Мне стоило большого труда улыбнуться в ответ:

– Я тоже на это надеюсь, матушка!

Я нечасто называла ее именно так, и она тоже улыбнулась.

– Но кое за что я хочу поругать тебя, Мира. До меня дошли слухи, что ты лично ходила в горы, чтобы собирать там какую-то траву. Это совершенно недопустимо! Это была лаванда? Зачем тебе потребовалось столько лаванды?

– Я собираюсь ее продавать.

Из большей части собранной травы мы уже получили лавандовое масло. Но получали мы его под большим секретом – всем посторонним я говорила, что мы собирали и сушили цветы на продажу. А зная болтливость Эммы, я не собиралась доверяться и ей.

– На продажу? – изумилась она.

– В Грассе за лаванду неплохо платят.

– И что же? – Эмма укоризненно поцокала языком. – Мне кажется, Альмира, иногда ты забываешь о том, что ты – графиня. Ты была представлена самому королю! А торговля – это удел простолюдинов. И как бы сложно нам ни было сейчас, мы не должны опускаться до их уровня.

– Даже если нам придется голодать? – уточнила я.

Она скорбно вздохнула:

– Да, даже в этом случае. Гордое звание дворянина дано нам для того, чтобы мы носили его с честью. И если мы начнем заниматься тем, что не приличествует нам по статусу, то чем мы станем отличаться от остальных?

Я не стала с ней спорить. Чем меньше людей будут знать о том, чем я собираюсь заниматься, тем будет лучше.

Отец вышел на крыльцо проводить меня, и только тут я сказала ему, что отправляюсь в Париж на пару недель.

– В Париж? – он нахмурился. – Но стоит ли делать это именно сейчас? Ты же видишь, что творится вокруг. Народ обезумел от голода, и дорога может стать небезопасной.

– Я понимаю это, папенька, но я должна туда поехать. Эмиль попросил меня позаботиться о его матушке, которая живет в столице, и я не могу отказать ему в этом, – даже отцу я не решилась признаться в истинной цели своей поездки в Париж.

– Конечно, дорогая, – он обнял меня и поцеловал, – должно быть, в столице тоже голодно, и старая графиня нуждается в твоей помощи. Но прошу тебя – возвращайся домой поскорей. Я буду волноваться.

То же самое дома мне сказала и Кэтти.

– Я бы так хотела поехать с вами, мамочка!

– Однажды так и будет, моя хорошая! – я прижала ее к себе, и мы долго сидели перед камином в одном кресле. – Когда ты вырастешь, ты непременно покоришь Париж. А сейчас ты должна остаться дома и позаботиться о Фабьене – одной мадемуазель Тюрье сделать это будет трудно.

Я ехала в Париж не одна, а с месье Эрве, но всё равно испытывала страх, и мой управляющий чувствовал это.

– Вы еще можете одуматься, ваше сиятельство, – сказал он мне, когда карета только выехала за ворота. И покосился на стоявшую на лавке шкатулку, в которую были аккуратно уложены наполненные вязкой жидкостью маленькие стеклянные бутылочки. – Если вы непременно хотите продать это масло, то вы могли отправить в столицу кого-то из наших слуг.

Но он и сам понимал, что это было невозможно – мы не могли доверить это дело никому, кроме самих себя.

К тому же, мне действительно нужно было встретиться со старой графиней де Валенсо, и я понимала, что она-то отнюдь не обрадуется встрече со мной. В нынешних обстоятельствах я не могла позволить себе заплатить за ее пребывание в пансионе мадам Карбонье.

Мы остановились в той квартире, где всё напоминало мне о графе. Я не могла не перебирать в памяти те детали, которые были связаны с моим прошлым приездом в Париж. Я ходила по тем же улицам, по которым водил меня Эмиль – но насколько же другими они сейчас были.

На перекрестках и площадях было много нищих, и каждый экипаж они провожали голодными взглядами полных отчаяния глаз. Их беззубые рты были искажены диковатым оскалом, и я уже не решилась бы выйти из кареты в одиночку. Мне было жаль этих несчастных, но я ничем не могла им помочь.

Говорили, что даже в Версале был введен режим экономии, и заказывать новые наряды и устраивать пышные приемы стало моветоном.

