– К тому времени вы уже несколько месяцев считались вдовой. И ведь вы могли уже снова выйти замуж! Нет-нет, я не осудил бы вас. Вы вышли замуж без любви, и я сам сделал слишком мало для того, чтобы вы прониклись ко мне каким-то светлыми чувством. Так что вы не обязаны были скорбеть обо мне. Возможно, вы даже были рады тому, что освободились от нелюбимого мужа.

Я издала возмущенный возглас. Как же плохо он меня всё-таки знал!

– Меня беспокоило только одно – что титул и поместье после моей гибели должны были перейти к моему кузену. Я не мог допустить, чтобы вы лишились всего.

– И тогда вы написали мне письмо, – сказала я.

– Да! – подтвердил он. – Если бы вдруг оказалось, что всем завладел де Прежан, то я вынужден был бы объявить о себе, чтоб вернуть титул и имение. Но из вашего ответного письма я узнал, что у меня появился сын. Вы не представляете себе, что я испытал, получив такое известие! Мой сын, моя плоть и кровь, новый де Валенсо!

Его глаза тоже заблестели, и он отвернулся и долго смотрел на огонь в камине.

– Вы отправили нам все свои деньги, – тихо напомнила я.

– Пуанкаре отказался принять от меня хотя бы ливр, – усмехнулся он. – Они с женой ужасно обижались, когда я называл себя нахлебником.

– Мне кажется, они очень хорошие люди.

– О, да, это так!

– И всё-таки вы должны были нам обо всём рассказать! Мы имели право это знать! Мы все – и я, и ваша мать, и ваши дети!

До этого он старался не смотреть мне в глаза, но сейчас не отвел взгляд.

– Да поймите же, Альмира, я не мог!

– Не могли сразу, – согласилась я, – когда лежали в крестьянском доме во Фландрии. Но потом! Потом, когда вы получили от меня письмо, и узнали, что я не вышла снова замуж, а у вас есть сын!

– Напротив! – возразил он. – Именно тогда, когда я стал получать ваши письма как барон Пуанкаре, я и не мог уже ничего рассказать! Потому что я не мог позволить себе предстать перед вами калекой! Беспомощным, ни на что не способным мужчиной!

Рука его задрожала еще сильней, и я уже не могла сдержать слёз.

– Но неужели вы думали, Эмиль, что в таком состоянии вас будут меньше любить ваши мать или дочь? Что они предпочли бы оплакивать вас как погибшего, а не видеть вас каждый день пусть даже и в этом кресле?

– А вы? Вы, Альмира? – выдохнул он. – Вы не имели оснований меня любить даже тогда, когда я был здоров! Так зачем вам нужен был бы муж, который даже с кровати не в состоянии подняться без посторонней помощи? Мне было бы невыносимо знать, что вы испытываете ко мне не только жалость, но и презрение.

Сначала я хотела ему возразить – так горячо, как только смогла бы. Но потом поняла, что во многом он был прав. Если бы он вернулся ко мне тогда, я вряд ли смогла бы его полюбить. Не потому, что он стал калекой, а потому, что он бы оставался тем самым графом де Валенсо, который сам меня никогда не любил. Наш брак был необходимостью для обеих сторон, и таковым бы он и оставался, если бы… Если бы не эти письма, что связали накрепко Бретань и Прованс.

– Давайте всё оставим как есть, Альмира! – продолжил он, так и не дождавшись от меня ответа. – Возвращайтесь домой и будьте там хозяйкой. А иногда, если вас не затруднит, сообщайте мне о том, что у вас происходит. Мне будет достаточно знать, что у вас всё хорошо.

Неужели он предлагал мне это всерьез? Неужели он думал, что я смогу оставить его здесь и делать вид, что ничего не случилось? Возможно, я смогла бы так поступить, если бы речь шла только о графе де Валенсо, которого я знала прежде. Но ведь за эти месяцы я узнала его совсем другим. И от этого другого я не могла отказаться.

– Надеюсь, письма мне вы писали сами? – осторожно спросила я.

Он усмехнулся:

– Исключительно сам. Я не смог бы доверить их даже лучшему другу. И когда в моей руке что-то есть – нож, ложка или перо – она почти не дрожит.

