– Граф де Валенсо, ваша милость, – сказал, наконец, прибывший.

Я облегченно вздохнула, а мачеха, напротив, сильно побледнела.

– Рассказывай обо всём по порядку! – потребовала она.

Но мужчина только развел руками:

– А почти нечего тут рассказывать, ваша милость. Дуэль не продлилась и пяти минут. Граф несколько раз взмахнул шпагой, и барон рухнул как подкошенный. А между тем, шпага графа была короче на пару дюймов – я видел это собственными глазами.

– Да как ты смеешь такое говорить? – возмутилась Эмма. – Не хочешь же ты сказать, что барон пытался жульничать?

– Этого я не знаю, мадам, – не стал врать мужчина. – Но только сам граф тоже заметил это, но не потребовал заменить оружие, а только сказал, что в таком случае ему всего лишь придется сделать лишние полшага вперед. И он их сделал так ловко, что барон не успел и опомниться – хотя его милость тоже махал шпагой, вот только даже коснуться его сиятельства так и не смог.

Ничего большего он рассказать нам не мог, и чтобы узнать о состоянии барона Маруани, мачехе пришлось поехать к своей подруге мадам Шавро.

Домой Эмма вернулась только поздним вечером. Но ни я, ни отец, ни Генриетта еще не легли спать.

– Барон жив, но в тяжелом состоянии. У него повреждено легкое, и он потерял много крови. Доктор никакого прогноза дать не может. Но даже при благоприятном исходе он может провести в постели не один месяц, – она сказала это с видимым сожалением, должно быть, осознав, что в таком положении Маруани вряд ли станет снова ко мне свататься.

Наверно, это было дурно с моей стороны, но я не смогла не улыбнуться. А Эмма, заметив мою улыбку, раздраженно сказала:

– Возможно, однажды ты поймешь, что я была права, и горько пожалеешь о браке с де Валенсо. И на твоем месте я бы не стала надеяться, что он возьмет тебя с собой в Париж, когда решит туда вернуться. Там у него наверняка есть любовница, а то и не одна, и именно на них он спускает все деньги, что приносит поместье.

Об этой стороне вопроса я, признаться, совсем не думала. Но учитывая мое собственное отношение к графу, наличие у него любовницы скорее обрадовало бы, чем огорчило бы меня.

А вот то, что он тратил все свои деньги именно в Париже, показалось мне неправильным. Я еще помнила те времена, когда особняк де Валенсо был одним из самых красивых зданий нашей провинции. Однажды, когда я была еще ребенком, и мы проезжали по дороге мимо него, я посчитала его королевским дворцом – до того светлым и величавым он был. Но за прошедшие годы многое изменилось, и я не понимала, как граф мог это допустить.

О нашей помолвке с графом де Валенсо, наконец, было объявлено в церкви, и я официально могла считаться его невестой. Обычно от помолвки до свадьбы проходило несколько месяцев, но граф торопился вернуться в Париж, и было решено, что бракосочетание состоится через три недели.

По случаю самой помолвки никаких торжеств граф устраивать не стал, чем сильно разочаровал мою мачеху.

– Теперь-то ты видишь, Альмира, что всё то, что говорилось о его финансовом положении, оказалось правдой? Не удивлюсь, если он не пригласит гостей и на вашу свадьбу.

Но меня такое решение графа лишь порадовало. Я вполне могла обойтись без фальшивых поздравлений со стороны тех, кто еще недавно поливал меня грязью. Папенька думал так же – он просто велел нашей кухарке устроить праздничный обед, который прошел в тесном семейном кругу, и приготовленные Арлетт блюда отнюдь не стали хуже из-за того, что на этом обеде не было гостей.

– А вот на моей свадьбе, – сказала Генриетта, облизывая губы после сладкого пирога, – будет множество гостей. И свадебное платье будет расшито жемчугом. Не понимаю, Мира, как можно отказываться от этого?

Мачеха одобрительно кивнула и повернулась ко мне:

– Ты должна была настоять на том, чтобы граф отнесся к вашей свадьбе с куда большим вниманием. А иначе мы не оберемся позора. Что станут про нас говорить, если мы не устроим даже праздничного ужина?

