажется, что я уже мёртв. Это нормально. Если и правда умру, моё тело тут же рассыпется золотым песком. Труп не доставит вам проблем.

— Это магия? — заворожённо поинтересовалась купеческая дочь, отчаянно пытаясь представить, как этот красавец распадётся кучкой золота.

Корэр только кивнул, как и на её последующий вопрос о цвете крови, после чего лениво смежил веки, сосредоточив все силы на заращивании новой раны и продолжении восстановления руки, ведь поглощённые этэ ватажников влили в его тело достаточно много энергии, так что и волосы почти окончательно побелели.

Вернувшись вместе с Янем, Няша бесцеремонно откинула полог крытой повозки и заскочила к купеческой жене и дочери. Окинув женщин уничижительным взглядом, воительница назвала их клушами, высунулась из повозки и отстегнула одно шерстяное одеяло от седла своего джоня, а второе — от седла Корэра. Укутав колдуна, она прижалась к его боку.

Купеческая дочка с ошеломлением проследила за всеми этими действиями, она ведь уже чуть ли не всю будущую жизнь распланировала с юношей, от которого должны были получится такие красивые дети. И вдруг какая-то уродливая дикарка, лицо которой, казалось, создано только для разделки рыбы, так запросто прижалась к колдуну. Что могло связывать их, выглядевших как две противоположности? Ну ничего, эта мужиковатая баба наверняка ещё и полнейшая дура. Такой ведь папенька не наймёт учителей философии и заморских языков, а значит она даже не конкурентка.