Он огляделся по сторонам и вышел из тени — солнце уже скрылось за грядой. Его последние лучи, словно что-то предрекая, окрашивали в недобрый алый мягкое подбрюшье низких, уползавших к океану облаков. Как кровь. Прекрасная дева, владычица небес как будто сердилась на него.

Холодало. Снег за день подтаял, превращаясь в мокрую, неприятную кашицу. Идти было противно. Он недовольно передернул плечами. Кожаные сапоги тут же промокли, носки тоже. Что за погода! В городе уже летом пахнет, а тут еще зима.

Раскаркались вороны, и тут же замолчали, испугавшись его приближения, сидели, застыв на деревьях, боясь даже улететь. Где-то далеко тявкнула лиса. Он надеялся, что это самонадеянная девица не успеет прибежать.

Его ноша почти не оттягивала руки — девочка была совсем маленькой и почти ничего не весила. Он дошел до старой, расщепленной до корней ударом молнии нелиды, и аккуратно опустил во влажную, пахнущую древесными соками и лишайниками сердцевину девочку, осторожно прикрыл её мхами и велел:

— Сиди тихо, как мышка!

Глупая лисица все же успела — села на его следы в снегу, заполненными тенями и талой водой, и приветственно тявкнула.

Он поджал губы:

— Уходи, глупая. Ты не знаешь, во что ввязываешься.

Та опять тявкнула и гордо выпрямилась, вот плутовка! Думает, что сверкнет глазками, махнет призывно хвостом, и он влюбится?

— Уходи!

Она нервно прянула ушами, но осталась на месте. Тогда он обошел её и направился прочь — ему пора возвращаться. Лиса припустила следом, своим хвостом заметая его следы.

Он шел и выговаривал то ли ей, то ли самому себе — когда-то же и он так бежал и надеялся на новый хвост:

— Глупая, глупая лиса… Хочешь получить второй хвост? А тебе это надо? Цена-то неподъемная: заманивать путников, есть сырую печень…

Лиса насмешливо тявкнула.

Он бросил на неё косой взгляд:

— Тебе смешно. Только после человеческой еды противно, знаешь ли, есть сырую печень. — Говорить, что убивать противно, он не стал. Жизнь лисицы — это всегда охота на чью-то жизнь. Это удел хищника, и объяснять ей, что это плохо, глупо. Не поймет. Сейчас не поймет, а когда поймет — будет уже поздно.

Прежде, чем уйти вглубь земли, в человеческие норы, он оглянулся на неё — лиса так и сидела на снегу, на призрачной границе тьмы и тусклого вечернего солнечного света. Сидела и ждала.

— Как хочешь, — в конце концов сказал он. До новолуния оставалось чуть больше седьмицы. — Тебе осталась всего одна нарождающаяся луна, и второй хвост твой. Только хорошенько подумай, прежде чем превращаться в человека. Убивать, чтобы жить самой, отвратительно.

Она затявкала — зашлась в смехе. Впрочем, она права — не ему читать лекции по этике.

— Бусину не потеряй, — сказал он напоследок. — Это самое главное. Удачи!

***

Одли сидел в полном к вечеру пабе и тихо потягивал сидр, ожидая, когда вернутся Себ и Вальян — служебный паромобиль уже был под парами, можно возвращаться домой. Все равно никто из местных так и не опознал убитого мальчишку. Распоряжения по поиску местному констеблю Одли уже отдал. Быть может, в Аквилите удастся что-то нарыть. Только вместо возращения в город его ждал желто-красный сигнал в черном, звездном, не то, что в городе, небе. «Место преступления!» Причем, кажись, сигнал был послан как бы не с того же самого места, что и позавчера. Преступников тянет возвращаться на место преступления, но не до такой же степени! Он, что, издевается над ними?!

***

Брендон тихо постучал в дверь палаты леры Элизабет и, когда Андре разрешила войти, открыл дверь — это было последнее место, где могли знать: куда пропал Марк. Брендон уже обошел полгоспиталя в его поисках — инквизитора после капельницы с «Витой» никто не видел. В сердце против воли начинала закрадываться всякая чушь — Марк же словно специально сегодня толкнул речь про то, что его время пришло.

