– Счастлива снова наслаждаться красотой вашего великолепного дворца, ваше величество.

Его величество удовлетворенно кивнул.

– Надеюсь, графиня, вы уже придумали желание, которое, согласно фанту, я должен исполнить?

Мне даже не пришлось ему напоминать – он сам затронул нужную тему.

– Да, ваше величество! Благодарю вас за то, что вы удостоили меня столь ценного фанта. А просьба моя, возможно, покажется вам не совсем обычной – я хотела бы стать членом корпорации парфюмеров.

Я выпалила это и почти зажмурилась, с волнением ожидая ответа монарха.

– Вы правы, ваше сиятельство, – он рассмеялся, – вам удалось меня удивить. Но эту просьбу я легко могу исполнить, – он подал кому-то знак, и незнакомый мне мужчина поклонился, давая понять, что услышал желание короля.

В этот момент мадам де Ментенон зябко поежилась от холодного ветра, и процессия устремилась внутрь дворца, оставив на улице меня и того мужчину, к которому его величество обратился минутой ранее.

– Если вы изволите мне сообщить ваш парижский адрес, ваше сиятельство, то лицензия парфюмера вам будет доставлена сегодня же вечером.

Я заплетающимся от волнения языком назвала ему адрес. А потом всю дорогу до дома пыталась убедить себя, что это – не сон.

Я сообщила хозяйке квартиры, что вынуждена отказаться от ее съема – теперь я вынуждена была экономить каждый ливр.

– Его сиятельство написал мне, что после военных баталий предпочтет шумной столице тишину и свежий воздух Прованса. Я заберу личные вещи мужа и его книги – всё, что поместится в сундук.

Ее расстроила эта новость, но она не пыталась меня переубедить – видела, что творилось вокруг.

Незадолго до ужина принесли записку от Анаис де Трувиль. Листок был вложен в щедро надушенный конверт.

«Дорогая Альмира! Как я рада, что вы снова в Париже! И как я негодую на вас за то, что вы не сочли нужным сообщить мне о своем прибытии – я узнала о нём совершенно случайно от особы, которая была сегодня в Версале и видела вас там.

Надеюсь, на этой неделе вы нанесете мне визит? В субботу вечером у меня – музыкальный салон. А в воскресенье – поэтический. Но если вам захочется поболтать наедине, то буду счастлива видеть вас в первой половине дня, когда вся столичная аристократия еще мирно спит в своих кроватях.

Я слышала, что вы намерены заняться парфюмерией? Право же, я вами восхищаюсь! И хотя наверняка многие сочтут это весьма неразумным решением, я готова вас поддержать в обмен на пару флаконов туалетной воды. Простите, если эта шутка покажется вам неуместной.

До встречи, милая подруга! Жду вас у себя в любое время!»

Мне нравилась маркиза де Трувиль, но ее письмо только подтвердило то, что я понимала и раньше – мы были слишком разными, чтобы стать настоящими подругами. Она не мыслила себя вне балов и салонов, и даже теперь ее стол наверняка ломился от всевозможных яств. Знала ли она о том, что кто-то голодает?

Нет, я отнюдь не судила ее за то, что она всего лишь вела свой привычный образ жизни. Но я уже не представляла себе, о чем сейчас мы смогли бы с ней говорить.

На ужин у нас был пирог с мясом, и доносившийся с кухни аромат будоражил мой желудок задолго до того, как меня пригласили за стол. И потому я лишь досадливо поморщилась, когда над дверью звякнул колокольчик.

Открывать отправился месье Эрве, и он, вернувшись в столовую через мгновение, понизив голос, сообщил:

– Там снова он – тот неприятный тип, что был у нас вчера.

Я велела провести его в гостиную и отправилась туда же сама, бросив на пирог тоскливый взгляд.

– Простите, что отвлекаю вас от ужина, – сегодня месье Доризо поклонился мне чуть ниже, чем вчера. – Но сегодня я приехал к вам по куда более приятному поводу.

Он протянул мне свернутый в трубочку и перевязанный лентой лист плотной бумаги, развернув который я увидела сургучную печать. Мои руки дрожали, и от волнения я не сразу поняла тот текст, который пыталась прочитать.

– Восхищен вашей решительностью, сударыня! – в его голосе действительно звучало что-то похожее на восхищение. – И если я был слишком резок вчера, то прошу меня простить.

