– Но приданое, папенька! – напомнила я. – Откуда ты взял на него деньги?

Отец хмыкнул:

– Я согласился вырубить часть леса возле Тисона. Да-да, я понимаю, что лишаюсь своих лучших охотничьих угодий. Но посуди сама – у меня нет сына, которому я мог бы передать свои титул и поместье, и когда я умру, они перейдут не к Эмме и не к вам, а к моему двоюродному брату.

Да, это была боль нашей семьи, приводившая мою мачеху в отчаяние. Стоило отцу приболеть, и ей начинало казаться, что кузен отца уже выгоняет нас из дома. И эти опасения были не лишены оснований – отец почти не общался со своим двоюродным братом, и мы не могли ждать от него особой благосклонности.

– Я не могу продать поместье или его земли, но я могу продать то, что на них растет, – продолжал отец. – Так почему бы этим не воспользоваться, чтобы сделать вас хоть чуточку счастливее?

В его словах был резон, но всё-таки я с сомнением покачала головой:

– Простите, папенька, но сделает ли такой брак Генриетту счастливой?

– Боюсь, что нет, – согласился он. – Но когда я сказал Эмме, что барон женится на нашей дочери из-за приданого, она напомнила мне, что то же самое произошло и с тобой, и что тогда меня почему-то это не смущало. Прости, что говорю об этом.

Но это напоминание ничуть не ранило меня, и я улыбнулась в ответ:

– Да, в чём-то она права, отец, но разница между этими случаями всё-таки есть – граф де Валенсо, по крайней мере, никогда нам не лгал относительно своих намерений. А вот когда Генриетта поймет, что все слова барона о любви – не более, чем красивые фразы, она будет сильно разочарована. К тому же, Маруани пользуется в обществе уважением, и его супруга будет вхожа в лучшие дома Прованса.

– Будем надеяться, что этого не случится, – сказал отец. – Вполне возможно, что на сей раз барон совсем не лжет – даже насквозь циничным мужчинам иногда свойственно влюбляться по-настоящему.

Я поняла, что он предпочитает утешать себя этой иллюзорной мыслью, и перестала настаивать на своем. Тем более, что день клонился к вечеру, и гуляя по продуваемой всеми ветрами дороге, мы стали замерзать.

В одном отец был прав – если мы попытаемся удержать Генриетту от этого брака, то станем ее врагами. Да и кто знает, на что решился бы барон, получив отказ – он мог легко растоптать репутацию моей сестры так же легко, как растоптал мою.

Свадьба Генриетты и барона Маруани состоялась через полтора месяца, когда уже была зима. У нас в Провансе такие холодные дни бывали нечасто. Платье сестры оказалось слишком тонким и открытым, и когда после венчания она вышла из церкви, ее плечи дрожали. Рядом с мужем она казалась особенно худенькой и хрупкой. И она смотрела на него с таким обожанием, что мне стало не по себе – потому что в его взгляде я ничего подобного не заметила.

Барон принимал поздравления, довольно улыбаясь, а я уже жалела свою бедную сестру. Сколько времени ей потребуется, чтобы понять, что муж любит ее отнюдь не так сильно, как она его?

– Позволите ли вы мне обнять вас, дорогая сестра? – услышала я голос Маруани за своим плечом.

Он улыбался мне так же широко, как и другим гостям. И похоже, ничуть не смущался того, что сделал мне несколько месяцев назад.

Моим первым порывом было отойти в сторону, но на нас смотрели слишком много людей, и поступить подобным образом значило бы дать новый повод для сплетен. И потому я, тоже изобразив на губах некое подобие улыбки, позволила ему поцеловать мою руку.

– Надеюсь, теперь, когда я стал членом вашей семьи, все прежние размолвки между нами будут забыты? – спросил он.

Я торопливо кивнула и предпочла нырнуть в толпу, в которой затерялась малышка Кэтрин. Она впервые присутствовала на свадьбе, и всё происходящее приводило ее в восторг. Ей доверили нести шлейф платья невесты, и она делала это с такой серьезной торжественностью, что снискала всеобщее одобрение.

