— Продать Вам рабочих, — попытался ухватить идею хозяин, — кто же мне разрешит столько рабочих продать, на десять тысяч?

— Конечно, начальство не разрешит, и будет право, нельзя продавать рабочих с такого важного завода. Но, совсем недавно, государыня разрешила продавать крепостных и приписных отдельно, без семей и даже детей. Продайте моим парням невест, молодых девок, душ двести, их на завод всё равно не берут?

— Этого не хватит на десять тысяч серебром, — быстро произвёл подсчёты управляющий, — у меня положительно нет наличности на четыре тысячи!

— Так продайте мне детей крестьянских, на эту сумму, и тех парней, что со мной вернулись с Дальнего Востока. Их двадцать восемь душ, да двадцать три невесты для них, всех запишем крестьянскими недорослями, как раз на сотню настоящих парнишек останется.

— А не забунтуют? — испугался своего размаха управляющий, ещё бы, продать триста с лишним душ приписного люда.

— Я сам людей отберу, тихо и незаметно, за неделю управлюсь. — Мне едва удалось скрыть ликование, да, не тот стал Алимов. Может, просто мой статус поменялся, да блеск золота манит управляющего. С кем проще спорить, с безродным немцем или дворянином, обласканным государыней, заработавшим сотни тысяч рублей серебром?

Так я и объявил своим парням, на следующее утро, собрав их с родными неподалёку от Воткинска, за час до работы.

— Господин управляющий разрешил выкупить ваших детей и тех девушек, что станут их жёнами. Я их покупаю и оформляю в Сарапуле на всех вольные, у нас на востоке рабов нет. Так, что ваша задача за неделю сосватать своим детям добрых невест, обвенчать их. Потому, как, через неделю мы отправляемся дальше, в город Владивосток.

— Ты, барин, ещё бы нас с детками выкупил, — не выдержал один из рабочих.

— Деток ваших смогу купить, сотню мальчишек и двести девушек, если не найдёте своих и соседских, кто желает детям волю, проеду по деревням, там скоро согласятся. — Я посмотрел на того, кто задал вопрос, — что касается выкупа тебя, три года назад я предлагал уходить с нами всем желающим. Спроси у своего сына, сколь таких, кто рискнул уйти, живёт в нашем городе, во Владивостоке? Все, кто рискнул получить волю, добрались и горя не знают, дома отстроили в два этажа, податей не платят, даже церковной десятины нет. Наши батюшки из рук наших кормятся, добрые пастыри. Почто ты три года назад не рискнул? Так, что, живи здесь, а дети пускай на воле. Заработают денег, выкупят тебя с женой.

После такого предложения забурлило всё Прикамье. Рабочие быстро сообразили сбыть мне всех подростков из семей, коих набралось почти двести человек. В три дня оженили своих парней, приведя батюшку в недоумение такими массовыми свадьбами. Слава богу, прошла Пасхальная неделя, и запрет на венчание закончился[ii]. Затем всех их управляющий продал мне, осталось набрать ещё восемьдесят девушек, желательно на выданье. Я совсем собрался проехать по окрестным деревням, когда меня неожиданно навестил старый знакомый — старовер Фрол, троюродный брат Лушникова Акинфия. Я не забыл его помощь, в своё время он спас меня и жену от ареста, сразу провёл его в свою комнату.

— Садись, рад тебя видеть, Фрол, — я выкладывал на стол съестное, наливал гостю чая, затем уселся рядом. Раскольник постарел, голова стала совсем белой, но, лицо всё такое же жёсткое, волевое. Всё также нетороплив, движения уверенные, сильные.

— Правду бают, в твоём городе только старую веру почитают? — вперил в меня свой взгляд Фрол, помолчал и спросил, — много добрых людей хотят к тебе перебраться, примешь?

— С радостью, — улыбнулся я началу разговора, — сам знаешь, людей там русских мало. Сейчас отсюда молодёжь беру, выкупаю у Алимова. Через два дня всем вольную оформлю, и поедем, повозки уже готовы.

— Выкупи наших деток, что сиротами остались после бунташного года.

— Сколько и какого возраста?

— От трёх до двенадцати лет, девяносто восемь душ, всё больше девочки.

