Ника устало шла к дому, но все равно смотрела вбок, туда, где на каменном кубе замер человек, который спас столько людей, но так и не смог помочь собственному ребенку.

Макс аккуратно подвел девушку к ступеням, ведущим в подъезд, и помог подняться. После пережитого стресса, Ника ощущала лишь слабость. Руки и ноги тряслись от адреналина, а плечи саднило от травм.

Входная дверь оказалась не заперта, лишь металлическая пружина звякнула и закрыла ее за спинами ребят. Ходоки медленно пошли по узкому коридору, который шел метров шесть, а потом начиналось большое открытое пространство. В нем стояли диваны и кресла, накрытые узорными накидками, а на большом столике лежали стопками книги. Ажурные лампы светили по стенам, а у одного из кресел даже горел торшер с тканевым абажуром.

По противоположной от входа стене шли высокие и узкие окна, за которыми маячил туманный лес. На подоконниках и даже в кашпо по стенам стояли комнатные цветы — странные розовые лианы, зеленый папоротник, какие-то россыпи мелких голубых цветочков.

В обе стороны от зоны отдыха отходили узкие коридоры, по которым шли двери в квартиры из лакированного натурального дерева с коваными цифрами.

Макс устало подошел к широкому дивану, кинул рюкзак на пол и почти рухнул на мягкую сидушку. Ника стянула с себя куртку с шапкой и тоже плюхнулась рядом, переводя дух и пытаясь морально отойти от произошедшего. Ощущение безопасного укрытия окутало девушку. Почти физически чувствовалась аура жилого дома, где не может случиться ничего плохого.

— Что это было? — устало спросил Макс у Майи, когда немного пришел в себя. Он чуть неуверенно достал из рюкзака термос с чаем и дал сначала напиться девушкам.

Майя какое-то время молчала, задумчиво теребя тонкими пальцами прядь белоснежных волос. Кажется, произошедшее произвело на нее глубокое впечатление, отчего она сидела, задумчиво глядя в одну точку.

— Эти статуи когда-то были людьми. Ходили по дорогам, проживали свою судьбу. Но иногда… очень редко, с человеком происходит что-то настолько страшное, болезненное или плохое, что он не может больше двигаться дальше. Он замирает, погружается в случившееся, зацикливается на этом. И тогда он становится статуей.

— Те, кто, грубо говоря, застрял в своей травме? — с интересом спросил Макс, чуть наклоняясь вперед.

— Можно и так сказать, — кивнула Майя. — Это не всегда травма, иногда даже что-то хорошее, важное. Но оно оказывается слишком важным. Настолько, что для человека больше нет смысла двигаться вперед.

Майя некоторое время помолчала, понемногу расслабляясь в тепле и тишине жилого дома. Кажется, горячий чай и минута покоя помогла ей побороть волнение и успокоиться.

— Один из ученых Цитадели совершил великое открытие. Он долгие годы работал над выдающимся проектом и, наконец, его завершил. И превратился в статую, что стояла у нас в южном дворике. Потому что просто не увидел смысла в других своих работах. Зачем продолжать, ведь самое важное он уже совершил…

— Или как сегодняшний мужик, — дополнил Макс. — Человек, который не смог пережить тот факт, что спас всех, кроме собственного сына…

— Да, — согласилась Майя, чуть приходя в себя и оглядывая окружающую обстановку. — Это редкость, но статуями иногда становятся. Фактически каменеют, застревают в прошлом и уже не могут двигаться дальше. И тогда они ходят по ночам и рассказывают тем, кого поймают, свои истории. Только так, на короткое время, получив слушателей, они могут обрести покой. Их истории звучат, о них помнят.

Ника понимала, о чем идет речь. Знала слишком много людей, которые так и не смогли оставить прошлое в прошлом, бесконечно рассказывая о случившемся, не в силах ни забыть, ни смириться. И да, это могло быть не только что-то плохое, но и некий момент триумфа.

Одно событие затмевало всю жизнь, прошлую и будущую.

— Гиперфиксация в ее физическом проявлении, — чуть дрогнувшим голосом проговорил Макс.

