Ее слова прозвучали жестоко, но я знала, что она права. Де Валенсо нужен был наследник – сын, который подвинул бы в очереди на титул своего дядюшку шевалье де Прежана.

Генриетта тоже была беременна, и это обстоятельство особенно сблизило нас в эти месяцы. Она часто приезжала к нам в имение, и мы с ней, уединившись в моем будуаре, делились друг с другом своими переживаниями и надеждами.

Она всё так же пылко была влюблена в своего мужа, а он, похоже, не сделал еще ничего, что бы ее разочаровало. И я предпочла начать думать, что он хоть сколько-то изменился.

Несмотря на протесты отца, я решилась поехать в Грасс. Тошнота уже не мучила меня по утрам, а расстояние, которое требовалось преодолеть, было меньше двадцати лье. Тем более, что ехала я не одна, а в сопровождении месье Эрве, который воспользовался этим путешествием, чтобы продать там несколько голов свежего сыра.

Но уже на подъезде к городу я пожалела о своем решении. Отец ничуть не преувеличивал, когда говорил об ужасном запахе в Грассе. А когда мы оказались в кварталах, где располагались кожевенные мастерские, этот запах стал просто невыносимым.

Я вышла из экипажа и поморщилась – из мастерских по булыжной мостовой текли зловонные ручьи. Хорошо, что у месье Эрве был здесь знакомый, и нам не пришлось бороздить город в поисках сведущего человека.

– Он – выходец из наших мест, – сказал месье Эрве, представляя мне месье Лестьенна – невысокого мужчину с заметной лысиной на затылке. – Женился на дочери хозяина одной из здешних мастерских и уже лет двадцать живет в Грассе.

– Да уж, почитай, больше двадцати пяти, – поправил его приятель, шмыгнув большим крючковатым носом. – Долго к здешнему воздуху привыкал, простите за подробности, сударыня, а теперь запахов уже почти и не замечаю.

Но я подумала, что привыкнуть к этому решительно невозможно.

– А знаете ли вы, сударыня, как появились перчатки с ароматами? – озорно блеснул темными глазами месье Лестьенн. – О, это весьма забавная история. Здесь неподалеку, на улице Оружейников проживает семья, несколько поколений которой занимаются варкой мыла и пошивом перчаток. Только до недавнего времени эти два дела никак не были связаны друг с другом. Но однажды маленький сын владельца мастерских по случайности опрокинул в чан с мылом коробку с перчатками. Отец, понятное дело, отлупил его за это и заставил прополоскать перчатки в ручье. Он уже и не чаял, что перчатки можно спасти и хотел продать их хотя бы за бесценок. Но как же он удивился, когда именно эти, пропахшие мылом перчатки особенно понравились покупателям!

Месье Лестьенн любил поговорить и охотно рассказал мне и о нынешнем парфюмерном производстве.

– Сами мы этим не занимаемся, но я проработал несколько лет и в такой мастерской. Нынче изготавливать духи может только тот, кто входит в гильдию парфюмеров, находящуюся под особым покровительством короля. А всем прочим соваться в это дело не дозволяется. Ну, разве что вы станете выгонять ароматическое масло для собственного употребления. А вот ежели хотите заработать, ваше сиятельство, так гоните своих крестьян в горы – собирать лаванду. Здесь за нее неплохо платят.

Я уже думала и об этом варианте, но это «неплохо» за исходное сырье было сущей мелочью в сравнении с тем, сколько стоил готовый продукт.

Месье Лестьенн снабдил нас и кое-какой практической информацией, из которой я сделала вывод, что процесс производства духов отнюдь не так прост, как мне казалось прежде. Но я не намерена была отступать, о чем и сказала месье Эрве, когда мы возвращались домой.

– Весной мы посадим на лугу лаванду. И будем пробовать выжать из этого всё, что только сможем.

– Лаванду? На лугу? – изумился управляющий. – Да помилуйте, ваше сиятельство, зачем же? Этого сорного растения довольно в горах. Стоит ли тащить его к поместью? Я никогда не слыхал, чтобы намеренно сажали – как рожь или овес.