— Как же я их без родителей воспитаю? Места у нас трудные, кому я их отдам?

— Найдутся воспитатели, я тебе письмо передам для вашего батюшки, он поможет. Завтра я их приведу к Алимову, купчую составлять.

Так в караване появились дети, почти сотня девочек, измученных, худых и вечно голодных. Они смотрели на любого взрослого, как на врага, при появлении посторонних замирали и старались спрятаться. А у меня закончились все средства, так, что консервы на дорогу и прочие припасы Володя отпускал нам в долг. Нет, он собирался их просто так отдать, но, моя совесть не позволила жить нахлебником, особенно с друзьями. Несмотря на мои рассказы о достигнутых успехах, я великолепно знал состояние своих финансов.

Увы, наша дальневосточная колония оставалась убыточным предприятием. Если бы не добыча мехов и торговля с казаками и местными жителями, мы разорились бы ещё год назад. Даже добыча золота не принесла нам прибыли, поскольку всё ушло в государственную казну, да и меха большей частью пришлось подарить императрице. За эти подарки я получил дворянство и официальное разрешение на любую деятельность за Амуром. Назначить меня губернатором Приамурья Екатерина не решилась. Видимо, доложили про мои нелады с законом, потому дали ранг инспектора. Да и князь Потёмкин в приватной беседе предупредил, что характер императрицы изменчивый, можно рассчитывать лет на пять-десять её благосклонности, не больше. То есть, вскоре предстоит появление чиновников, торговых пошлин, податей и прочих сборов, там до взятия заводов в казну недолго будет.

На моём фоне разительно отличались торговцы и добытчики пушнины в Сибири. Они не делали никаких капитальных вложений, в течение нескольких лет скупали меха и уезжали в Европу, бросая то немногое, что построили. В Петербурге мне довелось наслушаться о прибылях дальневосточных торговцев, которые привозили на двести-триста тысяч рублей серебром мягкой рухляди за один раз. Увы, моя чистая прибыль составила вдвое меньше, и её пришлось потратить на людей и запасы. Но, всё когда-нибудь заканчивается, так и нашему каравану пришлось в начале мая отправиться в путь. Учитывая «наезженную» трассу, вооружать своих пассажиров я не стал, да и денег оставалось в обрез. Хватило личного оружия, сорока восьми помповиков и тридцати револьверов, их мои ребята привезли ещё из Владивостока. Тем более, что в арьергарде каравана на трёх фургонах двигалась полурота поручика Синицкого.

Май в наших краях достаточно сухой месяц, поэтому двигались мы довольно быстро. Тем более, что груза было мало, а народ в караване исключительно молодой. Триста душ вогульской молодёжи обоего пола, да четыреста с лишним молодёжи и подростков из бывших крепостных и приписных. Парни и девушки легко знакомились, собирались вместе у костров, пели песни, частушки. Не прошло и недели, как наш караван стал напоминать свадебный поезд, песни, смех сопровождали нас всю дорогу, с раннего утра, до позднего вечера. Редкие встречные обязательно интересовались, что за весёлая кампания движется на юго-восток по наезженной тропе. А жители немногочисленных деревень ждали нас, пополняя запасы свежих продуктов, сена и овса. За три года регулярных караванов даже кочевые башкиры не упускали возможности немного заработать на продаже фуража.

Ильшат не зря лично отправился с нами, он с друзьями ускакал верхом раньше основного каравана, похвастать родным о своих успехах. Нетрудно было догадаться, что встретит он нас не один, а во главе нескольких десятков новых переселенцев. Но, я не ожидал, что их наберётся больше тысячи человек. Видимо, маньчжурские степи действительно понравились башкирам, если они смогли сагитировать на службу более трёхсот мужчин. Все поклялись мне военной службой на пять лет, в свою очередь получили обещание на выделение свободных земель для расселения. Ильшат присмотрел для башкир земли на восточном берегу реки Сунгари, очень слабо заселённые. Маньчжурские племена частью ушли на юг после нашего появления, частично осели в поймах рек, занимаясь земледелием и охотой. А широко раскинувшиеся степи остались безлюдными. Наши башкиры уже начинали там кочевать, но, их было слишком мало для эффективной обороны, в случае новых военных действий китайцев.