– Не стоило бы этого делать, ваше сиятельство.

Но я строго посмотрела на него, и он, вздохнув, взялся за вожжи.

На сей раз я всё-таки вышла из экипажа, но в сарай тоже не вошла, потому что прежде на его пороге показалась женщина, мало похожая на Мэрион Маруани. И всё-таки это была она.

Она всегда была худощавой, но сейчас мне показалось, что в ее теле нет не то, что жира, но и мяса – сплошные кожа до кости. И между тем, несмотря на свое пребывание в сарае, одета она была аккуратно, но очень просто – тонкое платье было заштопано в нескольких местах. А в темных волосах ее уже серебрились седые нити. А ведь ей не было еще и тридцати!

– Графиня де Валенсо? Какая честь! – она криво ухмыльнулась.

А вот характер у нее, судя по всему, ничуть не изменился.

– Как вы себя чувствуете, Мэрион?

Это был не слишком тактичный вопрос, но что еще я могла спросить?

– А разве вы сами не видите? Просто прекрасно! Насколько я понимаю, вы прибыли, чтобы насладиться своим триумфом? Когда-то я могла позволить себе смотреть на вас свысока, а теперь мы поменялись местами. Ну, что же, имеете право! Вы после смерти мужа не позволили себе пребывать в унынии и сумели противостоять обстоятельствам.

Она знала о гибели Эмиля! Знала, но никому не сказала!

– Знаете, Альмира, я никогда не могла понять, что мой брат в вас находил. А теперь, кажется, понимаю. Но довольно разговоров! Убирайтесь отсюда! Разве вы не понимаете, что здесь творится?

– Я заберу вас с собой, – сказала я и сразу же услышала, как громко охнул кучер. – Вам тоже нельзя здесь оставаться.

В ее темных глазах мелькнуло изумление. Казалось, что на миг она заколебалась. Но нет, всё-таки покачала головой.

– Благодарю за предложение, Альмира. Именно от вас я ожидала его меньше всего. Но я не могу поехать с вами. А вам самой нужно думать о детях и сидеть дома. Дома, понимаете?

Я попыталась настаивать, но она только еще больше разозлилась. И тогда я, порадовавшись, что одну из корзин мы забыли выгрузить в поместье отца, оставила эту корзину ей.

– Здесь хлеб, печеная репа и отварная курица. Только не ешьте сразу слишком много. И если решите поделиться продуктами с вашим управляющим, не подходите к нему самому – просто оставьте их на крыльце сторожки.

Она кивнула. В глазах ее стояли слёзы.

Поездка в поместье Маруани так расстроила меня, что мне просто необходимо было с кем-то этим поделиться. Дети были еще слишком малы, чтобы я могла рассказать им о подобных ужасах, а старая графиня, да и месье Эрве не одобрили бы моих действий.

И потому я взялась за перо и бумагу. Отчего-то куда проще мне показалось изложить свои сумбурные мысли в письме к барону Пуанкаре.

Сначала я полагала, что мне хватит для этого одного листа, но вот он был исписан целиком, потом – другой, третий. А я всё еще не могла остановиться. У меня накопилось так много тайн, что они разрывали мне душу, и теперь, выплескивая их на бумагу, я испытывала облегчение.

Я не боялась, что его милость осудит меня – по его письмам я уже поняла, что он был добрым и тактичным человеком. Но даже если бы и осудил, то что с того? Он был для меня чужим человеком, и его мнением я могла бы пренебречь.

Но стоило мне подумать так, как я вынуждена была признать, что это было неправдой. Отчего-то мне показалось важным услышать одобрение именно от него. И было ужасно жаль, что ответ на это письмо я смогу получить только через несколько недель.

И от таких невеселых мыслей особенно приятной неожиданностью стало то, что вручив на следующее утро почтовому служащему одно письмо, я в, словно в обмен, получила от него другое. И не смогла сдержать улыбки, прочитав обратный адрес – Сен-Жакю-де-ла-Мер, Бретань.

В предыдущем письме я, наконец, решилась признаться барону в том, что открыла в своем поместье цех по производству ароматизированной воды. Я постаралась, как смогла, обосновать мотивы своего поступка, и всё равно мне показалось, что для его милости они окажутся недостаточно убедительными.

И теперь я открывала его письмо дрожащими руками, боясь, что оно окажется слишком коротким, и это будет означать лишь одно – что господин барон не хочет более иметь со мной никакого дела, потому что я пренебрегла дворянской честью и опустилась на уровень более низкого сословия.

Но нет – в конверт были вложены несколько листов бумаги, и я, уняв взволнованное дыхание, приступила к чтению.

«Любезная госпожа, надеюсь, мое письмо застанет Вас, как и прежде, в добром здравии и превосходном настроении!

Я отвечаю Вам сразу же, как только прочитал строчки, написанные Вашей рукой, и надеюсь, что почтовая служба доставит Вам письмо как можно скорей.

Как вы могли подумать, Ваше сиятельство, что я осмелился бы хоть в чём-то Вас упрекнуть? Напротив, я восхищаюсь Вами всё более и более, и боюсь лишь, что я не сумею складно изложить свои мысли для того, чтобы Вы смогли почувствовать это.

Уверен, что если бы всё сложилось по-другому, и мой добрый друг и Ваш супруг был подле Вас, Вам не пришлось бы взваливать на себя такую ношу. А в том, что Вы пренебрегли мнением общества для того, чтобы спасти свою семью и своих людей, нет ничего дурного. И Вы ничуть не опорочили имя де Валенсо. Не сомневайтесь – Эмиль сказал бы Вам ровно то же самое».

Прочитав эти строки, я не могла не улыбнуться. Эта поддержка со стороны почти незнакомого мне человека была для меня очень важной.

Мне не удалось сразу прочитать письмо целиком – в комнату с какими-то вопросами вошла мадемуазель Тюрье, и я положила листы в секретер, а потом, отвлекшись на хозяйственные дела, мыслями возвращалась к ним снова и снова. И едва дождалась вечера, чтобы вновь заскользить взглядом по этим размашистым неровным строкам.

«Надеюсь, заботы о хозяйстве на занимают Ваше время целиком, и хоть иногда Вы позволяете себе провести вечер за томиком стихов или чтением нового парижского романа? Я хотел с этим письмом прислать Вам прелюбопытнейшее произведение - «Матильда д’Агилар» некоей Мадлен де Скюдери, владелицы знаменитого парижского салона, но моя служанка пролила на книгу суп, приведя ее в совершенно ненадлежащий вид. Но я постараюсь отыскать для Вас что-нибудь другое, не менее увлекательное. И не судите строго, если вдруг я пришлю Вам роман, который Вы уже читали – мы находимся слишком далеко от столицы, и всё новое добирается до нас с большим трудом.

И прошу Вас, Ваше сиятельство, не пренебрегать заботами о собственном здоровье и здоровье Ваших близких. В наших краях недавно заговорили об множестве тифозных больных – до Бретани эта напасть еще не добралась – возможно, потому, что здесь, на побережье морской воздух губительно действует на то, что возбуждает эту болезнь. Остерегайтесь употреблять плохую пищу. И несмотря на устойчивое мнение о том, что слишком частое мытье тела делает кожу тонкой и более подверженной заболеваниям, поверьте мне – это не так. Напротив, нужно тщательно мыть лицо и руки – это мне доподлинно известно от одного знакомого эскулапа. Надеюсь, то, что я уделяю внимание подобным вопросам, вы не сочтете неприличным.

За сим откланиваюсь и буду с нетерпением ждать Вашего ответного письма – если, разумеется, Вы не захотите лишить меня удовольствия знать о Вас то немногое, что Вы считаете нужным мне сообщить.

Передавайте поклон Вашим детям и ее сиятельству.

С совершеннейшим к Вам почтением, барон Пуанкаре».

Через пару дней я решила снова съездить в поместье Маруани – если Мэрион была больна, то у нее уже должны были проявиться симптомы. Но если она была здорова, то ее следовало оттуда забрать, прежде, чем она на самом деле заболеет.

Но кучер, которому я велела запрягать лошадей, пришел от моей затеи в ужас.

– Ваше сиятельство, как можно? В такое время лучше сидеть дома и к себе никого не пускать. У вас дети малые, ваше сиятельство – подумайте о них!