-Отрадно знать, что защитник Нью-Йорка всё же жив.

-Один из защитников...

-Умный. Мне нравится. Редкое качество, особенно для тех, кто только и машет кулаками. — Оставив за собой последнее слово, маг подошёл к Тору, выразительно приподняв бровь. — Мы, кажется, условились?

-Иного выбора не было, кудесник...

-Кудесник? — Как же его перекосило от этого наименования.

-...Нам пришлось бежать из Асгарда, ведь пылающий клинок Сурта изничтожил Золотой Город.

-Рагнарёк, значит. Интригующе, — выглянув из-за плеча Тора, волшебник оглядел мнущуюся напуганную толпу асов, что с надеждой глядели в спину своего царя, — понятно. Беженцы. Что же, раз так, то это не моя проблема... Кроме вот этого.

Остатки моей изорванной одежды вывернуло наизнанку. Протянув в мою сторону ладонь, маг выдернул сияющий голубым цветом куб, крепко хватаясь за него тонкими пальцами.

-Это я заберу. — Прервав речь Тора взмахом руки, кудесник взмахнул полами плаща, после чего без слов или движений создал за своей спиной портал. — Плата за проживание.

В одно движение он развернулся и скрылся за порталом, но напоследок глянул в мою сторону, после чего мне в грудь, за миг до закрытия золотого кольца, прилетела крохотная визитка с адресом.

-Доктор Стивен Стрэндж...

Прочитав написанное, я чуть не загнулся от вспышки воспоминаний, прерванных зелёными искрами в глазах.

-Чёртовы колдуны...

***

Тяжёлая сумка с вещами, куда я временно запихал протез с щупальцами, резала плечо. Оставшись в одной майке, чем постоянно приковывал взгляды к своему помятому в боях телу, я ехал на обычном автобусе по Нью-Йорку, с предвкушением вглядываясь в окна.

Жаркий летний денёк обеспечивал духоту в старой металлической коробке на колёсах, вынуждая морщиться от ароматов мочи и пота, пропитавших общественный транспорт, но мне было наплевать.

Знакомые улочки проносились за окном, пробуждая старые воспоминания и вызывая на лице тёплую улыбку. Было просто приятно вновь окунуться в далёкое прошлое.

«Два года здесь прошло, а не сильно и изменился город».

Постукивая пальцами по поручню, нетерпеливо дожидаюсь своей остановки, после чего чуть ли не силой раскрываю двери, с грохотом выпрыгивая на улицу под тихую матерщину водителя.

На улице было знойно, потому привычные старушки давно позакрывали окна, понадеявшись на вентиляторы и кондиционеры, что работали на износ, оставляя мокрые пятна на асфальте, что не успевали высохнуть на такой жаре.

Втянув носом воздух, чую знакомые с детства ароматы, что будоражат аппетит. Тушёная баранина с морковкой и луком пряными ароматами расползалась по всему микрорайону.

Где-то на втором этаже жарили боксти, картофельные блинчики, от которых уже натурально потекли слюнки.

Отпихнув ногой парочку хабариков, вывалившихся из переполненной урны, поднимаюсь по старым ступеням, разглядывая новые граффити на дверях и стенах. В каких-то местах их уже закрасили, а где-то только успела подсохнуть краска, оставляя кривые разводы в виде стекающих капель.

Приоткрытая в подъезд дверь встретила новым скрипом. Видать, петли не смазывали с самого моего переезда.

Внутри было прохладно. Те, кто застал жизнь в старых советских домах, может понять, что я сейчас испытывал. Чуть влажный воздух со специфичным ароматом. Толпы комаров, что ютились под потолком, пытаясь пробиться сквозь немногочисленные окна, покрытые пылью и замыленные настолько, что проще разглядеть улицу через стену.

Сбросив сумку с плеча, застываю напротив такой родной и позабытой двери, что встречала меня много лет подряд в бытие школьником.

Рука непроизвольно замерла около побитого звонка, замирая в последний миг, словно показывая мои внутренние страхи.

-Харэ мяться.

Встряхнувшись, вдавливаю палец до упора, пока наконец не замыкает провод, оглашая квартиру раздражающей трелью.

-Кого там ещё черти принесли в такую рань?

Ругань была слышна гораздо раньше, чем мой папаня успел дойти до двери. Грузные шаги, тяжёлое дыхание, что было слышно даже сквозь дверь.

