Старая графиня похвалила его за такую правильную мысль, хотя я видела, что его слова ничуть ее не обманули.

За ужином шевалье был весьма словоохотлив – он был в приятном изумлении и от нашего изобилия за столом, и от мастерства нашей кухарки.

– Ничего подобного нынче не увидишь и в лучших домах Парижа, мои любезные сударыни. Мы вынуждены ограничивать себя во всём, и потому я вынужден попросить у вас прощения за свой затрапезный вид.

Он и впрямь заметно похудел по сравнению с тем, каким я помнила его во времена нашего знакомства. Но это даже пошло ему на пользу – кожа на лице перестала лосниться, а щеки – обвисать.

Гвинет спросила его, много ли в столице тифозных больных, и он разволновался.

– Они повсюду, тетушка! В бедных кварталах трупы лежат даже на улицах – их просто некому хоронить. Его величество принимает все возможные меры, чтобы остановить распространение болезни, но народ зачастую вредит себе сам. Опять же, сказывается и голод. В соседнем со мной доме проживает эскулап – так вот он говорит, что дабы сопротивляться эпидемии, надобно, прежде всего, хорошо питаться, – и шевалье с удовольствием велел лакею положить себе в тарелку еще немного тушеной говядины.

В столовой зале он так и не открыл нам подлинную причину своего приезда в Прованс, но позже, когда Гвинет отправилась к себе отдыхать, он попросил меня задержаться в гостиной.

– Скажите мне, Альмира – надеюсь, вы позволите мне по-родственному называть вас именно так – давно ли вы получали вести от Эмиля?

Я вздрогнула. Наверно, он узнал о гибели графа де Валенсо и именно поэтому приехал сюда. Ну, что же, мы с Гвинет были к этому готовы. Мы решили, что будем продолжать делать вид, что доподлинно нам ничего не известно – признай я, что столько времени скрывала правду, и общество осудило бы меня еще и за это. О том, что о гибели мужа меня известил приезжавший с места боевых действий офицер, знала только я. Конечно, за столько времени отсутствия корреспонденции я должна была бы обеспокоиться и сама. И я внешне я беспокоилась и уже начала говорить об этом родным и друзьям. Даже Мэрион Маруани знала лишь то, что написал знакомый ее брата, а он мог и ошибиться.

– Да, – кивнула я и поднесла к лицу платочек, – я уже давно не получала от мужа писем.

– Простите меня великодушно, ваше сиятельство, – заерзал в кресле шевалье, – но я вынужден сообщить вам, что до меня дошли слухи, что Эмиль погиб в бою. Кажется, это случилось уже давно, но штабные писцы в армии бывают ужасно нерасторопны и невнимательны. Они могли отправить письмо не по тому адресу или вообще забыть его отправить. Если вы не будете возражать, по возвращении в Париж я наведу соответствующие справки.

Я кивнула, и он продолжил:

– Но давайте предположим (о поверьте, мне совсем не хотелось бы этого!), что ваш супруг действительно погиб. Вы понимаете, Альмира, какие проблемы сразу свалятся на вас? Полагаю, всеми хозяйственными делами занимался именно Эмиль, и я слышал, что у него было немало долгов. А как только станет известно, что вы стали вдовой, на вас набросятся все, кому он был должен хотя бы денье.

– Вы пугаете меня, сударь, – нахмурилась я.

– О нет, я говорю это совсем с иной целью! – воскликнул он, вскочил с кресла и заходил по комнате. – Я всего лишь хотел, чтобы вы поняли, как важно, чтобы в такой момент рядом с вами был человек, на которого вы могли бы рассчитывать целиком и полностью. Человек, который вместо вас разговаривал бы с кредиторами и решал бы те вопросы, что касаются управления поместьем. Согласитесь – это не женское дело.

Почти то же самое я слышала ранее от барона Маруани. И не собирался ли шевалье де Прежан тоже предложить мне себя в мужья?

– Благодарю вас, сударь, но…

– О, ваше сиятельство, прошу вас – называйте меня запросто Патриком!

– Благодарю вас, Патрик, но мы с Гвинет попробуем справиться сами.

