Сама я этой ночью заснуть так и не смогла. Стоило мне лишь на мгновение провалиться в сон, и я снова и снова оказывалась в кабинете в объятиях барона Маруани. Слышала его скрипучий голос, чувствовала хмельное дыхание. И я тут же просыпалась в холодном поту.

Мне захотелось смыть с себя следы его прикосновений, и я поднялась с кровати и, смочив полотенце водой из стоявшего на подоконнике кувшина, принялась тереть щеки, плечи, руки. Кожа уже почти горела, когда я, наконец, смогла остановиться.

Невольно подумала о сестре, которая каждую ночь ложилась с бароном в постель. Неужели ей когда-то были приятно его внимание? В том, что оно не могло быть приятно ей сейчас, я уже почти не сомневалась.

Я боялась, что, вернувшись домой из Валенсоля, весь свой гнев он выместит на Генриетте. А ведь она еще так слаба после родов! И что он наговорит ей про меня? А в том, что он снова попытается посеять вражду между нами, можно было быть уверенной.

Мне следует поговорить с отцом – если барон поднял руку на Генриетту, он будет делать это снова и снова. И не стоит ли сестре расторгнуть свой брак с ним, даже несмотря на то, что это вызовет пересуды в обществе и порицание. Что может дать такой союз их дочерям, если уже сейчас Маруани ненавидит своих малюток?

Под утро я уже начала произносить те доводы, что намеревалась привести и отцу, и сестре. И хотя всё это звучало убедительно, я знала, что Генриетта снова меня не послушает. Она никогда не решится пойти против общественного мнения.

Утром я всё-таки смогла заснуть и проснулась только тогда, когда услышала, как приоткрылась дверь, и в спальню заглянула Кэтти.

– Мамочка, тебе привезли письмо! А Сьюзан не решилась тебя побеспокоить. А я подумала, вдруг это что-то важное, – и она помахала свернутым вчетверо листом бумаги.

Ничего хорошего от писем я уже не ждала и, ощутив тревогу, быстро вскочила с кровати.

– А бабушка тоже еще не выходила, – рассказывала Кэтрин. – Я постучалась к ней, но она не разрешила войти – сказала, что у нее ужасно болит голова.

– От кого письмо? – спросила я, закалывая волосы шпильками.

– От тети Генриетты!

Сердце застучало еще быстрей. Неужели Маруани всё-таки обо всём рассказал?

Я почти выхватила бумагу из руки Кэтти, и девочка посмотрела на меня с удивлением.

– Это очень важное письмо, дорогая, и я должна прочитать его как можно скорей. А за то, что ты принесла мне его, тебе положена награда. Скажи Жозефине, чтобы она дала тебе имбирного печенья, не дожидаясь обеда.

Кэтрин захлопала в ладоши и бросилась на кухню – это печенье было ее любимым.

А я нетерпеливо развернула листок и запрыгала взглядом по строчкам.

«Дорогая Альмира, прошу тебя, срочно приезжай! Случилось нечто ужасное, но я слишком слаба, чтобы изложить это в письме».

Я вызвала горничную и велела закладывать карету. Беспокойство сводило меня с ума. Возможно, сестра написала письмо по указке барона, и тогда мне не следовало ехать туда одной – кто знает, до чего может дойти этот бесчестный человек. Но и не поехать я не могла – Генриетта была там совсем одна, ведь все слуги в доме и сестра ее мужа наверняка были на стороне хозяина.

Мелькнула мысль заехать сначала в поместье отца, но это значило бы сделать большой крюк. К тому же папенька был уже стар, и мне не хотелось лишний раз его волновать.

Когда я вышла на крыльцо, то вдруг увидела на козлах кареты месье Эрве.

– Если позволите, я сам отвезу вас в дом Маруани, – сказал он. – Не ровен час, барон снова окажется пьян и вздумает вам навредить. По моему разумению, вам вовсе не следовало бы туда ехать.

Я поблагодарила его за заботу – мне в самом деле стало чуточку спокойней. И всё-таки когда мы подъехали к дому барона, я вышла из экипажа на дрожащих ногах.

– Прошу вас, ваше сиятельство! – метнулся ко мне лакей. – Ее милость велела сразу вас к ней провести!

Интересоваться делами хозяев у слуг было дурным тоном, но я всё-таки не удержалась и спросила:

– У вас что-то случилось?