И вот, в замке проворачивается ключ и отпирается щеколда, чтобы сквозь дверную цепочку на меня взглянули родные усталые глаза, в которые моментально вернулась жизнь.

Резким рывком батя вырвал цепочку, распахивая передо мной дверь, после чего обхватил в своих медвежьих объятьях. Его руки давили всё сильнее и сильнее, грозя сломать обычному человеку кости, а голова мужчины упёрлась мне в плечо.

Десяток секунд он уверялся, что я не мираж и не злая игра его подсознания, прежде чем отступил на шаг назад, вглядываясь в моё подросшее лицо.

Батя постарел. Сильнее, чем должен выглядеть в свои ещё молодые годы.

Седина почти захватила голову, а морщины прочертили вполне видимые линии, что украшали уголки глаз, щёки и лоб. Пивной живот подрос, грозя спрятать от владельца собственные ноги, но в нём всё ещё была сила, а мощные, увитые мышцами руки лишь подтверждали это.

-Живой. Клянусь портками Елизаветы, старой козы! Вернулся! Живой!

Я не знал, что сказать, да и какие слова смогут передать всё то, что хотелось донести? Столь долго я им врал. Сколько скрывал и прятал от близких, надеясь незнанием защитить... И это сработало.

А потом пропал на два долгих года, веря собственному чутью и вбитым в голову знаниям, что достались из прошлой жизни. Маленький заигравшийся мудак.

-Мэри! МЭРИ!

Он уже хотел было обернуться, чтобы дозваться жены, но именно в этот момент, ловко огибая пивное брюхо отца, через проход протиснулась мать, вцепляясь в меня мёртвой хваткой, заливая грудь слезами.

Она держалась за меня, как утопающий за край верёвки. Не хотела отпускать, молча всхлипывала, пытаясь вдавить своё лицо ещё сильнее, лишь бы прочувствовать тепло моего тело... То самое, что подтверждает одну простую вещь. Я жив. Я здесь, рядом с ней. Её единственный, любимый глупый сын, что заигрался в героя.

Разметав волосы, она сотрясалась в рыданиях, оставляя красные линии когтей на моих руках. Отчего стыд пробирал меня насквозь, накрывая с головой и грозя вылиться в поток слёз, что через силу удалось сдержать.

Она была такой хрупкой, такой маленькой и беззащитной, что мои ответные объятья скрыли её от всего мира. Такая худая и болезненно выглядящая, отчего было даже страшно давать волю эмоциями и обнимать собственную мать изо всех сил.

В горле пересохло. Жуткий ком никак не хотел уходить, провоцируя меня поддаться всеобщему настроению. И лишь спустя пару минут объятий с родителями я смог вновь нормально говорить.

-Я вернулся, мам... Пап...

Лишь под вечер мама смогла успокоиться и выпустить меня из своих цепких рук. Её потряхивало и порой она постоянно заглядывалась на меня, будто бы проверяя, не исчезну я вновь, пропадая на столь долгий срок.

Лишь пара рюмок крепкого бурбона и сытный ужин помогли ей прийти в себя и забыться крепким сном, что сморил её от столь сильных переживаний.

Уложив женщину на кровать, я прикрыл её одеялом, закутывая потеплее, после чего оставил на лбу невесомый поцелуй, благодаря за всё.

Мне хотелось бы уверить её, что такого больше не повторится, но... Жизнь героя — опасная штука, особенно зная, какие опасности могут поджидать на задворках мира.

Покинув родительский дом, я с ностальгией пробрался на крышу, надевая старое пальто, самое первое, купленное на с трудом заработанные деньги.

Дырявое и помятое, такое же, как и его хозяин.

Хотелось курить. Эмоции брали верх, а я и не хотел им противиться, ведь представлял, сколько ещё трудных дней придётся пережить моим близким.

-Чёртова рефлексия...

-Опять ходишь тут?

-М? Тётя Тома?

-Хо! А раньше всегда шифровался, — по-доброму улыбнувшись, соседка-родственница присела на вытащенный из-за угла стул. Буквально упав на него, женщина довольно вытянула ноги, параллельно вытаскивая пачку сигарет, — кто же знал, что наш малыш Шон будет спасителем города, а? Хоть хабцы перестал раскидывать и на том спасибо, а то та полячка уже задрала своим нытьём. Герой Нью-Йорка... Надо же.