– Что за ерунда, милочка? – она сердито затрясла седой головой. – И что же вы мне предлагаете делать?

– Я предлагаю вам отправиться со мной в Прованс.

Это решение было вынужденным, и оно не доставило мне радости – иметь в соседках столь вздорную и привередливую даму было сомнительным удовольствием. Но не могла же я бросить ее тут, обрекая на голод.

– Об этом не может быть и речи! – она пробуравила меня гневным взглядом. – Как вы решились мне предложить подобную глупость? Как я могу променять Париж на вашу грязную провинцию? Это вам, сударыня, выросшей среди навозных полей, там самое место. А я почти всю жизнь прожила в столице и не намерена оставлять ее. И я пожалуюсь на вас Эмилю. Полагаю, он и сам уже пожалел, что женился на вас. И если это всё, что вы имели мне сказать, то не смею вас больше задерживать.

Я поднялась. Чего-то подобного я и ожидала, и всё-таки слушать это было неприятно.

– Как вам будет угодно, ваше сиятельство. Но если вы останетесь здесь, то скоро окажетесь на улице – мадам Карбонье вряд ли станет держать вас тут из милости.

– Из милости? – возмутилась старуха. – Да для нее это честь – иметь среди своих постояльцев графиню де Валенсо!

Она всё еще жила прошлым, и если ей хотелось тешить себя иллюзиями, то я не могла этому помешать.

– Завтра я приеду сюда снова, ваше сиятельство. Надеюсь, к тому времени вы примете правильное решение. Мы выедем из Парижа после обеда – а с вами или без вас, решайте сами.

Я вышла из комнаты, стараясь не слушать, что она злобно кричала мне вслед.

Но уехать из Парижа на следующее утро не получилось, потому что когда я вернулась из пансиона мадам Карбонье, месье Эрве сообщил мне, что ко мне приходил какой-то мужчина, не пожелавший назвать своего имени. И едва я успела поужинать, как гость приехал снова.

Это был мужчина лет сорока или сорока пяти – высокий, худощавый. У него были светлые волосы, и трудно было сказать, была ли в них седина.

– Мы не знакомы, ваше сиятельство, но прошу вас уделить мне несколько минут для разговора. Поверьте – это в ваших интересах. Меня зовут Антуан Доризо, я парфюмер из Грасса.

Он был хорошо одет, и на безымянном пальце его левой руки блестел перстень с крупным рубином. Мне не понравились его голос и тон, которым он ко мне обратился, но, узнав о роде его занятий, я пригласила его в гостиную.

– Простите, ваше сиятельство, если то, что я вам скажу, покажется вам недопустимым, – начал он, присев в кресло. Он именно присел – прямо, не касаясь ни спинки кресла, ни подлокотников – словно боялся чем-то замараться. – Наверно, это прозвучит странно, но я приехал к вам вовсе не с дурными намерениями. Я всего лишь хочу предупредить вас, госпожа графиня, что вы ступаете на зыбкую почву.

От него шел запах приятной цветочной воды – я не могла понять, что было в ее основе, и мне ужасно хотелось его об этом спросить. Хотя я понимала, что думать мне сейчас следовало совсем о другом.

– Я не понимаю вас, сударь, – я сказала именно то, что он, наверно, ожидал от меня услышать.

– Вы привезли в Париж парфюм, ваше сиятельство, – его глаза сузились. – Возможно, вы не знали, что производить и продавать его вы не имели права, и я приехал специально, чтобы сообщить вам об этом.

– Не имею права? – переспросила я, постаравшись вложить в свой голос как можно больше удивления.

– Именно так, сударыня, – подтвердил он. – Заниматься производством парфюмерии во Франции могут только члены корпорации парфюмеров – такое право дал нам его величество три с половиной десятка лет тому назад. Вы же, ваше сиятельство, насколько мне известно, в нашей гильдии не состоите.

– Да, сударь, не состою, – признала я. – И как это можно исправить?

Он не смог сдержать улыбки, должно быть, подивившись моей наивности.