– Господин барон исчез, сударыня, – мужчина понизил голос до шепота. – Сегодня утром прибежала его лошадь. А его самого нигде нет.

Дышать мне сразу стало легче. Нет, я не подумала и не пожелала ничего дурного – наверняка, Маруани продолжал где-то хлестать вино. А быть может, отправился к доктору, чтобы тот зашил ему рану. А лошадь просто позабыл привязать.

В любом случае я была рада поговорить с сестрой без присутствия ее мужа.

Генриетта лежала в кровати – худенькая, с почти прозрачной кожей. Ее глаза были полны тревоги, но когда она увидела меня, выражение ее лица переменилось.

– Мира, как я рада, что ты приехала! Я не решилась написать матушке, но мне так нужно было с кем-то поговорить! Ты же знаешь – у меня совсем нет друзей.

Она протянула руку, приглашая меня сесть на кровать, и когда рукав ее тонкой сорочки чуть отогнулся, я заметила синяки у нее на запястье. А потом, присмотревшись – и на ее щеке. Возможно, следы ударов были и на теле, но я знала, что сестра ни за что не признается мне в этом.

А потому я спросила о другом – о том, что было куда важней отлучки барона.

– Здорова ли твоя малышка? И как ты сама себя чувствуешь?

Уже задав вопрос, я едва не прикусила язык. Если я хочу сохранить в тайне ночной визит ее мужа в Валенсоль, я должна была спросить совсем другое. Я еще не должна была знать, что у нее родилась дочь.

Но сестра была слишком слаба для того, чтобы заметить мою оплошность.

– Всё в порядке, дорогая, – слабая улыбка пробежала по ее бледным губам. – Она сейчас с кормилицей. Боюсь, я еще долго буду не в состоянии держать ее на руках. Но не беспокойся, мне уже немного лучше, чем было ночью.

– Как ты решила ее назвать?

– Луиза, в честь матери Джереми, – сказала она и снова помрачнела. – Я думала, что это побудит его отнестись к ней хоть чуточку лучше. Ты же знаешь – он надеялся, что будет мальчик. А я снова не оправдала его надежд.

– Как ты можешь так говорить? – возмутилась я. – Дети рождаются по воле Божьей. На этот раз именно девочке было суждено появиться на свет, и ты не могла этого изменить. Так что перестань считать себя виноватой и подумай лучше о том, как быстрее встать на ноги. Должно быть, ты еще ничего не ела сегодня, а тебе сейчас нужно питаться особенно хорошо. Жозефина вчера приготовила отменное жаркое – я привезла вам целый горшочек. Давай пообедаем вместе – у меня сегодня тоже еще не было во рту ни крошки. А где малышка Сильви? Уж она-то, когда подрастет, точно будет рада, что у нее появилась сестренка. Вместе им будет особенно весело – помнишь, как мы играли с тобой в детстве?

Генриетта снова слабо улыбнулась.

– Не пытайся меня успокоить, Мира! Я знаю, что Джереми никогда не полюбит ни одну из своих дочерей. И его можно понять – если у него не будет сына, то однажды его поместье достанется его дяде или кузену.

– Сколько еще ты станешь его оправдывать? – хмуро откликнулась я. – Скажи мне честно – он ударил по лицу тебя именно этой ночью? Именно тогда, когда тебе и без того было нелегко?

Я могла бы добавить, что на моем лице тоже был след от его руки, который я постаралась скрыть под слоем пудры, но это было бы слишком жестоко по отношению к сестре.

– Он – мой муж, Мира! – напомнила Генриетта, как будто бы я могла об этом забыть.

– Когда твои дочери станут постарше, он станет вымещать свою злость и на них.

Сестра вздрогнула, и я поняла, что подобные мысли приходили в голову и ей самой. И тут же пожалела о своих словах – не следовало обсуждать это именно сейчас.

– Мира, я позвала тебя сегодня не только для того, чтобы сообщить о рождении Луизы. Случилось кое-что еще. Джереми уехал вчера из дома поздним вечером – сразу после того, как он узнал о дочери. Он был сильно пьян, и я даже обрадовалась, что он решил провести эту ночь где-то еще. Мне всего лишь хотелось хоть немного поспать. А сегодня утром лошадь, на которой он уехал, вернулась домой одна.