– Мне показалось, когда я читала их…, – я сделала паузу, пытаясь подобрать нужные слова и не покраснеть при этом, – что человек, который их писал, испытывал ко мне какие-то чувства. Значит, я ошибалась?

Он посмотрел на меня с изумлением:

– Что вы такое говорите, Альмира? Конечно, я испытывал к вам чувства! С самой первой нашей встречи!

Я недоверчиво покачала головой:

– Простите, но я не верю вам, ваше сиятельство. Вы всегда смотрели на меня как на человека другого сорта – того, кто ниже вас по положению и моральным качествам.

– Это не так, Альмира! – он так сильно подался вперед, что я испугалась, что он упадет с кресла. – Я влюбился в вас с первого взгляда. Я никогда не видел никого красивей вас! Простите, что не считал нужным сказать вам это раньше. Но признаюсь – тогда я видел в вас лишь красивую женщину. О ваших душевных качествах и о стойкости духа я смог узнать гораздо позже. Боюсь, я так никогда и не узнал бы о них, если бы продолжал оставаться вашим мужем.

А мне уже хотелось не плакать, а смеяться – потому что ровно те же слова ему могла сказать и я сама. Потому что я тоже смогла узнать его с другой стороны только по этим письмам.

– Вы привезли из Парижа мою мать – хотя кому, как не мне, знать, какой сложный у нее характер. Вы сделали для нее то, что не сумел сделать я – дать ей дом и семью. И вы стали куда более близким человеком, чем я, для моей дочери. И я никогда не осмелился бы сделать в поместье то, что сделали вы. И боюсь, если бы я был рядом, то и вам не позволил бы этого. Для Валенсоля стало благом то, что вместо хозяина у него появилась хозяйка.

– А теперь? – настороженно спросила я. – Вы же не заставите меня разрушить то, что мы с таким трудом начинали? Вы не велите мне отказаться от производства парфюма?

– Я? – переспросил он. – Как я могу вам что-то запрещать, находясь здесь?

Я хмыкнула и, поднявшись с канапе, сделала шаг в его сторону.

– Но вы же поедете со мной домой, Эмиль? Потому что наш дом нуждается не только в хозяйке, но и в хозяине. А вашей матери нужен сын. А детям – отец. И в этих ролях я уж точно не смогу вас заменить.

Я сделала еще один шаг и опустилась рядом с его креслом на колени. Я взяла в свои руки дрожащую его, и мне показалось, что она перестала дрожать.

– Я никогда не смогу отплатить вам за то, что вы для меня сделали, Альмира.

– Ты сможешь, – сказала я, переходя на «ты». – И мне потребуется твоя помощь – когда наши соседи и знакомые узнают о том, что в имении Валенсоль производятся духи. Они станут презирать нас, и мне хотелось бы, чтобы в этом время рядом со мной был человек, на которого я смогу опереться.

– Я буду рядом, Мира! – тихо сказал он. – До тех пор, пока я нужен тебе, я буду рядом.

И левой рукой погладил меня по голове – как ребенка.

Блюда на столе были скромными, и я мысленно ругала себя за то, что не догадалась купить в Ренне продуктов. Но этот обед был одним из самых радостных и светлых в моей жизни. Потому что за этим столом было тепло и уютно. И никакие позолоченная посуда или изысканные яства не смогли бы заменить ту милую семейную атмосферу, что царила здесь.

Мы с баронессой сразу почувствовали друг к другу такую приязнь, какой иногда невозможно достигнуть и за долгие годы знакомства. Она сказала мне, что пыталась уговорить Эмиля во всём мне признаться, но не настаивала на своем мнении, боясь, что он подумает, что он им в тягость. Но теперь она даже рада, что всё случилось именно так, как случилось, потому что мы оба с мужем подтвердили, что эти письма для нас обоих оказались слишком важны. А значит, стоило так долго находиться в разлуке, чтобы понять, что, оказывается, рядом с тобой изначально находился твой человек.

И Эмиль оказался вовсе не таким беспомощным, каким себя описал. И его рука действительно не дрожала, когда он что-то делал ей. А делать он умел многое. Он даже ловко именно с помощью рук перебирался сам с кресла на кровать. И пусть он еще смущался, когда я в такие моменты смотрела на него, я верила, что однажды он сумеет снова встать на ноги.