— Немного, — киваю.
— Только немного? — еле улыбается. — Тогда все не так плохо...
Я фыркаю.
— Если честно, лучше бы вообще не убивала...
Наши глаза встречаются. Она — как олень, а я — волк, и огромный грузовик летит прямо на нас в тёмной ночи.
Она сглатывает.
— Мне тоже, если честно.
Тогда снова заслоняет шторку.
Я громко выдыхаю, прислоняюсь к стене с другой стороны и стучу.
— Эй.
— Что? — мне не надо видеть лицо Паркс, чтобы знать, что она расстроена.
— Можно войти?
— Что? — взволнованно переспрашивает.
— Я хочу войти, — говорю ей.
— Зачем? — упрямо переспрашивает.
Я качаю головой, пытаясь придумать приличную отговорку.
— Я хочу посмотреть, как на тебе сидит эта одежда, — лгу я.
— Ну... нет! — возмущается она.
— Почему? — спрашиваю, пожимая плечами, хотя она этого не видит. — Я тебя уже видел без одежды.
— Ты же говорил, что хочешь увидеть меня в одежде.
— Оу, — смеюсь, — ну, я тогда соврал.
— Ты не хочешь увидеть меня в одежде? — она надувает губы.
— Я хочу видеть тебя... не... в одежде.
— Ну, — раздраженно отвечает. — Ты не можешь.
— У тебя же нет ничего такого, чего бы я уже не видел.
— Ну, теперь все изменилось.
— Как? — закатываю глаза. — Кроме того, никто не ведет серьезные разговоры из-за шторки...
— Мы сейчас ведём нормальный разговор!
Пауза. Вот оно. Важный момент. Действуй осторожно. Но всё-таки действуй.
— Эй, Паркс. Ты действительно не хочешь, чтобы я зашёл, или ты притворяешься, что не хочешь, потому что тебе нравится играть в «недоступную», чтобы чувствовать контроль надо мной, нами и нашими как знать-какими отношениями, а на самом деле ты была бы в восторге, если бы я ворвался туда и прижал тебя к стене?
Наступает пауза. Долгая пауза.
Чёрт.
А потом с другой стороны занавески раздаётся тихий, грустный голос: — Второе.
Я проскальзываю в примерочную, и мы замираем друг напротив друга. Я смотрю на неё, более застенчиво, чем хочу, в течение нескольких секунд. Её глаза как большие окна в штормовой день. Паркс напугана.
Это написано на ее лице. Я тоже.
Дышу чертовски быстро, моя грудь неудержимо вздымается и опускается. А в нутре будто роется какой-то хищник.
Она часто моргает, кусает нижнюю губу, что делает, когда напугана или когда чрезмерно любит меня.
Мои глаза скользят по ее телу, а Паркс стоит, ожидая меня.
Пожалуй, ничто другое в жизни не заставляло меня так волноваться, как этот миг. Я качаю головой: — К черту.
И подлетаю к ней. Одной рукой зарываюсь в волосы, второй подымаю ее и прижимаю к стене. Паркс смеется, глядя на меня сверху, ее взгляд мечется между моими губами и глазами.
Я криво улыбаюсь, и до сих пор не могу поверить, что прижал ее спиной к стене в примерочной Gucci.
Паркс раздраженно смотрит на меня: — Ну, давай уже...
— Хорошо, хорошо, — закатываю глаза. — Я начну, когда сам захочу.
— Ты не хочешь сейчас? — моргает она. — Серьезно? Ты вообще в своём уме...?
— Паркс? — прерываю её.
— Ммм? — она хмурится.
— Замолчи, — говорю я ей, и это звучит серьезно.
Мои руки гладят ее лицо, спускаясь ниже и притягивая его ближе, и тогда наши губы соприкасаются.
И я целую ее, сначала медленно... так, как ты пьешь первоклассный виски, чувствуешь его во рту, даешь ему раскрыться несколько секунд, прежде чем сделать еще один глоток. Наслаждаюсь вкусом своего древней вечной любви. Медленно, медленно, а потом глубже. Я целую её сильнее, её дыхание прерывается в груди, и я вспоминаю, как раньше обожал это, и поэтому целую все страстнее.
Мы словно сломанный кран, из которого вода течет маленькими каплями, а потом льется на полную мощность, — и всегда такими были. Как только ее дыхание замирает, и я слышу тяжелый глоток... как уже стягиваю с нее платье. Она неуклюже пытается расстегнуть мою рубашку, её пальцы двигаются беспорядочно.
