День шел к своему завершению. Дул теплый ветер, спешили мимо люди, старательно огибая Брендона — он привык к одиночеству в толпе, даже удобно: нет опасности столкнуться с кем-то, когда погружен в свои думы полностью, как сейчас.

Слишком много атеистов вокруг завода нера Чандлера. Может, это не атеисты вовсе?

Жена Сайкса. Или его любовница? Впрочем, это неважно. Разрушенный святой треугольник и развеянная душа. Кому она проболталась об амулетах? Или это не связано с этим…

Нера Верн, работавшая в ночную смену и давшая показания о подделке амулетов. Разрушенный треугольник и развеянная душа.

Отис, тоже давший показания об амулетах под ментальным давлением Марка. Делает ли это Марка убийцей? Или нет. Он же не знал. Но одно точно — у Отиса тоже был разрушен треугольник: сегодня, когда как вчера он явно был. Марк плох, но не до такой же степени!

Кер Мактир — кому он мог рассказать об амулетах? Стоит ли искать этого человека или нет… Мактир был с почти разрушившимся святым треугольником и душой неизвестно где. Где могут быть души, которые вот-вот развоплотятся? И кто его спас? Каеде?

Кера Уоллис. Где потерялась её душа? И где душа мальчишки Форда?

Брендон вздохнул — кажется, стоит сделать вылазку в Поля памяти, но сперва надо решить, кому быть преданным: закону или храму?

Действовать самому, спасая кер из госпиталя: на них еще лежали священные треугольники — ровно до того момента, как они решат дать показания полиции или когда констебли надавят на них, как случилось с Отисом. Но тогда последствия для мира страшно представить: храм откровенно влез в мирские дела и как влез! Уничтожая души, которые он должен хранить.

Действовать вместе с Марком, спасая храм? А стоит ли спасать такой храм?! И какой огромный массив информации… Мыслей… Воспоминаний придется Марку вычищать. Выдержит ли он?

Эван не поймет, если и это дело уплывет к инквизиции. Только решать надо быстро — пока еще на кого-то не надавили и не развеяли душу.

Брендон замер на крыльце инквизиции, сжимая в руках антиментальный амулет. Вопрос, впрочем, на самом деле его волновал один: стоит ли Марку знать, что он своим вмешательством убил Отиса?

Грег вошел в номер и замер на пороге, закрывая дверь и опираясь спиной на неё для верности. Все, что он мог сказать, разглядывая собранные три саквояжа, два чемодана, несколько портпледов и явно усталую, но уже готовую к выходу Лиз, сидящую в кресле, так это сакраментальное:

— Брок. Мюрай. Я помню. — Он до сих пор не мог привыкнуть, что Лиз не нежный цветок, что она, даже умирая, будет действовать.

Лиззи в прогулочном платье встала и подошла к Грегу, целуя его в щеку:

— Ты так говоришь, словно это что-то плохое…

Грег аккуратно поставил коробку с лекарством на стол и вздохнул:

— И все же не стоило так напрягаться — я мог сам приехать и собрать вещи. — он притянул Лиз за талию и прижал к себе, унимая страх в своем сердце — её волнения не должны коснуться, ей и так трудно из-за болезни. — Я умею собирать вещи. Это несложно.

— Именно, — подтвердила Лиз. — Это несложно. И Брок со своими тренировками тут не при чем. Хотя не будь Брока, я была бы другой и вряд ли тебе понравилась.

Он горько сказал:

— Лиззи, не говори так. Я полюбил бы тебя любую, если бы нам было суждено встретиться.

Она легонько поцеловала его в губы:

— Лгунишка… Я была трусихой и ни за что бы не спустилась в катакомбы, не говоря уже о том, что у нас не было бы ни единого шанса встретиться. — Она оглядела собранные вещи и еле слышно призналась, щекой прижимаясь к груди Грега и вслушиваясь в его мерно бьющееся сердце: — Я уже устала от гостиницы — хочется домой. Туда, что станет домом.

Грег еще крепче прижал Лиз к себе и прошептал куда-то в гладкую прическу:

— Станет. Обязательно станет домом, Лиззи. Иначе и быть не может. Сейчас вызову беллбоя, рассчитаюсь за номер и… Домой.

Лиз отстранилась и заглянула мужу в глаза:

— Но сперва надо принять лекарство.