– Боюсь, сударыня, что никак. Мы неохотно принимаем новых членов. Поэтому в дальнейшем я не советую вам, ваше сиятельство, покушаться на то, что охраняется законом. Нет-нет, я вовсе не пытаюсь вас запугать – всего лишь предупредить.

Как смогли они так быстро узнать о том, что я привезла сюда лавандовое масло? Должно быть, им сообщил один из владельцев парфюмерных лавок, в которые я пыталась предложить свой товар. И если так, то они не позволят мне больше продать ни единой бутылочки.

– Но что же мне делать, сударь, если ливни летом погубили весь урожай у моих крестьян, и скоро ни мне, ни моим детям нечего будет есть? – я попыталась воззвать к его жалости, хотя и понимала всю тщетность этой попытки. – Я всего лишь собирала лаванду в своем поместье!

В его взгляде всё-таки промелькнуло нечто, похожее на сочувствие.

– Вполне понимаю вас, сударыня, но всё-таки позволить вам посягать на наши законные права я не могу. Но я готов купить у вас весь товар, что вы привезли в столицу – я дам за него хорошую цену. В дальнейшем же охотно стану покупать у вас сушеную лаванду, вам даже не придется привозить ее в Грасс – я могу прислать свои подводы.

Это было совсем не то, на что я рассчитывала, отправляясь в Париж, но всё-таки я сказала:

– Благодарю вас, сударь, вы очень любезны.

Когда он ушел, в дверь просунулась взволнованная физиономия месье Эрве – должно быть, он слышал наш разговор и теперь изнывал от желания высказать свое мнение.

– А я говорил вам, ваше сиятельство, что мы идем против весьма влиятельных людей. Они не остановятся ни перед чем, чтобы защитить свои интересы. Лестьенн рассказывал мне про одного аптекаря из Марселя, который пытался нарушить запрет, и которого однажды нашли в канаве с перерезанным горлом. И тот месье, что нынче побывал у нас, уже внушает мне страх. Полагаю, что мы заработали достаточно, чтобы купить пшеницы по дороге домой. Но на этом следует остановиться, ваше сиятельство!

Но я уже закусила удила. С какой стати я должна слушаться какого-то месье Доризо, о существовании которого я до сегодняшнего дня и не подозревала. Он не назвал своего титула – должно быть, у него его не было вовсе.

Но кое в чём этот месье всё-таки был прав – мне следовало стать членом этой корпорации, чтобы заниматься производством парфюмерии на законных основаниях.

Утром я отправилась в Версаль. Я не знала, удостоюсь ли я аудиенции у его величества, но стоило хотя бы попытаться напомнить ему о себе.

Всю дорогу до королевского дворца я подбирала фразы, которые было бы уместно сказать его величеству, не вызвав у него гнева или недовольства. Но ни одна из них мне не потребовалась.

Я прибыла как раз тогда, когда король совершал прогулку, и какой-то выходивший из дворца дворянин посоветовал мне отправиться прямо в парк, что я и сделала. Его величество был виден издалека – он кормил плававших в Большом канале лебедей. Его окружала толпа придворных, среди которых я разглядела и мадам де Ментенон. А вдалеке, у многочисленных причалов я увидела целую флотилию маленьких кораблей – яхт, гондол, барков и даже военных суден – миниатюрного символа грозного флота короля.

Парк был красив даже в это время года, и я невольно остановилась, вновь пораженная открывшимся великолепием. Я так и не решилась подойти к его величеству, но дождалась, пока возглавляемая им процессия, не направилась обратно ко дворцу.

Для посещения дворца я выбрала лучшее платье из тех, что взяла с собой в Париж, но даже оно не шло ни в какое сравнение с нарядами большинства окружавших короля дам. Мне показалось, что время тут остановилось, и что сейчас не шла война и не свирепствовал по всей стране голод. Задумавшись об этом, я едва не пропустила приближение его величества.

Я присела в низком реверансе, отчаянно пытаясь решиться обратиться к королю с просьбой. И когда я наконец насмелилась и открыла рот, чтобы назвать себя, его величество сам обратился ко мне.

– Рад снова видеть вас, графиня де Валенсо!

Я вздрогнула, услышав свое имя. Впрочем, я уже была наслышана об удивительной памяти короля.