Он ждал от меня ответных слов, но напряжение это дня было столь сильным, что мне хотелось лишь, чтобы гость поскорее ушел, позволив мне насладиться ужином и сном. На сей раз я даже не пригласила его присесть, и он, постояв против меня еще несколько секунд, снова поклонился и направился к дверям.

А я только сейчас, словно выйдя из какой-то полудремы, поняла, что это знакомство, как бы странно оно ни началось, может оказаться мне полезным. Сейчас у меня было разрешение на производство парфюма, но я знала об этом деле столь мало, что без поддержки более опытных людей наверняка не обойдусь без ошибок. А этот месье из Грасса был одним из тех, кто мог мне помочь.

И потому я почти заставила себя сказать ему вслед:

– Благодарю вас, месье Доризо, что привезли мне это разрешение лично. И уверяю вас, что вам не о чем беспокоиться – я вряд ли сумею составить вам достойную конкуренцию.

Он обернулся, и я увидела улыбку на его губах.

– Вы недооцениваете себя, ваше сиятельство! Но если вам потребуется моя помощь, я буду рад вам ее оказать. Мой дом – на Епископской площади, вам его каждый укажет.

Он говорил так, словно не сомневался, что я приеду к нему. И эта его уверенность была почти оскорбительной. Но едва за ним закрылась дверь, я постаралась позабыть о нём, сосредоточившись на восхитительном пироге, которым мы отпраздновали нашу маленькую победу.

Утром моя карета уже стояла у крыльца пансиона мадам Карбонье. А сама я в апартаментах старой графини выслушивала то, что она сочла нужным на меня излить.

– Я уверена, что всё дело в тебе – глупая провинциальная выскочка, вообразившая себя ровней моему сыну. Он никогда не поступил бы со мной подобным образом.

Она напрочь забыла о хороших манерах и бросалась в меня этим «ты» словно комьями грязи. Она не понимала одного – я могла просто оставить ее здесь, и едва моя карета отъехала бы от крыльца, хозяйка пансиона выгнала бы ее на улицу без раздумий и сожалений. И никакие титул и связи не согрели бы ее от холода и не накормили бы ее.

Не знаю, что удерживало меня от этого шага – возможно, чувство вины перед покойным мужем, которое я пыталась загладить хотя бы так.

– Неужели ты вообразила себе, что я поеду с тобой в какой-то Прованс? И не подумаю! Да-да, так и знай! Эмиль непременно приедет сюда, и всё разрешится наилучшим образом. А тебя он прогонит прочь, когда я расскажу ему, как ты со мной обращалась.

Я могла прервать эти обвинения, всего лишь сообщив ей о том, что Эмиль погиб. И что он никогда уже к ней не приедет. А ей придется либо довериться мне, либо рассчитывать только на свои слабые силы.

Но я не сказала ей этого – это было бы слишком жестоко. Она уже лишилась того, к чему привыкла за долгие годы, и только надежда на встречу с сыном будет согревать ее этой зимой.

– Так вы поедете со мной, мадам? – спросила я, когда она замолчала, переводя дыхание. – Или останетесь здесь?

Поскольку она не предложила мне присесть, я так и стояла посреди комнаты. А сейчас повернулась к дверям. Я предполагала, что так может случиться, и на всякий случай положила в карман бархатный мешочек с теми деньгами, что я могла позволить себе оставить мадам Карбонье – возможно, этого хватило бы, чтобы графиня пробыла в пансионе хотя бы до весны. Мне же уже не терпелось вернуться к сыну и дочери.

– Стой! – остановил меня окрик старухи. – Надеюсь, в особняке Эмиля найдутся апартаменты не хуже этих?

Она противоречила сама себе – то называла Прованс грязной дырой, то надеялась там отыскать достойную себя роскошь. Но я не стала ей возражать, а только кивнула и велела служанке паковать вещи ее сиятельства.

Из Парижа мы выехали только после обеда. Теперь в карете мы с месье Эрве сидели на одной лавке, а противоположную занимала старая графиня. Управляющий чувствовал себя неловко и явно предпочел бы перебраться на козлы к кучеру. Но мне казалось, что именно его присутствие и удерживало мою свекровь от дальнейших упреков в мой адрес – в присутствии постороннего человека (тем более – того, кто не был дворянином) она не могла позволить себе дурно отзываться о жене своего сына.