Она рухнула в кресло и закрыла лицо руками. Плечи ее сотрясались от беззвучных рыданий.

– Как я смогу сказать об этом Джереми? – выдохнула она сквозь ладони.

– Он бьёт тебя, Генни? – тихо спросила я. – Ты не должна позволять ему этого! Возможно, тебе стоит на какое-то время вернуться к родителям?

Она убрала руки от лица, вытерла слёзы и посмотрела на меня с удивлением.

– Как я могу так поступить, Мира? Я не могу порочить своего мужа. Что станут говорить о нас в обществе? И всё совсем не так, как ты думаешь! Джереми просто очень горяч – ты же знаешь, в нём есть итальянская кровь – и иногда он не может себя сдержать. Но он быстро приходит в себя, и тогда нет мужа заботливее и нежнее, чем он.

Я вздохнула, но предпочла промолчать. А когда она поднялась и направилась к дверям, сказала:

– Я постараюсь что-нибудь придумать, Генни. Возможно, нам удастся купить немного зерна на ярмарке в Грассе.

Лицо сестры просветлело, и она, вернувшись ко мне, обняла меня так крепко, что мне стало трудно дышать.

На этот раз я взяла с собой в Грасс и Кэтти, и свою горничную Сьюзан – чтобы было кому присмотреть за малышкой, когда я буду занята делами. Мы собирались провести в городе пару дней, но не подумали о том, что все постоялые дворы города будут забиты приехавшими на ярмарку торговцами. Пришлось остановиться у месье Лестьенна, жена которого оказалась весьма приятной дамой.

– Непременно посмотрите мистерию на Ратушной площади, – посоветовала она. – Мы с мужем сегодня ходили на представление и были в полном восторге. Хотя сначала я не хотела туда идти – сейчас, вроде как, совсем не до развлечений. В этот раз в город даже не пришли бродячие артисты. Но народу нужны зрелища. И пройдитесь по торговым рядам со сладостями – сейчас их на ярмарке куда меньше, чем прежде, и стоят они дорого, но вы обязательно найдете там что-то, что понравится вашей девочке. Только держите Кэтти за руку – на ярмарку в Грасс обычно стекается много всякого сброда драк и всяких бесчинств.

Мы поступили именно так, как и она и говорила, и на следующий день до обеда сначала побывали на представлении на Ратушной площади и купили вкусных леденцов в форме звездочек.

– Жаль, что Фабьену их еще нельзя, – сказала Кэтрин с набитым сладостями ртом. – Это ужасно вкусно.

Потом мы остановились полюбоваться Рождественским вертепом, который был сооружен перед главным городским собором: Спаситель в яслях, рядом – Дева Мария, Иосиф, волхвы. Были тут и фигурки рыбака, женщины с глиняным кувшином, женщины с веретеном, глашатая с барабаном, а также вола и осла. Кэтти видела это впервые и восторженно хлопала в ладоши.

А после обеда я оставила дочь на попечение мадам Лестьенн, и мы с месье Эрве отправились уже по тем торговым рядам на Ратушной площади, где продавалось всё то, что требовалось для изготовления парфюма. Но по дороге к тем рядам мы прошли через торговые палатки парфюмеров, где благоухало всё – выставленные на продажу шляпки, парики, перчатки, веера и, разумеется, поражавшие воображения изысканностью форм и роскошью украшений флаконы для духов. Правда, покупателей было здесь не так много – выбирая между ароматной эссенцией и куском хлеба люди всё больше склонялись к последнему.

Теперь, когда я была членом Корпорации парфюмеров, месье Лестьенн уже не отказывался мне помогать – он охотно ходил с нами по рядам, указывая на достоинства и недостатки тех перегонных кубов, что тут продавались. Кубы были огромными – в человеческий рост – и немыслимо дорогими. Едва услышав, сколько за них просили продавцы, мой управляющий переменился в лице и сделал еще одну попытку меня переубедить.

– Не стоит ли отложить эту затею до лучших времен, ваше сиятельство? А сейчас купить больше пшеницы и ржи. Кто знает, как оно всё обернется?

Но я стояла на своем, и к вечеру мы обзавелись необходимыми приспособлениями, на которые потратили почти все свои средства. Впрочем, на меру пшеницы денег нам всё-таки хватило – я должна была выполнить данное сестре обещание.