— А почему их боятся люди? Как я понимаю, они не наносят вреда, — спросила Ника, устало откидываясь на спинку дивана. Но тут же потерла свои поврежденные плечи, где ее схватила статуя. Хотя если подумать, то такие травмы мог оставить и пьяный неадекват в темной подворотне.

Майя молчала, думая над ответом.

В холле было тепло и хорошо, пахло книгами и готовящейся едой, а за огромными окнами виден только Лес, утопающий в густом тумане. Хотелось не просто глотнуть чая из термоса, а переодеться в домашнее, налить горячий напиток в старую фарфоровую кружку, забраться с ногами на диван и читать в теплом свете торшера.

Ника вдруг поняла, что немного устала от путешествия. Раньше у нее даже отпуска не было дольше, чем на четыре дня. Хотелось отдохнуть, хотя бы временно, от потрясений и приключений. И не в последнюю очередь — от травм.

Макс сидел рядом, тоже немного уставший, еще и было видно, что он явно переволновался за нее. Ника усилием воли отогнала от себя мысли о поцелуе и попыталась смотреть только на Майю, сидевшую в кресле напротив. Будет еще время подумать и поговорить с Максом как следует. Он прав, ну какие тут поцелуи или общение, когда вокруг все время кто-то находится и они ни на минуту не остаются одни? Им же не пятнадцать лет, чтобы прилюдно обниматься.

Но все же… при мыслях о туманной дороге к Затону, о том, как Макс быстро прильнул к ней, поцеловал… в сердце разливалось тепло.

— Люди боятся не самих статуй, а того, что они символизируют, о чем напоминают, — отозвалась Майя после недолгого раздумья. — О том, что нельзя замирать в прошлом, нужно двигаться дальше, продолжать жить. И если ты рассказал свою историю, сделал все, что хотел, то следует уйти и найти новый путь, новую судьбу.

Майя какое-то время смотрела на свои ладони, затем тихо вздохнула:

— В Аркании есть два самых страшных греха. Не рассказывать свою историю и, наоборот, зациклиться только на ней. И статуи служат вечным напоминанием о том, что будет, если ты не справишься.

— А как же насилие? Разве это не грех?

Майя чуть ехидно улыбнулась Максу.

— Оно просто тут не предусмотрено и недопустимо.

Макс позволил себе лишь неоднозначно хмыкнуть, но озвучивать сомнения и возражения не стал. Будет еще время для философских диспутов, а сейчас минутный отдых окончен. Мужчина хлопнул себя по колену и решительно встал с дивана:

— Пошли, найдем Шамана. Иначе скоро уже будет поздно стучаться во все двери и люди уснут.

— Скажи, — проговорила Ника, с трудом выкарабкиваясь из уютного плена кресла. — А как же просто статуи? Скульптуры?

Майя с непониманием уставилась на девушку.

— В нашем мире есть искусство, люди рисуют картины, а еще они делают статуи — лепят, вырезают из камня там…

— Это кощунство, — нахмурившись, отозвалась Майя. — Если статуя изображает живое существо, то это ужасно!

— Ладно, понятно. Нет, не особо понятно, но Макс прав: надо шевелиться, — заметила Ника, подхватывая рюкзак с паркетного пола. Затем глянула на Коня: — Давай теперь я. Все-таки даже в Аркании людей может смутить здоровый мужик с ножом на поясе, который ломится посреди ночи к ним домой!

Макс только тепло улыбнулся и сделал галантный жест рукой, пропуская девушку вперед. Ника поборола невесть откуда взявшееся стеснение и стала стучаться во все двери по очереди. За первыми тремя было тихо и никто не отозвался, а вот на четвертой повезло. Им открыл юный паренек в футболке с мультяшной зверофурой.

— Мама еще на работе, — заметил он, с интересом рассматривая визитеров.

— Нет, солнышко, мы ищем Шамана. Не знаешь, в какой квартире он живет? — ласково проговорила Ника.

Ребенок просиял, улыбаясь до самых ушей, шустро натянул на босые ноги сандалии и выскочил в коридор, закрывая за собой дверь.

— Пойдемте проведу, а то заблудитесь! Вы не с той стороны подошли, он из третьего подъезда.

— На улице холодно, — начала было Ника, но ребенок только махнул рукой.

— Не, по дому пойдем, не отставайте! — проговорил паренек и быстро пошел вперед.