Стэнли протиснулся к кабинету Уэйда и дернул закрытую дверь.

– Прошу прощения, сэр, – сказал какой-то служащий, – но сенатор Уэйд заперся с генералом Грантом до начала церемонии.

– Но я Стэнли Хазард!

– Я знаю, сэр, – кивнул служащий. – Но вы не сможете туда войти.

Стэнли пришлось проглотить эту горькую пилюлю унижения. Прежде чем снова вернуться на улицу, он украдкой вытащил из внутреннего кармана сюртука плоскую серебряную фляжку и приложился к ней уже в пятый раз за утро. Снова присоединившись к Изабель, он сказал ей, что поговорил с президентом, хотя это было практически невозможно, потому что Грант сейчас очень занят разными протокольными делами и лично почти ни с кем не встречается. Стэнли заверил жену, что обязательно представит ее во время бала.

– Да уж не забудь, – язвительно сказала она.

Толпа растянулась по обе стороны улицы. Обычные в таких случаях швыряние шапок в воздух и нескончаемые «гип-гип-ура» время от времени перемежались громкими вскриками, когда какая-нибудь ветка обламывалась под тяжестью тех, кто на нее забирался. В двенадцать пятнадцать, примерно тогда, когда Эндрю Джонсон должен был уже пожать руки министрам и отъехать в своей карете от крыльца Белого дома, из Капитолия вышли те, для кого предназначалась официальная трибуна перед входом.

Грант, в черном костюме и бледно-желтых перчатках, выглядел весьма достойно. Судья Чейз нервно объявил процедуру принесения присяги. Грант произнес слова клятвы, поцеловал Библию, а потом обратился к народу с короткой инаугурационной речью. Все это Изабель прокомментировала одним словом:

– Скучища!

МИР

Этот огромный девиз горел в темноте высоко над головами. Стэнли с восхищением смотрел на итог работы их комитета. На фасаде здания министерства финансов с помощью газовых горелок была сделана специальная иллюминация. Проект и его воплощение обошлись недешево, но эффект того стоил. Так республиканцы словно заявляли Вашингтону и всему миру о своем присутствии и о своем обещании.

Пока Стэнли восторженно пялил глаза, Изабель жаловалась на задержку. Они присоединились к другим торжественно одетым парам, которые торопливо устремились к входу.

На балконе просторного Кассового зала играл струнный оркестр. Между величественными колоннами сиенского и каррарского мрамора стояла специально заказанная аллегорическая картина «Мир». Вокруг мольберта толпилось множество народа. Неожиданно Стэнли и Изабель наткнулись на мистера Стаута, который только что вернулся в сенат на полный срок. Под руку сенатора держала женщина гораздо моложе его, с суровым лицом и сапфировой тиарой в волосах.

– Полагаю, вы знакомы с моей супругой Джинни? – холодно осведомился Стаут.

Изабель взбеленилась. Перед ними стояла та самая молодая особа, которая была любовницей Стэнли, пока она не узнала об их связи и не прекратила ее. Та самая Джинни Кэнери, певичка из варьете!

– Да, конечно… – Стэнли нервно поправил галстук. – Я имел возможность оценить ее способности, и не один раз.

Стаут не сразу уловил невольную двусмысленность такого ответа, а когда уловил, побагровел так, словно хотел тут же вызвать Стэнли на старомодную дуэль. Джинни тоже казалась возмущенной. Изабель потащила мужа в сторону, и он с удивлением заметил, что ее глаза повлажнели. Это было поразительно: его жена никогда не плакала.

– Думай что говоришь, животное! – прошипела она, глядя прямо перед собой полными слез глазами.

Стэнли был так изумлен, что даже не почувствовал удовольствия.

После этого Изабель перестала с ним разговаривать. Мотала головой в ответ на предложение напитков или закусок, отказалась от его неуклюжего приглашения на вальс. Но все-таки пошла следом, когда в зале появились мистер и миссис Грант и Стэнли торопливо потрусил к ним вместе с десятками других гостей, чтобы лично поздороваться. К несчастью, рядом с президентской четой стояли Стаут с женой.

Спустя какое-то время Стэнли и Изабель дождались своей очереди. Стэнли пробормотал их фамилию, которую Стаут громко повторил. Изабель буравила мужа сердитым взглядом, пока президент пожимал ему руку.