– Кого ты собираешься на него пригласить, дорогая? – полюбопытствовал отец. – Тех сплетников, который сейчас на всех углах полощут имя нашей дочери?

Эмма, не найдя что ответить, сосредоточилась на еде, и остаток обеда прошел спокойно.

Граф де Валенсо не предпринимал никаких попыток узнать меня получше, но я решила, что до свадьбы мне как минимум следовало познакомиться с его дочерью и потому мы с отцом через три дня после помолвки снова отправились в поместье моего будущего мужа.

Первый визит не оставил мне приятных воспоминаний, но я убедила себя, что мне следует как можно скорей о нём забыть. Раз уж нам суждено стать супругами, то нам нужно начать всё с чистого листа.

На сей раз граф позволил нам войти в дом, и я порадовалась, что с нами не было Эммы, потому что то, что я увидела внутри, послужило бы лишним подтверждением того, что она говорила мне о де Валенсо.

Интерьер особняка еще хранил свидетельства его былого величия – золочены рамы на картинах, лепнина на потолке и обитые шелком стены – но уже не мог похвастаться прежней роскошью. Шелк местами выгорел на солнце, и оттого особенно ярко выделялись на нём те места, где картин уже не было. От гардин пахло плесенью, а ковер на полу был изъеден молью.

– Я не был здесь много лет, – нет, граф не был смущен, но всё-таки посчитал нужным объясниться, – и с тех пор, как старый управляющий скончался, поместьем, по сути, никто не занимался. Но сейчас я намерен привести всё в порядок. Я хотел бы, чтобы мои дети – и Кэтрин, и те, которые появятся позже – росли именно здесь, в Провансе. Воздух столицы слишком тяжел, чтобы там можно было свободно дышать.

Так мы узнали, что его дочь зовут Кэтрин.

– Наверно, я должен что-то рассказать вам о ней, – он явно заметил мой интерес. – Ей недавно исполнилось пять. Ее мать и моя первая жена Беренис умерла два с половиной года назад. Кэтрин почти не помнит ее, но очень по ней скучает. Если вы не боитесь пауков и не возражаете подняться по скрипящей лестнице на чердак, то пойдемте со мной, и я вам кое-что покажу.

Папенька благоразумно отказался от такого удовольствия и предпочел скоротать время за чашкой фруктового чая, а вот я отправилась вслед за графом на чердак. Мы шли по длинным коридорам, в которые выходили двери множества комнат, но все они были закрыты. Лестница действительно сильно скрипела, но отнюдь не это было главным ее недостатком – каждая ее ступенька опасно прогибалась даже под моим весом, и я не могла понять, как граф не боится на них ступать.

Но вот, наконец, мы оказались под самой крышей в небольшой каморке, где было много стоявших прямо на полу картин. Портреты, сделанные не слишком умелой рукой, поблекшие от времени пейзажи, которым не нашлось места на стенах комнат, гобелены, изображавшие сцены охоты.

Граф подвел меня к холсту, прислоненному к противоположной от двери стене. Это был неоконченный женский портрет. Художник тщательно прорисовал каждый завиток рыжих волос, волнами спадавших женщине на плечи, а вот вместо лица были только контуры – тонкие линии, так и не ставшие чертами той, которая должна была быть тут изображена.

– Кто-то из слуг показал его Кэтрин, и этот портрет, соединившись с ее воспоминаниями, и привел к тому, что она приняла вас за свою мать. Простите, если та сцена во дворе шокировала вас.

– О, что вы! – возразила я. – Это было даже трогательно. И я постараюсь стать для вашей дочери хорошей матерью.

Наверно, так же когда-то говорила и Эмма моему отцу, вот только сдержать свое обещание она даже не пыталась. Но я надеялась, что не повторю ее ошибок, и какие бы отношения ни сложились у нас с графом, его маленькую дочь я уже почти любила.

К вящему неудовольствию Эммы наша свадьба с графом оказалась столь же скромной, как и наша помолвка. Его сиятельство заявил, что он давно уже не был в Провансе, и здесь у него не осталось друзей. К тому же, рано утром после первой брачной ночи де Валенсо должен был отбыть в Париж, что тоже не располагало к бурному празднованию.