Но я уже привыкла к тому, что все мои начинания он воспринимал негативно. А потому просто велела ему отыскать среди наших крестьян тех, кто мог посеять или посадить лаванду.

Старая мадам Туссен – вдова пастуха – жила в крохотном домишке высоко в горах. Ее дети и внуки давно перебрались в деревни на равнине, но она предпочитала дышать тем же воздухом, к которому привыкла за долгую жизнь.

Именно ее привез мне месье Эрве как главного знатока лаванды. Когда он представил ее, она только чуть наклонила свою седую голову и долго разглядывала меня, прежде чем сказать:

– Лаванда не растет на полях, ваше сиятельство. Только в горах. И она растет сама по себе.

Но я упрямо возразила:

– И всё-таки мы попробуем.

Старуха хихикнула, но участвовать в этой авантюре согласилась. По ее словам выходило, что она уже несколько лет как собирала в горах цветы лаванды, сушила их, а потом отправляла с сыном в Грасс – за счет этих доходов и жила. Но объемы заготавливаемого ею сырья были невелики, и речь шла исключительно о диких травах.

– Как трудно стало по горам ходить, я пробовала лаванду поближе к дому посадить, да только пустое это, маята одна – из семян хорошо если треть взойдет. Черенками лучше выходит, но черенками нужно было осенью заниматься. Но коли вы настаиваете, так высадим и весной. Правда, получится ли что, не ведаю.

А вот у месье Эрве была и другая причина для возражений – ему казалось неразумным распахивать такой красивый луг под столь ненадежную затею.

– Уверен, господин граф это не одобрит.

– Господин граф – далеко, – строго напомнила я, – и до тех пор, пока он не вернется, вы будете выполнять мои распоряжения.

Мне надоело с ним церемониться и в одном из писем я попросила мужа написать несколько слов для месье Эрве, и де Валенсо предоставил мне полную свободу действий в хозяйственных делах, чем весьма озадачил нашего управляющего. Мне показалось, что там, на полях сражений, подобные вопросы казались ему совершенно неважными.

Зима оказалась неожиданно суровой даже в Провансе, и нам пришлось пустить на дрова изрядный участок леса. Мне казалось, что вырубка каждого дерева болью отзывалась в сердце месье Эрве, и он скорее готов был замерзнуть, нежели лишить графа де Валенса хоть малой части его охотничьих угодий.

А уже весной, когда всё вокруг стало свежим и нежно-зеленым, у меня родился сын. Я знала, как мой муж хотел назвать своего наследника, а потому дала ему имя, не дожидаясь того момента, пока сообщу Эмилю о его рождении и не получу от того ответного письма. Фабьен де Валенсо – вот как надлежало называться нашему мальчику.

Роды были тяжелыми, и я поднялась с постели только через несколько дней. Месье Эрве уже нашел Фабьену кормилицу – молодую румяную женщину, которая недавно сама впервые стала матерью, и у которой было достаточно молока для того, чтобы выкормить обоих младенцев.

– Он такой хорошенький, мамочка! – делилась своим восторгом Кэтти. – У него такие пухленькие щечки!

Они с мадемуазель Тюрье теперь целые дни проводили рядом с малышом – купали его, гуляли с ним в парке, – и это давало мне возможность хотя бы пару часов в день посвящать делам поместья.

Основные весенние сельскохозяйственные работы были уже завершены – земля вспахана, рожь и овёс посеяны. И хотя месье Эрве до последнего пытался отговорить меня от этой затеи, я всё-таки настояла на распашке части луга и на посадке там лаванды. Старая мадам Туссен была слишком немощна, чтобы самой заниматься этим делом, но в деревне Валенсоль нашлось немало желающих поработать даже за небольшую плату.

Но когда я впервые после родов вышла на луг, передо мной предстала удручающая картина – часть черенков лаванды не прижились, и на участке то тут, то там зияли проплешины. Но даже те черенки, на которых всё-таки появились листья, выглядели слишком слабыми.

– Ничего, ваше сиятельство, – успокаивала меня Туссен, – осенью мы сделаем отводки от каждого куста, и уж на будущий год…

Но я лишь вяло улыбнулась в ответ. Теперь идея выращивать лаванду уже не казалась мне такой блестящей, как раньше.