Я ставлю ее на пол, и Паркс стягивает рубашку с моего тела. У нас это прекрасно получается. Думаю, благодаря годам практики. И хоть мы не практиковались несколько лет, а кажется, совсем не потеряли навыков... только время. Я обнимаю ее руками, страстно прижимаю к стене, пока она нащупывает пуговицы на моих джинсах.
Расстегивает молнию и вот-вот коснется меня...
Как мы слышим... стук.
Моя голова немного разочарованно падает на Паркс, но я держу ее крепче, ведь мы еще не закончили.
— Эмм... — Магнолия прочищает горло. — Да?
— Прошу прощения, эмм... — консультантка нервно кашляет. — Кажись... чем бы вы там ни занимались... это противоречит политике нашей компании.
Я вот-вот упаду от смеха, и Паркс это понимает, зажимая мне рот рукой, чтобы я замолчал.
-— Эмм... Я ничего не делаю, — отвечает Магнолия, небрежно.
— Я знаю, что там парень, — более уверенно замечает девушка.
— Нет, — неуверенно говорит Паркс. — Я тут сама...
— Я видела, как он туда заходил, — утверждает девушка.
И тут я случайно фыркаю.
Паркс хмурится на меня, качая головой.
— Это была я! Намекаете, что я похожа на мужчину?
— Я его слышу, — замечает консультантка с нотками волнения в голосе.
Наклоняюсь к Паркс и страстно целую ее, чувствуя, как ее напряженное маленькое скованное тело сразу расслабляется. То, какой контроль я имею над ее телом, всегда привлекало и пугало меня. Пожалуй, именно так себя чувствую в отношении нее в целом.
«Одну секунду», — шепчу я Паркс, а потом подхожу к занавеске и выглядываю наружу.
— Привет, — дарю консультантке, как говорит Паркс, «магическую улыбку».
Девушки творят странные вещи, когда я им улыбаюсь так. Однажды одна даже упала в обморок.
— Привет, — та застенчиво улыбается, мгновенно краснея.
— Хочу кое-что уточнить, — говорю, поправляя волосы рукой. — Какой именно является политика компании? В примерку можно только одному человеку? Или в примерке нельзя заниматься сексом? Ведь и без него здесь достаточно места для выкрутасов другого характера... Понимаете, что я имею в виду?... Например, могу ли я лапать ее в раздевалке? Можем ли мы заняться петтингом здесь? О чем конкретно идёт речь?
Мне даже не нужно смотреть на Паркс, чтобы знать, что та раскраснелась, как и девушка, которая наконец выжимает из себя извиняющуюся улыбку: — Боюсь, политика компании такова, что в примерочной может находиться только один человек.
— Чёрт, — я хмурюсь. — Не повезло, — оборачиваюсь к Паркс кивая. — Подожду снаружи.
Она касается своего рта и кивает.
Я сажусь снаружи, ожидаю её, и на моём лице расползается огромная улыбка. Не знаю, что это значит. Вообще ничего не знаю.
Знаю одно: поцелуй с ней, как приятный душ после особенно тяжёлой игры в регби.
Мама отвозила меня домой, а я был таким разбитым, таким грязным, все болело — и каждую неделю этот душ приводил меня в состояние эйфории.
Казалось, что до этого я не купался годами.
Иногда Паркс приобщалась ко мне, что срывало мне крышу еще сильнее.
Целуя ее только что, я чувствовал, как избавляюсь от этой грязи.
Она выходит через десять минут с вещами, которые решила взять. Я забираю их у неё и несу к кассе.
— Тебе не обязательно за них платить, — говорит она мне вслед.
Я бросаю ей взгляд. Кладу одежду на прилавок.
— Как у вас дела? — спрашиваю у девушки.
Она улыбается, глядя то на меня, то на Паркс.
— Наверное, не так хорошо, как у вас.
И я говорю: — Ну, — игриво свожу бровь вверх, глядя на неё. — Еще не вечер. Может, один из ваших бывших явится и безумно зацелует вас в примерочной.
Она краснеет и смеется. Я беру пакеты, и Паркс выходит со мной.
Она останавливается на улице, смотрит на меня большими круглыми глазами, кусая нижнюю губу так, как мне самому бы хотелось.
— Жаль, что нас прервали, — говорит.
Я киваю и хихикаю: — Мне тоже.
Я загружаю её пакеты в её машину. Паркс кивает на них.