– Кажется, Альмира, вы не совсем понимаете, в какой сложной ситуации вы можете оказаться, – настаивал он. – Не удивлюсь, если в обществе заговорят о том, что графский титул остался в вашей семье не на вполне законных основаниях.

– Что? – я не могла скрыть своего изумления. – О чём вы говорите, сударь?

– Нет-нет, сам я ни в коем случае так не думаю, но не могу исключить, что так могут подумать другие. Дело в том, что ваш сын появился на свет тогда, когда ваш супруг уже находился в армии, и это дает простор для всевозможных домыслов.

Я поднялась, сжимая кулаки.

– Я не намерена в собственном доме выслушивать подобные оскорбления. И право же, вам не стоило проделывать такой путь ради подобного разговора.

– О, нет, Альмира, я вовсе не хотел вас оскорбить! – растерялся шевалье. – Я всего лишь хотел сказать вам, что если бы вы согласились стать моей женой, то никаких разногласий относительно титула не было бы вовсе.

Он выглядел так жалко, что мне даже стало смешно. Но я подавила улыбку и холодно сказала:

– Я не стану выгонять вас ночью, шевалье. Но я хотела бы, чтобы утром вы покинули наш дом.

Проснувшись на следующий день, я долго лежала в кровати, ожидая услышать шум объезжающей от крыльца кареты. Но не услышала.

Зато, спустившись к завтраку, я обнаружила шевалье в столовой зале. Он еще раз попытался принести мне свои извинения, но я не стала даже слушать, а присутствие в комнате детей и слуг делало невозможным более откровенный разговор.

После трапезы де Прежан отправился вместе с Гвинет в ее апартаменты и, похоже, постарался изложить свои мысли еще и ей. Но она поступила еще более решительно, чем я – она сама велела заложить его карету.

А когда он уехал, она сказала мне:

– Он прав в одном, Альмира – женщина не должна заниматься хозяйством в одиночку. Я давно хотела сказать тебе об этом, но не решалась затронуть эту тему. Но ты должна знать – ты вовсе не оскорбишь меня, если снова выйдешь замуж.

Она обняла меня, и это проявление нежности с ее стороны было столь неожиданным, что я расплакалась. А потом мы долго сидели на диване и вспоминали Эмиля. Она рассказывала о том, каким он был в детстве, а я – о том дне, когда впервые увидела его, и он согласился взять меня в жены за хорошее приданое, которое давал за мной отец. И мы вместе смеялись и плакали.

А на следующий день я решила, что довольно сидеть дома. У нас оставалось еще несколько бутылей с духами разных видов, и если на этом можно было хорошо заработать, то к чему было отказываться от этого.

Я хотела поехать в Бретань – там было полно контрабандистов, который легко могли переправить наш товар в Англию и предложить нам за него куда большую цену, чем давал месье Доризо.

– Это же просто безумие, ваше сиятельство! – месье Эрве и смотрел на меня как на сумасшедшую. – До Бретани больше двухсот лье. Это несколько дней пути! Мы не можем позволить себе уехать сейчас из поместья. И в Грассе, и в Марселе скоро будут осенние ярмарки, на которых можно выгодно продать свой товар и прикупить то, что нам необходимо.

– Но именно поэтому и стоит поехать в Бретань именно сейчас, – возразила я. – В Ренне тоже будет ярмарка, и туда наверняка приедут люди, которые нелегально возят товары в Англию – возможно, их заинтересует наша ароматизированная вода. Здесь, в Провансе, ее изготавливают многие, а потому за нее трудно получить хорошую цену. Но Англия – совсем другое дело. Наверняка лондонские модницы будут рады получить такие духи. И если всё получится, мы можем договориться о регулярных поставках.

– Но как же закупки? – растерялся он. – Если мы не купим зерно для посева сейчас, то цены на него к весне могу вырасти вдвое, а то и втрое.

– Его закупите вы, месье! – улыбнулась я. – Потому что я не беру вас с собой в Бретань. Вы совершенно правы – оставить поместье без надзора сейчас, когда завершаются полевые работы, было был неразумно, – я увидела, что он нахмурился, и поспешила добавить: - Я могу доверять только вам, дорогой Ноэль!