– Мистер Хазард, как же, как же! Известная семья из Пенсильвании. Я знаком с вашим братом Джорджем. А вы ведь, кажется, работали в Бюро по делам освобожденных, я не ошибаюсь?

– Да, мистер президент, до конца шестьдесят седьмого. Сейчас я в отставке, занимаюсь собственным бизнесом. Позвольте сказать, сэр, ваша экономическая программа очень правильная.

– Спасибо, сэр, – кивнул Грант и повернулся, чтобы приветствовать следующую пару.

Изабель просто кипела от злости:

– Ты лживый урод! Вы с ним не виделись утром, ты обманул меня!

– Меня не пустили в кабинет Уэйда.

– С меня достаточно унижений для одного вечера, Стэнли. – Изабель увидела самых важных особ и показала им себя; делать ей здесь больше было нечего. – Отвези меня домой!

Стэнли был первым из организационного комитета, кто покинул прием. Грант это заметил.

– Приятный человек этот Хазард, – сказал он жене, – показался мне умным и содержательным.

Услышав его слова, сенатор Стаут подумал: «Если мистер Грант действительно так считает, мы получили на самый высокий пост наивного олуха. Да поможет Бог республике».

Мари-Луиза и Тео наконец-то поселились в крошечном домике на острове Салливана. Дом для них нашел тот же человек, что взял Тео на работу, более привлекательную, чем мог ему предложить Монт-Роял. Человек этот тоже из числа «саквояжников».

Чарльстон постепенно отстраивается, но еще многое предстоит сделать. Легковерных путешественников, сходящих на пристань, до сих пор спрашивают: «Не хотите ли взглянуть на памятник мистеру Кэлхуну?» И если те отвечают «да», им цинично показывают на город.

Наниматель Тео тоже участвует в восстановлении. Он приехал сюда осенью шестьдесят пятого, быстро оценил ситуацию и создал компанию по строительству новых тротуаров с надежными бордюрами, чтобы защитить их от колес экипажей. Также его рабочие занимаются ремонтом дорог, заделывая многочисленные воронки от снарядов, оставшиеся после войны.

Дела у этого янки явно идут в гору. Он уже получил выгодные контракты в Чарльстоне, а также в Джорджтауне и Флоренсе. Тео получил должность старшего прораба, которую раньше занимал другой янки, сбежавший в Бразилию с девушкой-мулаткой. Работает он по 12–14 часов в сутки шесть дней в неделю, руководит чернокожими рабочими и говорит, что они с Мари-Луизой теперь совершенно счастливы. Но было и по-другому. Когда они вернулись из Саванны, а потом Купер проклял их, несколько недель молодожены ютились в жалкой хижине в зарослях карликовых пальм здесь, на плантации. И выжили только благодаря той работе, которую я смогла ему предложить. Тео был прекрасным управляющим, мне не хотелось его отпускать, но разве могла я ему отказать?

А вот отношения с К. у молодой пары лучше не стали. К. отказывается приглашать их в дом и вообще делает вид, что их нет в городе. Юдифи приходится навещать дочь тайком, как и меня. Я согласна с тем, что война искалечила многие жизни, но бывают случаи, когда мне больше не жаль таких людей, а их поступки не вызывают ничего, кроме досады. Нынешнее поведение Купера и его отношение к своей семье не оставляет места для жалости. Во всяком случае, у меня…

…Сына Сима, Гранта, уже юношу, прошлой ночью у развилки схватили куклуксклановцы. Его и двух его друзей продержали где-то с час, устроив то, что они называют «танцевальным состязанием». Под прицелом ружей всех троих заставили приплясывать, держа на головах ведерки с водой. Звучит, возможно, по-детски. Однако Грант вернулся домой с безумными глазами, перепуганный до смерти. В этот раз хотя бы никто не пострадал. А вот на прошлой неделе Джозефа Степто несколько таких же мужчин в балахонах высекли, а потом, окровавленного, завернули в простыню, намоченную в соленой воде, и бросили у дороги. На следующий день он и его жена исчезли из своей хижины возле епископальной церкви, и больше их никто не видел. Джозеф С. был капралом окружной цветной милиции. Грант тоже в ней состоит.