Он отрицательно качнул головой, напоминая ей:

— Не уверен — второй по времени прием лекарства придется на глухую ночь. Наверное, лучше чуть-чуть подождать и принять позже. — Грег старательно оглядел Лиз: бледная кожа, легкие бисеринки пота на висках, чуть поникшие плечи, но движения не нарушены, и равновесие она удерживает легко. К счастью или к сожалению, но Лиз не умеет быть слабой. Этому её научил Брок. Грег старался не думать о том, что жизнь, быть может, медленно вытекает из Лиз, и что ему страшно за неё. Кажется, ему это не совсем удалось, потому что она выскользнула из его объятий и подошла к столу, открывая коробку:

— Ничего, я умею просыпаться по ночам. Это несложно.

Грег не сдержал смешка:

— Мюррррай. — Этот рыжий прохвост чему только не научил Лиззи. У него была суровая школа, и не понятно: благодарить его или воспитывать… Как принца Анри.

Лиз бросила на Грега косой взгляд, открывая склянку с лекарством. Он взял графин, стоявший на столе, и налил воду в стакан:

— Знаешь, мы в последнее время так часто упоминаем Брока — даже жаль становится, что он дореформатор. Я бы хотел, чтобы он стал восприемником нашего ребенка. Тем, кто внесет его в храм…

Лиз, посматривая на Грега поверх краешка стакана, медленно выпила лекарство и улыбнулась:

— Время еще есть. Еще столько всего может измениться.

Грег качнул головой и промолчал, забирая стакан из рук Лиз. Храм был чем-то незыблемым. Это не то, что меняется — нужны веские причины, чтобы это произошло. У Артура Пятого, когда-то проведшего реформу храма, это получилось лишь по одной причине: он как кость собакам бросил своим соратникам монастырские земли и богатства на разграбление. Сейчас такое уже не провернуть. Или храм должен вызвать такую волну возмущения у народа, что не сможет ей противостоять. Лиз понятливо направила разговор в другое русло — она напомнила:

— Ты говорил, что еще стоит встретиться с принцем Анри.

— Стоит, — подтвердил Грег. — Только вот незадача — я узнавал: принца нет в гостинице, и где он, не знает даже портье.

Лиз нахмурилась:

— Странно. Когда я спросила портье о принце, мне сказали, что он уехал в эллинг — готовит «Левиафан» к плаванию. Будет в гостинице не раньше девяти, а то и десяти вечера.

Грег философски пожал плечами:

— Он никогда и не отрицал, что к тебе у него особое отношение, как и к Андре. Что ж… Если ты в состоянии выдержать поездку на дирижабледром, то…

— Я в порядке, — оборвала его Лиз. — Если тебе важно знать про клятвы, то надо ловить принца прежде, чем он покинет город. Кто его знает, когда снова пересекутся наши пути и пересекутся ли.

— Хорошо, — скрепя сердце согласился Грег. Лиз же приняла лекарство. Ей хуже точно не станет, а он… Он держит свой гнев под контролем — родничок в сердце тут же взорвался волной тепла, обещая помощь.

Они быстро выписались из гостиницы — портье провожал Грега чуть ли не в расстроенных чувствах: за седьмицу он хорошо нажился на золотых, которыми Грег подкреплял его желание молчать о постояльцах. Те золотые — двухгодичное, если не трехгодичное жалование этого портье. Мало кто не из леров держал в руках золотые. Механик, пригнавший паромобиль ко входу в гостиницу, отдал ключи и пожелал хорошей поездки, беллбой быстро загрузил вещи в багажник. Придверник напоследок вспомнил порядок и отдал честь, приложив руку к форменной фуражке гостиницы: а еще каких-то несколько дней назад он демонстративно не замечал Грега. Как все течет, как все быстро меняется, в том числе и отношение окружающих. Время в современном мире ускорилось, и то, что раньше решалось годами, теперь решается за луну, то, что требовало седьмицы размышлений, решается влет. К добру это или нет, еще неясно. Теперь за пару дней можно лишиться репутации и тут же вернуть её.

Грег покрутил ключи в руках, последний раз осматривая гостиницу, парк, дорогу… Начиналась новая жизнь, новый виток, новая неизвестность… Он глянул за замершую рядом Лиззи, явно ожидавшую, когда он ей поможет сесть в паромобиль, и вспомнил Мюрая: