Кто-то быстро пытался отмахнуться от расспросов, узнавая только Тамиша Мактира и заявляя, что остальных видит впервые. Было видно, что некоторые лгали, но бегающие глаза к делу не пришьешь, хоть особо нагло лгущих оттаскивали туда же, в паробус. На «поговорить».

Кто-то честно признавался, что что-то знакомое в снимках есть, но при этом они так выразительно оглядывались на заводскую контору, что было жалко их подставлять. Таких тайно помечали, и уже внизу улочки опять-таки просили пройти в паробус, но уже вежливо и аккуратно. Лишать их места работы за правдивость никто не собирался.

Себ откровенно замахался: он устал уговаривать, орать, усмирять, сейчас он не был уверен, что честно получил свои нашивки сержанта, чувствуя себя не справляющимся с простым делом тупицей.

Небо стало совсем черным, непроглядным. И ведь туч вроде не было.

Тени за пределами полицейских фонарей стали четче, жирнее, они вспучивались маслянистыми пузырями и делали ночь еще темнее. Черные паутинки липкими нитями болтались на крышах, срывались и летели по ветру, цепляясь за одежду и намертво к ней приклеиваясь.

Страх наваливался на Себа густыми волнами. Сперва парню, не особо пугливому, казалось, что это страх из-за неудачи — его частенько такое преследовало, все же умом он не блистал, хоть Брок раз за разом говорил, что ум и образование совсем не одно и тоже. Но когда стали дрожать и бежать рабочие, отмахиваясь от констеблей, а за ними дрогнули и сами полицейские, пока еще не убегая, но замирая, отказываясь выполнять приказы и дрожа при этом, Себ прислушался к себе, к темноте, к эфиру и понял, как сильно он ошибся.

Седьмицу назад. Такой же ужас парализовал всех, кто был тогда в Управлении. Ужас, порожденный бокором. Столкнуться еще раз лицом к лицу с неклассиком, который легко противостоит эфирным техникам и на лету отмахивается от пуль, Себу не хотелось, но, кажется, выбора у него не было.

Ужас уже пришел сюда.

Ужас нарастал, заставляя дрожать колени и трепетать сердце. Ужас шептал, уговаривая уходить — где-то там, чуть дальше, будет проще и безопаснее. Ужас летел тягучими паутинками, прогоняя прочь.

И тут побежали все: кто задержался на заводе, кто работал неподалеку, кто ютился в развалинах, даже некоторые констебли, и Себ не был к ним в претензии — сам держался из последних сил.

Оцепление пришлось снять, потому что иначе парней просто смыло бы волной обезумивших людей. Когда волна схлынула, Себ, укрывшийся с парнями за паробусом, понял, что недосчитался половины отряда и шофера паробуса.

Серж сам был готов бежать, отдавая приказ к отступлению, когда на него выскочил окровавленный парень с заводской проходной. Отис — Себ по приезду сюда пытался с ним договориться об опросе рабочих по-хорошему. Тогда не вышло, зато теперь повод был. Да еще какой — у Отиса руки по локоть были в крови, причем явно не его.

Себ с оставшимися парнями, с закусанными до крови губами — так они пытались прогнать собственный страх, скрутили Отиса, что-то безумно бормотавшего, что он не хотел, что он не будет, что он случайно, и вообще вы же еще живы, так чего вы хотите… Голова его при этом ходила ходуном, как у падучего, изо рта шла пена, а глаза то и дело закатывались. Себ приказал его загрузить в паробус, а сам… Он понимал, что нужно вернуться на завод — такой случай туда пробраться пропадает! Но страх настолько засел в сердце, что только от одной мысли Себа мутило.

Даже если не ради дела древолюба… Ради того, чтобы узнать, что же случилось на заводе, что разбудило такой страх, туда надо было вернуться.

Просить идти за собой Себ никого не мог. Он хотя бы маг, хоть и слабый. Остальные простые констебли.

Он пошел сам, то и дело замирая, то и дело сплевывая горькую, густую слюну, давясь подкатывающей к горлу желчью и уговаривая сердце еще чуть-чуть биться, а уже потом останавливаться от затапливающего его ужаса.

Рядом кого-то откровенно рвало.

Кто-то отчаянно ругался.

