— Вот мои предложения: надо организовать большие крестьянские хозяйства на ваших землях и землях баронета Быстрова, полученных в приданое. Выбрать места в Новороссии, Ставрополье, Подмосковье, Прикамье, на южном Урале, на среднем Урале, неподалёку от Петербурга, возле того же Полоцка и Самары. Словом там, куда брошенные без куска хлеба бывшие крепостные смогут дойти своими ногами. На плодородных землях сеять рожь, пшеницу и всё, что можно, вплоть до сахарной свёклы. Строить перерабатывающие фабрики, на Каме и Волге создавать рыболовецкие артели с консервными комбинатами для пойманной рыбы. Думаю, сами разберётесь, в промышленности я не силён. Для чего это нужно, понятно, чтобы избежать восстаний и бунтов, да гибели тысяч выброшенных на улицу людей.
— Оборудование для консервных заводов можно завезти наше, — вступил в разговор барон Василий. — Кроме того, в России у меня довольно много земель, там уже начали строительство бараков для ' и гаражей для техники.
Кожевников и Желкевский сразу поддержали его, у обоих были уже несколько подобных совхозов, как называли крупные хозяйства их отцы, от словосочетания «совместное хозяйство». Кожевников изначально получил в наследство огромные посадки картофеля, ячменя, овса и ржи, заложенные ещё отцом, всегда следившим «за продовольственной безопасностью», как он любил говорить. Желкевский тоже продолжил начинания отца, заложившего изначально крупные посадки на чернозёмах Новороссии для продовольствия своим многочисленным рабочим. Затем граф Никита Желкевский выписал несколько европейских агрономов из послереволюционной Франции. Они за десять лет вывели сладкую сахарную свёклу, дававшую огромные прибыли от продажи сахара. Поэтому обоим наследникам отцов-основателей требовалось лишь расширение и без того существующего и прибыльного хозяйства. Оба легко поддержали предложение, при их-то обороте выстроить бараки и дать работу тысяче-другой мужчин и женщин проблемы не составляло.
Колебались только Строганов и Демидов, но граф Павел решил подержать своих родственников, а Демидов махнул рукой. Тем более, что сам он заниматься этим не собирался, отдаст на откуп управляющим. Собственно, на этом давешнее совещание и закончилось, вспоминал сыщик, пробираясь проходными дворами к Зимнему дворцу. Неожиданно, в пустом переулке навстречу мужчине вывернули из-за угла трое крепких мужиков. Совершенно привычно, оперативник первым делом посмотрел на их руки, а не на лица. Выработалась такая привычка у офицера за годы работы в уголовном розыске, смотреть, нет ли у встречных людей ножа или заточки в руке. И на тебе, у двоих мужиков, идущих навстречу, явно в правых руках что-то зажато. У третьего вообще свисает цепочка от кистеня из рукава полушубка. Давно не встречал сыщик таких наглых бандитов и решил их поучить, не доставая револьвера, чтобы не спугнуть. Пусть думают, что капитан безоружен и нападают, вернее, рискнут напасть.
Никита не изменил походку и продолжал идти прямо на бандитов, которые за три метра до встречи начали движение правыми руками, как в кино, синхронно. «Неужели все трое недоумков хотят меня одновременно ударить?» — успел удивиться мужчина, делая неожиданный для всех длинный шаг в левую сторону. В результате он оказался сбоку от замахивающихся бандитов и, продолжая движение, ударил коленом правой ноги в пах ближайшему противнику, одетому в лёгкий плащик, видимо, тот надолго выходить из тепла не собирался. Не ожидая его реакции, привычно скользнул за спину двум ещё двигающимся вперёд мужикам, так и не успевшим понять, куда делась их жертва. Пока они пытались затормозить, Никита вполне наработанной связкой ударил стопой ноги под колено второму нападавшему. Тот начал оседать вниз с заваливанием назад, и получил дозированный, но сильный удар кулаком в ухо и обмяк.
