***

Лиз закрыла на замок дверь своего номера и прислонилась к ней.

Мыслей не было.

В отличие от Брока и Грега, она совсем не понимала, что происходит. В случае со скандальными снимками она знала, как поступить. Она знала, что может предпринять, чтобы защитить Грега и Брока. Сейчас она могла только одно — крепко держать Грега за руку и молиться, чтобы не произошло чего-то непоправимого. Впрочем, сейчас даже это невозможно. Ей остается только ждать и надеяться. Ей, привыкшей к решительным действиям, к самостоятельным поступкам, к свободе, остается только сидеть и ждать. Это так… Обидно. Лиз поправилась: нет, не обидно — нелепо. Именно нелепо. Она ничего не может сделать.

Она закрыла глаза. Сделала глубокий вдох. Выдох. Она придумает. Она справится. Всегда справлялась. Не так. Три года справлялась, справится и сейчас.

Она решительно надела на себя куртку, теплые сапоги и шарф. Шапку брать не стала — она будет лишней. В подземельях каска надежней, как не раз говорил Жабер. Надо спешить — время не ждет.

Она открыла дверь и помчалась, как делала почти каждую ночь, ко входу в подземелья. Защитный костюм, противогаз, плотные перчатки, каска, фонарь, кайло. И на работу. Грыз и Камень совсем от рук отбились — снова опаздывали! Жабер еще ясное дело — он явно считал себя то ли двужильным, то ли вообще бессмертным, умудряясь спускаться в забой даже после службы. Он часто опаздывал, но эти двое!

Ругаясь, Лиз в одиночестве направилась в забой — ей надо работать. Никто за неё ночную норму не выполнит.

Монотонные удары, снова и снова, опять и опять в поисках самородков. Если не повезло, а так чаще всего и бывало — иногда за всю седьмицу ни одного самородка не попадалось, то загрузить тачку, повезти на измельчение, потом на промывку, потом собирать крупинку за крупинкой… Каждую ночь. Снова, снова и снова…

Плечи привычно наливались болью. Глаза слезились от пыли. Лиз вздрогнула, пытаясь понять, почему слезятся глаза? Она же в защитном костюме и противогазе не только из-за проклятья Чумной Полли, но и из-за опасности потенцитовой пыли, от которой в штреке никуда не скрыться. Она оседает тонким слоем на одежде, она забивается в малейшие щели, она мешается на стеклах, она везде, забивая легкие. Лиз закашлялась, ничего не понимая. Мелкая пылевая взвесь потенцита висела в воздухе, проникая глубже и глубже, несмотря на защитную печать.

В глазах двоилось, руки тряслись, в горле першило. Лиз закашлялась и рухнула на камни, теряя силы. Из носа потекло что-то теплое, пахнущее железом. Во рту стоял вкус крови.

Фонарь на камне еле светил. Становилось все темнее и темнее. Или это Лиз умирала… В одиночестве. В потенцитовой шахте. Без защиты.

Надо было держать Грега за руку и никуда не отпускать.

На улице было морозно и тихо. Город заснул, время перевалило за полночь. Грег после дела Чернокнижника старательно приглядывался к теням — вдруг оживут? Второй раз так попасться из-за собственной невнимательности не хотелось.

Тени были обычными. Они смирно лежали там, где им и было положено, не пытаясь даже шевелиться. Электрические фонари замерли, как солдаты в ожидании битвы. Грег мотнул головой, прогоняя странные ассоциации. Аквилита не станет полем для битвы, тут воевать не с кем.

Брок шел, громко топая сапогами — они ему были отчаянно велики. Отказавшись от шинели Грега, он сейчас, наверное, отчаянно мерз, засунув руки в карманы брюк. Брок поймал полный сочувствия взгляд Грега и фыркнул:

— Не смотри так…

Грег протянул ему свои перчатки:

— Возьми, теплее будет.

Брок дернул плечом в слишком широком для него мундире:

— Я не мерзну. Это я так штаны пытаюсь удержать от падения. Вот только такого пердюмонокля мне не хватало для счастья.

Грег сунул перчатки в карман шинели — не стал надевать из глупой солидарности:

— Как скажешь.

Брок его потрясал своей забывчивостью? Отходчивостью? Скорее, своей жизнестойкостью. Он падал, разбивался, но снова упрямо вставал, как драный уличный кот и шел дальше выполнять свой долг, как сам его понимал.

— Кстати… — неуверенно сказал Брок. — О пердюмоноклях… Можно вопрос?

— Конечно, — отозвался Грег, выискивая глазами в парке, который они пересекали наискосок, направляясь к Ривеноук, уцелевший после снегопада сугроб, до которого не добрались метлы дворников. Со снегом было плохо.

— Те фиксограммы… Помнишь? С прошлой моей… Пробежки.

Грег скупо улыбнулся — иногда Брок потрясал своей застенчивостью, хотя, казалось бы, вся Аквилита его видела во всех ракурсах:

— Ты про твой первый побег из «Веселой вдовы»?

— Именно. Как ты нашел оригиналы фиксограмм? Нам с Алистером и Одли тогда это не удалось. Это просто потрясает — спустя столько лет ты все же нашел оригиналы. Как?! — он искренне выглядел удивленным.

