Охотно она разговаривала и с моим отцом, когда он приезжал навестить нас. И вот в беседе с ним она всё-таки признала, что Прованс красив по весне.

– Когда здесь всё цветет, – грустно улыбнулась она, – я, пожалуй, могу смириться с тем, что вынуждена была уехать из Парижа в провинцию.

А папенька, который никогда не отличался любовью к столице, рассмеялся:

– Да я бы ни за что не променял свое поместье на самый лучший парижский дворец!

Время сбора лаванды еще не наступило, и пока наш цех в сарае не использовался по назначению. Крестьяне были заняты на других работах – распахивали поля, сеяли рожь и пшеницу, сажали цветную капусту, лук, артишоки. Погода пока благоволила подобным занятиям, и мы осторожно надеялись, что урожай этого года позволит забыть о прошлогоднем голоде как о страшном сне.

В один из прекрасных солнечных дней я получила письмо из Бретани от барона Пуанкаре.

«Дорогая госпожа графиня!

Поскольку Вы любезно ответили мне на мое предыдущее письмо, я счел это дозволением писать Вам и дальше. А ежели мои письма будут для Вас скучны или обременительны, Вы можете бросать их в огонь, не читая.

Прованс, наверно, уже весь в цвету, а у нас еще дуют с моря холодные ветра, и земля только начинает покрываться тонким зеленым ковром. Зато у нас можно гулять по песчаному берегу и смотреть на Ла-Манш. А если в ясную погоду переправиться на лодке на небольшой островок Эбиан и подняться на стоящую там башню, то можно увидеть остров Джерси, а при богатом воображении – и саму Англию.

Но море красиво даже в пасмурную погоду – тогда оно являет нам такое величие природы, перед которым невозможно не оробеть. Иногда мне становится ужасно жаль, что я недостаточно искусен в живописи и не могу перенести на холст ни белую пену морских волн, ни силуэты парящих над водой чаек.

По морю я плыву, взирая боязливо,

Как самый ясный день грозу в себе таит;

Благоразумие мое не победит

Ее внезапного свирепого порыва.

Надеюсь, сударыня, Вы не подумали, что я дерзнул отправить Вам свои стихи. Нет-нет, на авторство ничуть не претендую. Это строки де Гомбо.

Должно быть, Вы уже поняли, что рифмоплет из меня такой же скромный, как и художник. Но я полагаю, чтобы восхищаться красотой того, что окружает нас, совсем не обязательно быть поэтом.

Впрочем, должно быть, Вас уже утомило мое пустое словоблудие. А потому перехожу к делам вполне практическим. Недавно наш с Вашим покойным супругом сослуживец шевалье Дижон, направляясь с дипломатической миссией в Лондон, навестил меня в моей скромной обители. Он сообщил мне, что графу де Валенсо так и не было выплачено то жалованье, что причиталось ему за доблестную службу (такое в армии случается сплошь и рядом – полковые канцеляристы не всегда расторопны), и передал мне увесистый мешочек с деньгами. Дижон собирался сам Вам его привезти, но побоялся, что дела в Англии могут задержать его надолго. Я дал ему слово, что отправлю Вам деньги немедленно. Полагаю, это дополнение к письму порадует Вас куда больше, чем те строчки, что Вы прочитали. В столь суровые времена каждый ливр может оказаться большим подспорьем.

Надеюсь, Вы и Ваши дети (я чрезвычайно рад был узнать, что у моего так рано ушедшего друга есть не только дочь, но и сын!) пребываете в добром здравии.

С искренним почтением к Вам барон Жером Пуанкаре».

Меня порадовали и само письмо, и прибывшие вместе с ним деньги. Их оказалось достаточно для того, чтобы расплатиться с нашим основным кредитором – владельцем крупнейшего в Провансе банка Коллоном. И в день, когда я получила назад долговую расписку графа де Валенсо, я велела Жозефине испечь мясной пирог, и мы всласть отпраздновали такое событие.

Я красочно описала это в ответном письме барону Пуанкаре, надеясь, что он порадуется этому вместе с нами.