Кто-то молился.

Оказывается, Себ шел не один.

Уже перешагивая порог проходной и проваливаясь в какую-то липкую серость, Себ понял, что их дошло пятеро. Белых от ужаса, с черными тенями под глазами, с обкусанными губами и безумными глазами.

Свет электрических ламп под потолком то и дело мигал, погружая коридор в темноту.

Жюль, поймав взгляд Себа, прохрипел:

— Надеюсь, не зря… — он еле стоял, упираясь руками в стену.

Стон откуда-то из глубин проходной подсказал, что все же не зря.

Почти доползя — и Себ этого отнюдь не стыдился, — до комнаты охраны, обвешанной по стенам амулетами, он столкнулся с валявшимся на полу, завязанным, что твоя колбаса, Одли в компании с каким-то тоже спелёнатым, как младенец, франтом. Оба буквально утопали в собственной крови.

Висевший на стене телефонный аппарат с болтавшейся на проводе трубкой громко требовал девичьим голосом освободить линию или его принудительно отключат.

Себ, доползая до трубки, схватил её и потребовал, чтобы телефонная нерисса немедленно сказала номер телефона и фамилию того, с кем был последний разговор на линии. Себ еле вспомнил, что надо представиться:

— Сержант Кейдж, Управление по особо важным делам, не вздумайте разрывать соединение! — Он попытался встать с пола, но ничего не получалось: — …мать вашу…

Трубка обиженно каркнула, что звонок предназначался неру Чандлеру.

— …И вообще хамить — последнее дело!

— Нерисса… Слово чести, если я сегодня живым вылезу из этой задницы… Простите… Хрени… Лично приду и расцелую вас…

Трубка обиделась и прервала соединение. Себ, опираясь спиной на холодную стену, собирался силами — ему надо встать. Ему надо поднять свою тушу и топать дальше на завод. А парни пусть идут прочь, унося Одли и франта.

Телефонная нерисса сама вызвала Особое управление:

— Завод нера Чандлера, Ветряной квартал. Нападение на констебля. Или даже нескольких. — сообщила она.

— Надо… Уходить… Отсюда… — Себ встал, как и парни — страх словно отошел прочь, спрятавшись за насущными проблемами — как утащить прочь Одли и франта. Им явно требовалась помощь докторов и, может, храмовников. Шатаясь, Жюль и Алексис подхватили под руки Одли. Свен и Тим потащили прочь франта.

— Парни… В паробус и прочь отсюда, — распорядился Себ, рукой на всякий случай держась за стену — он себе не доверял.

— А ты? — спросил Жюль.

— Я в цеха… Надо… Посмотреть молоты.

Стоило Себу обрадоваться легкости передвижения и направиться в сторону цехов, как новый приступ первозданного ужаса скрутил его, заставляя сжиматься в комок и падать на землю, сыпя проклятьями.

Рядом где-то что-то громко бухнуло, превращая ночь в день, и Себ понял, что пора и ему уносить ноги. Бежать к паробусу было удивительно легко и просто. Себ готов был поклясться, как краем глаза видел двух бегущих девчонок, одна из которых заливисто хохотала в небеса.

Мрак. Он надеялся, что это ему привиделось. Он никогда не был в доме комиссара и не видел его Ноа с Полин. Хотя последнюю мог бы и узнать по картинам из музея.

Прием тяготил Вик — мыслями она была в Ветряном квартале, гадая, удастся ли что-то разузнать Себу со своей командой или что-то найти Одли. Хотелось действовать, хотелось двигаться, а не стоять улыбчивым истуканом рядом с явно наслаждающимся вниманием лер-мэром Сорелем и таким же напряженным, как сама Вик, Эваном. Раньше бы от него во всю пахло огнем. Раньше… Воспоминания о его потере полоснули Вик болью — когда-то Эван признавался, что не видит жизни без магии. Привычно согрел теплом через общий эфир Брок — он еще был в дороге. Только Вик хотелось тепла от Эвана. Хотелось греть, жить, дышать в унисон с ним, а не с Броком. И сейчас не прикоснуться к ладони мужа, поддерживая его — кругом сотни глаз, которые все видят и замечают. Они не пропустят такую промашку — даже случайные прикосновения на приеме подобного уровня были под запретом.