Грег спокойно пояснил — тайна-то невелика:

— Оригиналы нашел не я. Их нашел твой отец.

— Мой отец давно умер. — напомнил Брок. — Я вступил в наследование, и поверь, все вещи своего отца я знаю. Там не было потенцитовых кристаллов памяти.

— Он хранил потенцитовые кристаллы в банковской ячейке, до которой не добрался ты, но зато добрался я. У него было две банковских ячейки — одна на имя Мюрая, содержимое которой тебе передали по наследству, и вторая ячейка на имя де ла Тьерна в «Аграрном банке» — вот до той ячейки ты не добрался: никто в Аквилите не знал, что ты де ла Тьерн.

Брок взъерошил свои волосы:

— Да я сам не знал, что я де ла Тьерн до момента гибели моего кузена Джеймса де ла Тьерн. Отец никогда не рассказывал о себе и своей семье. Да, он воспитывал меня как вернийца, но я ни разу не слышал ни одного намека на настоящее родовое имя. М-да… Вот это я крупно сел в лужу.

Грег твердо сказал:

— Слово чести, что кроме кристалла, который я уже уничтожил, ничего иного в той ячейке не было.

— Ммм… Верю, Грег. Верю. Отец был не из тех, кто мог скопить тайные богатства и скрывать их от семьи.

Они с Грегом вышли из парка через открытую калитку. Брок ткнул указательным пальцем в стоявшую невдалеке у невысокой каменной ограды парка телефонную будку:

— Вот из неё я телефонировал в гостиницу. Я точно это помню. — Он поспешил к синей будке, огорченно вздыхая: — небеса и пекло! То-то мне не удалось до тебя добраться…

Ветер, налетавший с реки, игрался обрезанным телефонным проводом. Тот гулко стучался о деревянную стенку будки.

— Ну твою жеж… Дивизию, — выругался Брок.

Грег наконец-то нашел сугроб, уцелевший между телефонной будкой и оградой парка, и наступил в него, делая четкий отпечаток следа. Брок, любопытно заглядывая в пропахшую чем-то кислым будку и тут же закрывая её, укоризненно напомнил:

— Грег, я уже сказал, что верю тебе. — Он подумал и все же поставил свой отпечаток ноги рядом со следом Грега. — Доволен?

Тот сел на корточки, полы его шинели подмели тротуар.

— Я сам себе не верю, — глухо отозвался Грег, рисуя в ноздреватом снеге возле следов руны созвучия. Дорожка горящих призрачным синим светом следов Грега послушно вернулась назад, в гостиницу. Следы Брока бежали сразу в двух направлениях — в гостиницу и из неё куда-то дальше по разбитой гусеницами бронеходов улице. Брок скривился, понимая, где так изранил стопы.

Грег выпрямился и вытер палец платком, старательно оглядываясь и вспоминая карту: в восточной части города, где вдоль Ривеноук шли кварталы удовольствия, он ни разу до этого не был.

— Пойдем, — мотнул головой Брок. — Я себе тоже теперь не верю, так что в одинаковых условиях находимся…

Грег направился за Броком, шедшим назад по своим следам.

— Расскажешь про дело отравительниц? — попросил он. — Вдруг это важно.

Брок дернул плечом:

— Да там особо рассказывать-то нечего. Я лучше потом дело из архива тебе подниму. — он осторожно перешел улицу с разбитой брусчаткой. — Две молодые керы из портовых крыс сговорились и травили подцепленных в небольших заведениях неров, подсыпая в спиртное яд. Уже мертвого обирали до нитки, не гнушаясь даже носками — все сдавали в скупку и тряпичникам. Первые два трупа были обнаружены в порту, в таком виде, что признать в изувеченных крысами телах богатых неров было невозможно. Дела расследовали как попало, даже ищеек не привлекали. На третьем таком трупе инспектора из портовой части города осенило поискать похожие дела и объединить их в одно. Тогда же это дело передали нам, осам… Мы искали пару седьмиц, словив еще два трупа… А потом грянул Вечный карнавал, и вот тут-то девицы оторвались по полной — трупы стали находить через день. На тот момент они уже спелись с барменом «Веселой вдовы», который тайком предоставлял им паромобиль владельца — найти отравительниц было сложно: следов возле трупов они не оставляли, в скупку краденное притаскивали портовые крысы, которые ничего толком сказать не могли. Только опознав двух убитых неров, удалось выйти на заведения, где те любили кутить. Ловили на живца. Я тогда еще не примелькался в центре города — пять лет до этого служил за Полями памяти, меня только-только перевели сержем в Особый отдел. Мне повезло — в одну из ночей нарвался-таки на отравительницу. Хотя подозреваю, меня и Алистера, который должен был меня страховать, кто-то сдал из своих же — Ала в тот раз тоже отравили. Спасло то, что мы оба маги и были готовы к отравлению. Короче, я пришел в себя, когда меня уже обобрали до нитки, но еще не погрузили в паромобиль. Я арестовал главную отравительницу… Она называла себя Офелией… Прелестная, неземная фея со склонностью к убийствам… Очень красивая и очень шустрая — пришлось за ней побегать по улицам города. Ну, и сам понимаешь… Вечный карнавал, народа тьма, все веселятся, все стремятся запечатлеть себя и город… Фиксограмм было много… До отвратительного много. Как-то так.