– Вербена и базилик укрепляют брак, омела борется с бесплодием, мята привлекает достаток, жасмин и корица позволяют женщине сохранить красоту, – мадам Туссен говорила тихо, но я старалась расслышать и запомнить каждое слово.

Мы шли по лугу к подножью горы, и мне казалось, что старуха знала каждое растение, что попадалось нам на пути. Иногда она наклонялась, чтобы показать мне какой-нибудь цветок или травку. И выходило так, что все они имели какие-то особые свойства – в том числе, по заверению мадам, и магические.

Сначала я не воспринимала это всерьез – такие измышления можно было списать на ее возраст. Вежливо слушала, но пропускала мимо ушей. И только когда она сказала что-то о моей матушке, я навострила уши.

– Мадлен Ланьон умерла слишком рано, не то она рассказала бы тебе обо всём сама – уж она-то знала не меньше моего.

– Вы знали мою маму? – удивилась я.

– Кто же ее не знал? – улыбнулась старуха. – Она была рыжим солнцем и то и дело мелькала то тут, то там. Из нее вышла бы настоящая ведьма, кабы она не вздумала выйти замуж за вашего папеньку. А ведь всем известно – ведьма должна быть одинокой.

– Ведьма? – еще больше изумилась я. – Настоящих ведьм давно не существует – их истребила инквизиция. И нам ни к чему вести такие разговоры – даже сейчас это может быть опасным.

Она странно хихикнула:

– Думаете, ваше сиятельство, я не знаю, что до того, как вы стали графиней, вы часто хаживали ночью в старый лес? Я хоть и не из ваших мест, но в ваших краях бывала. Да и земля слухами полнится.

Такое напоминание о прошлом совсем не обрадовало меня. И хотя она была права – я действительно иногда выходила ночью из дома, чтобы посмотреть на звезды и насладиться той тишиной, которой никогда не бывает днем, обсуждать это с ней мне совсем не хотелось.

Но да, недалеко от нашего особняка была красивая роща, куда меня тянуло тогда, когда мне бывало тяжело – особенно после ссор с мачехой. В такие минуты я всегда думала о своей родной матери, пытаясь представить, какой она была. А думалось мне о ней лучше всего в той самой роще. Именно там, в северной части поместья, рос посаженный ее руками дуб. Он рос вместе со мной, и когда я трогала его ветви, мне казалось, что он передавал мне свою силу. И хотя он сам был еще совсем молодой и тонкий, этой силы у него было много, и он щедро делился ею со мной.

Старуха будто прочитала мои мысли:

– Дуб успокаивает душу. Ваша матушка посадила его на том самом месте, где когда-то был переход на другую сторону гор.

– Переход? – не поняла я.

Мадам Туссен кивнула.

– Именно так, сударыня! Говорят, бывали времена, когда по другую сторону Альп за мгновение можно было оказаться – хоть в самом Лионе.

Я улыбнулась – ну, что за ерунда? Такое могло быть разве что в сказке.

Но от этих бесед со старой мадам Туссен неожиданно вышла и практическая польза. Хотя изначально эта затея тоже показалась мне абсурдной.

Мы решили добавлять в наш лавандовый парфюм и другое растительное сырье, дабы придать ему «исключительно необычные свойства» - именно эта фраза была написана в моем письме месье Доризо, которое я отправила в Грасс с первой партией нового товара.

Сначала господин парфюмер отнесся к этому скептически, о чем и не преминул уведомить меня в ответном письме. «Ваше сиятельство! Я восхищен вашим желанием привнести необычные ноты в уже привычные всем ароматы, но полагаю, что эти усилия не будут в состоянии окупиться. Дамы покупают духи исключительно для того, чтобы привлечь внимание противоположного пола или отбить неприятные запахи. Все же прочие их свойства вряд ли будут востребованы».

Наверно, я не стала бы ничего предпринимать, если бы месье Доризо давал нам за наш товар достойную цену. Но он платил нам в несколько раз меньше, чем я получила бы, отвезя духи в Париж. И я непременно отправилась бы в такую поездку, если бы ситуация в стране была хоть чуточку более спокойной. Но война продолжалась, и на дорогах было полно мародеров, что вкупе с голодающим простым народом делал путешествие слишком опасным.