В палате было тихо и темно — горела только одинокая масляная лампа на столе. Бледная, как снег, лера Элизабет спала под прикрытием звукопоглощающего щита — Брендон заметил механит, закрепленный на перекладине койки. Его рунная цепочка сияла в полумраке бледно-голубым светом. Просто и элегантно — потенцитовый кристалл питал эфирное плетение, заданное рунами. Наверное, это разработка самой Андре — Брендону не встречались такие механиты. Впрочем, понятно, почему: слишком дорого для большинства населения, а те, кто может себе позволить купить такой механит, в состоянии нанять мага к себе на службу.

Андре сидела за столом и что-то писала в блокноте до его прихода. На столешнице стояли чашки для чая, в этажерке было полно сэндвичей и пирожных — Брендон, еще не успевший поужинать, проглотил голодную слюну. Уютно сияла свеча в бульотке, сохраняя тепло. В небольшой коробке лежали детали чего-то разобранного, кажется, это был один из новых визуалофиксаторов, которые раздали полиции.

Андре развернулась на стуле, садясь совершенно не по-женски: подгибая под себя правую ногу и опираясь локтем на его спинку. Она улыбнулась Брендону, словно именно его и ждала весь день, только так не бывает — его уже давно никто не ждет. Эта улыбка лжива, или Андре немного не в себе. От черных колдунов положено держаться подальше.

— Добрый вечер, — тихо, несмотря на работающий механит, сказала девушка. — Присаживайтесь, Брендон! Чаю будете?

Он отрицательно качнул головой:

— Нет, спасибо. Я спешу — ищу отца Маркуса. Вы случайно не зна…

Она перебила его, вырывая из блокнота лист бумаги и протягивая его Брендону:

— Неслучайно знаю — я отвезла его в штаб инквизиции. Отец Маркус выглядел слишком… — она осеклась, подбирая подходящее слово, — …усталым. Лиз спала, отец Маркус сказал, что она не проснется до следующего приема лекарства, мой «жук» был по парами, так что…

Брендон склонил в благодарности голову:

— Спасибо, что позаботились об отце Маркусе.

— Не стоит благодарности, — ответила Андре и махнула листом бумаги, замечая, что Брендон не спешит его брать: — это вам — возьмите. Ничего страшного или опасного, что могло бы напугать черного колдуна.

Он вынужденно взял и пробежался глазами по выписанной рунной цепочке, которую знал наизусть — сам же когда-то составлял. Заканчивалась цепь крайне интересно — после руны храмового запрета шли еще две руны, превращающие полный запрет на… Вариант частичного.

Он приподнял бровь:

— Элегантное решение… Только нарушать запрет инквизиции чревато.

Андре кивнула на стул:

— Кажется, нам надо это обсудить… Пожалуйста, присаживайтесь, Брендон. — она без спроса стала разливать чай по двум чашкам сразу: — Грег сильно расстроился, что вы с отцом Маркусом отказались от чаепития.

Отказались от чаепития — вот, как оказывается, это выглядело со стороны Блеков. Однако! Но на стул Брендон все же сел, бумагу с рунной цепью кладя на стол:

— Андре, вы же понимаете, что… — он не договорил, с трудом собираясь с мыслями — Андре его сбивала с толку: своей улыбкой, поведением, чаем, рунными цепочками.

Она подалась вперед, локтями отпираясь на столешницу:

— Никакой опасности. Ни от чая, ни от рун. — она придвинула к нему этажерку: — угощайтесь!

— Андре… — он сам понимал, что прозвучало это как-то отчаянно устало.

Она взяла бумагу с рунами и указала на развилку в цепочке после запрета:

— Что страшного в ночном зрении? Вам удобно, для окружающих неопасно, инквизиции же знать не обязательно, что введена вариация включения по степени освещения «вечер-ночь». Вы все равно носите свитер — его ворот скроет изменения в цепи. Только и всего. Это вам в качестве благодарности за помощь с браком моего брата.

Брендон напомнил, все же сдаваясь и выбирая сытный сэндвич с соленой рыбой и яйцом:

— Это сделал отец Маркус. — Лист бумаги он сложил пополам и убрал в карман брюк. — Я даже про кольца забыл напомнить. Меня не за что благодарить.