Мужчины взялись доставить все покупки до переулка Мастеров, где находился дом Лестьенна. Я же отправилась погулять по суконным рядам. Мой кошель был уже пуст, так что я любовалась тканями и кружевами без мыслей об их покупке. По заверениям местных жителей эта ярмарка была куда скромней, чем обычно, но даже этот ассортимент товаров весьма впечатлял.

Здесь были ковры из Фландрии и Пикардии, бумажные ткани с востока, немецкие полотна, венецианские шелка и индийский муслин. Ах, какие платья для Кэтти можно было сшить из всего этого великолепия!

На несколько завалявшихся в кармане медных су я всё-таки купила дочке красивую атласную ленту – цены на галантерею были ниже, чем на продовольствие.

– Покупаете подарки на Рождество, ваше сиятельство? – услышала я за спиной мужской голос.

Я узнала его еще до того, как обернулась.

– Месье Доризо? Рада вас видеть!

Я сказала это безо всякого ехидства, и он, польщенный, поклонился в ответ.

– Как я и говорил вам, сударыня, я к вашим услугам! Я видел, что вы купили чаны для перегонки – нужно сказать, весьма неплохие. Значит, вы всё-таки не отказались от мысли стать моим конкурентом?

Он произнес это с улыбкой, а вот я кивнула с самым серьезным видом.

– Именно так, месье! И я надеюсь, что если мы сумеем-таки изготовить что-то, достойное продажи, вы не откажетесь, как и обещали, этот товар у нас купить или хотя бы подсказать, где это можно будет выгодно продать.

– Разумеется, ваше сиятельство! Когда вы снова приедете в Грасс, вы можете без стеснения ко мне обратиться. Мой фахверковый дом – самый большой на Епископской площади.

Он снова поклонился и поцеловал мне руку, чуть задержав ее в своей руке.

Мадемуазель Тюрье, в молодости несколько лет жившая в нянях в западной части Пруссии, рассказывала нам, что в тех местах на Рождество было принято ставить в храмах и домах прихожан праздничную ель, которую называли «Христовым деревом». Ее украшали яблоками, печеньем и цветами.

Ее рассказы выходили столь красочными, что Кэтти непременно захотела, чтобы такое дерево было и у нас. Правда, ни одной ели в окрестностях поместья мы не нашли, зато возле самого крыльца у нас рос молодой кипарис. Мы украсили его прямо на улице.

Месье Эрве повесил над входными дверями гирлянду из остролиста, листья которого олицетворяли терновый венец, а ягоды – капли крови Спасителя.

Женщины же были заняты на кухне. Мы привезли из Грасса достаточно продуктов, чтобы сделать хороший праздничный стол. Жозефина запекала гуся с яблоками и готовила традиционную пшеничную кашу с маслом, мёдом и маком. А на уже вынутых из печи противнях притягивали взгляды имбирные пряники в глазури.

Мадемуазель Тюрье взялась за особые рождественские угощения – пряничных человечков, напоминавших нам о том, что Бог создал каждого из нас, и карамельных тростей в виде пастушьих жезлов, символизировавших пастухов, посетивших Младенца Христа в первое Рождество.

В Сочельник мы, как и положено, постились, а к полуночи отправились в город на праздничную мессу.

В эту ночь храм был местом, объединяющим всех, и голоса и богачей, и бедняков сливались в едином торжественном песнопении. И я видела слёзы радости и обращенные к Распятию взгляды, полные надежды.

Но после службы копившиеся долгие месяцы проблемы напомнили о себе – у крыльца храма было куда больше просивших подаяния нищих, чем прежде, а многие из выходивших из храма прихожан от этих нищих мало чем отличались. Никто не хвастался богатыми нарядами и мало кто зазывал гостей к себе на праздничную трапезу.

Впрочем, мы изначально условились, что отец и Эмма поедут после мессы к нам в поместье. Я приглашала и Генриетту – в праздничный день не хотелось думать о былых распрях. Но сестра вежливо отказалась, а слышавшая наш разговор Мэрион Маруани прошипела, что «лучше она станет есть похлебку из травы, чем сядет с нами за один стол». И судя по бледности лица и худобе тела мадемуазель Маруани именно это и приходилось есть.