Свадебный обед был дан в поместье Маруани – я оказалась там впервые, и мне оно решительно не понравилось. Всё в нём словно кричало о достатке хозяина, но кричало так громко, что невольно появлялись сомнения, было ли это правдой. И даже драгоценный камень в перстне на пальце барона был слишком большим, чтобы оказаться настоящим.

И то, что на стол были поданы только легкие закуски, лишь подтверждало мои сомнения. Но зато это дало нам возможность, еще раз поздравив молодоженов, откланяться, не дожидаясь окончания этого скромного пира.

– Ваша сестра была красива как принцесса, – сказала мне Кэтрин, когда мы ехали домой. – А вот месье барон мне совсем не понравился. Но это ровным счетом ничего не значит, правда?

За те несколько месяцев, что мы провели в разлуке, малышка сильно повзрослела и иногда поражала меня своими суждениями.

Вечером Кэтрин с удовольствием рассказывала своей нянюшке о том, что видела днем, при этом в ее рассказе бракосочетание выходило куда более пышным, чем было на самом деле.

– Как я рада, мадам, что вы вернулись из Парижа, – сказала мне мадемуазель Тюрье, когда Кэтрин заснула. – Наша маленькая мадемуазель так скучала по вам. И какое счастье, что именно вы стали женой господина графа.

И хотя она была всего лишь няней, мне было приятно ее одобрение.

– А с матерью Кэтрин вы были знакомы?

– Да, – кивнула она, радуясь возможности поддержать разговор, – мадам Беренис тоже была очень красивой женщиной. И волосы у нее были точно такого же цвета, как у вас – не удивительно, что малышка приняла вас за свою матушку.

– Должно быть, граф сильно любил ее?

К моему удивлению, мадемуазель Тюрье несколько замешкалась с ответом.

– Я бы так не сказала, мадам. Разумеется, его сиятельство относился к ней с большим уважением, но отношения между ними мне всегда казались немного холодными. Господин граф вообще мало склонен проявлять свои чувства.

О да, это я заметила и сама.

– А мадам Беренис была немного странной, – мы уже вышли из комнаты Кэтрин и теперь медленно шли по темному коридору. – Говорили, что в ее роду были ведьмы, и его сиятельство это сильно беспокоило. Конечно, госпожа графиня не делала ничего предосудительного, но однажды я видела, как она проводила некий обряд – она тогда была беременна вторым ребенком и непременно хотела подарить его сиятельству сына. Но, как видите, ни к чему хорошему это не привело.

Она словно предостерегала меня от чего-то – возможно она, как и де Валенсо, полагала, что все рыжие женщины – ведьмы.

– Довольны ли вы своим жалованьем, мадемуазель? – спросила я, желая переключить разговор на другую тему.

Она отчего-то сразу напряглась – я почувствовала это и по ее словно застывшей фигуре (а мы как раз остановились на лестнице), и по ее голосу.

– Вполне довольна, мадам. У меня нет родных и своего дома, и я благодарна господину графу, что он позволяет мне здесь оставаться.

Неужели она подумала, что я хочу ее прогнать?

– Я рада, что у мадемуазель де Валенсо такая няня, как вы, – торопливо сказала я.

Она вздохнула:

– Я понимаю, сударыня, что мадемуазель Кэтрин уже достаточно взрослая, чтобы вы пригласили для нее гувернантку, которая станет обучать ее всяким премудростям, которым не обучена я сама, но я буду счастлива, если вы позволите мне остаться рядом с ней, а потом, возможно, и с вашими детьми.

О гувернантке я уже думала и сама, но решила пока не тратить на это те скромные средства, что у меня были – научить девочку чтению и письму я могла и сама.

– Должно быть, прежде слуг в доме было больше, чем сейчас?

– Нет, мадам, не больше, – мадемуазель Тюрье покачала головой. – Хотя их явно недостаточно для такого особняка. Те, что есть, стараются как могут, но несколько дополнительных пар рук совсем бы не помешало. И парк, чудесный парк вокруг дома стоит неухоженным из-за того, что тут нет садовника. А я уверена, что в ближайшей деревне можно было бы найти человека, который подстриг бы кусты и посадил цветы вдоль подъездной аллеи.