На другой же день после прибытия в столицу я отправилась на площадь Дофина на острове Ситэ. В маленькой парфюмерной лавке был тот же хозяин, и в ней всё так же, смешиваясь друг с другом, кружили голову покупателям тысячи удивительных ароматов.

– Желаете что-то купить, госпожа графиня? – на удивление, хозяин сразу вспомнил меня. – Надеюсь, ваша прошлая покупка доставила вам немало приятных ощущений.

– О да, месье, – подтвердила я, – я храню тот помандер как самое лучшее воспоминание о Париже. Но сейчас я приехала к вам не для того, чтобы что-то купить. Напротив – я хочу кое-что продать.

– Вот как? – удивился он. – Внимательно слушаю вас, ваше сиятельство.

Я не решилась привезти сюда сразу все бутылочки с лавандовым маслом, а потому показала только одну. Хозяин долго принюхивался и присматривался, оценивая не только запах, но и цвет. И наконец покачал головой.

– Вы изготавливали это сами, мадам? Это достойно восхищения. Но, боюсь, я не могу предложить вас того, на что вы, наверно, рассчитывали – цены на парфюм этой осенью сильно упали. Вы же видите, что происходит – люди на улицах дерутся за кусок хлеба. К тому же, здесь явно чувствуется кустарное производство, и я смогу продать это разве что самым неискушенным покупателям. Простите, мадам, но я не могу торговать себе в убыток.

Я не могла винить его за это, но предложенная им сумма оказалась гораздо меньше того, что я ожидала получить. И всё-таки я на нее согласилась – это было лучше, чем ничего.

На обратном пути я заехала еще в одну парфюмерную лавку, но ее владелец предложил мне еще меньше, чем первый.

Была ли я разочарована? Конечно. И всё-таки этих денег должно было хватить хотя бы на покупку зерна для весенней посевной – правда, покупать зерно стоило явно не в Париже.

И эта незадачливая торговля только укрепила меня в мысли о том, что старая графиня уже не может позволить себе ту роскошь, к которой привыкла.

А вот месье Эрве был вполне доволен этой поездкой – он не ожидал выручить и такую сумму, а потому был воодушевлен и полон желания парфюмерное дело продолжать.

– Кто бы мог подумать, ваше сиятельство, что кто-то готов платить такую кучу денег за лавандовую воду! Нет, наш мир решительно сходит с ума.

На следующее утро я отправилась в пансион мадам Карбонье. В предместье, в отличие от центра столицы, царило какое-то удивительное умиротворение, и воздух был хоть и холоден, но свеж.

А вот двухэтажный особняк пансиона показался мне менее ухоженным, чем прежде – кусты в саду были не подстрижены, а на подъездной аллее лежал толстый слой опавших с деревьев листьев.

– Мы вынуждены были рассчитать часть прислуги, – сообщила мне хозяйка, к которой меня проводила горничная. – Средств едва хватает на то, чтобы обеспечить более-менее приличный стол. А знали бы вы, сколько недовольства мне приходится выслушивать каждое утро! Мои постояльцы слишком стары, чтобы понимать, что происходит. Им кажется, что я норовлю на них нажиться. А между тем, хлеб сейчас стоит втрое против прежнего. Надеюсь, вы привезли деньги, ваше сиятельство? Господин граф в этом вопросе всегда был пунктуален.

Но я вынуждена была ее разочаровать, и мое объяснение она выслушала с каменным лицом.

– Разумеется, я понимаю вас, ваше сиятельство. Но, думаю, вы сильно ошибаетесь, если полагаете, что госпожа графиня захочет оставить Париж. Поверьте мне – она не покинет столицу, как бы вы ее ни уговаривали.

Старая графиня встретила меня почти враждебно.

– Где мой сын, сударыня? Надеюсь, он еще помнит, что у него есть мать? Он должен непременно приехать и поговорить с этой нахалкой мадам Карбонье. Она, видите ли, имеет наглость утверждать, что цены в Париже стали столь высоки, что ей не хватает денег даже на приличную рыбу. И нас перестали возить в театры!

– К сожалению, мадам Карбонье права. Более того – Эмиль сейчас далеко, и он не сможет приехать в Париж. И боюсь, я вынуждена сообщить, что вы не сможете долее оставаться в этом пансионе. Плата за пребывание здесь слишком высока, и мы уже не можем себе ее позволить.