Практически сразу капитан резко пригнулся, пропуская над головой летящую свинчатку кистеня, это третий бандит махнул вокруг себя наотмашь, видимо, от неожиданности или испуга. Едва бандит развернулся лицом к оперативнику, следуя за круговым движением своего кистеня, Русанов влепил ему крепкий удар кулаком в пах, между раскрывшимися полами полушубка. После чего сыщик привычно отскочил в сторону и осмотрелся. Все трое нападавших корчились на снегу, двое после удара в пах свернулись улитками от вполне понятной каждому мужчине боли. Третий поднимался из положения «лёжа на спине», и, что удивительно, при этом ругался, видимо, машинально, потому что ругался по-немецки: «Думкопф, швайнехунд!»
— Да ты-то мне и нужен, батенька, — обрадовался неожиданному знакомству с иностранцем оперативник. Он привычно перевернул его на живот и связал руки за спиной, затем повторил то же действие с его подельниками. Связывал сыщик пленников своими верёвочками из кармана, где стал носить такие нужные вещи после попадания в девятнадцатый век. Не забыл также обыскать бандитов, прикарманив не только пять ножей и кистень, но и разменную монету из трёх кошелей. Что характерно, исключительно серебряную, и довольно много для простых гопников.
— Беда мне с вами, придётся к себе на квартиру заходить, это опять крюк получится, да ладно, там полиции нет. Может, сразу в Неву спустить в проруби? — задумался мужчина вслух, когда поднял своих пленников на ноги. Видимо, эта задумчивость напугала бандитов больше крика своим спокойствием и привычным отношением к убийству.
— Не убивай, Ваше благородие, — упали на колени двое бандитов с типичными уголовными рожами, чистое произношение не вызывало сомнения в их русском происхождении. — Не губи, господин хороший, отслужим. Мы не убивать шли, только напугать, да в квартиру к этому немцу тебя доставить. Он и расплатился с нами сразу, даже сам пошёл, чтобы тебя показать.
— Где он живёт? — Сами уголовники были для сыщика обузой и, уточнив кое-какие детали, он решил их отпустить.
— Не говорить! — попытался пискнуть немец, но после удара носком валенка в нос, залился кровью и замолчал.
— Так где? Спрашиваю последний раз. — Только теперь уголовники поняли, что перед ними полицейский офицер, отчего резко прояснилось у них в мозгах.
— В нумерах генеральши Поповой, в девятом нумере на втором этаже. Отслужим, ваше благородие, не губи! — наперегонки отвечали гопники.
— Где это? Я приезжий. — Улицы сыщик выучил неплохо, но в доходных домах пока не ориентировался.
— Мы покажем, ваше благородие, тут через две улицы. — Угодливо начали вставать на ноги бандиты, демонстрируя свою преданность.
— Пошли, слуги у него есть? Или какая подружка в номере? — уточнил сыщик по пути, в темпе двигаясь по Петербургу в наступающих сумерках.
— Нет, господин офицер, он один живёт. Только каждый день к австрийскому послу ходит на доклады. Зовут его Михель Швейцер, такие документы он привратнику в нумерах показывал. Городовой его тоже видел, к документам не придрался, значит, добрые, — делились информацией, обгоняя друг друга, неудачливые разбойники в надежде на снисхождение. Они своим слабым умишком уже поняли, что оба не интересны офицеру и надеялись, что он их просто отпустит. Потому и вели к нужному дому не по центральным улицам, а тёмными околотками, где не бывает полиции.
— Вот здесь, ваше благородие, те три окна на втором этаже, — связанными руками оба показали на одну сторону дома.
— Вот что, ложитесь у стены оба на живот. Если обманули, я успею вернуться и вас догнать, пока поднимаетесь на ноги. — Сыщик убедился, что оба бандита безропотно улеглись на снег. Затем развязал руки немцу и толкнул его окровавленной мордой в парадную. Левой рукой он успел прихватить пленника на «конвойную хватку», как называли такой болевой захват в секции рукопашников. Когда одной рукой вроде держишь приятеля под руку, как смотрится со стороны, а этому «приятелю» настолько больно, что он идёт на цыпочках и боится не просто крикнуть, боится глубоко вздохнуть от боли. Так вдвоём и зашли мужчины, оказавшись перед привратником.
— Немец у вас живёт? — грубым тоном спросил Русанов, показывая своё дворянское происхождение.
