— Чулять! И что мне делать?

— Для начала поговорить.

Цигель потянул Сэмюэля за плечо, и он обернулся.

Вместо человекоподобной твари, в шаге от него стоял мужчина в черном костюме с рисунка из учебника по истории. Цигель выглядел как обычный человек.

Сэмюэль перевел взгляд на лицо и увидел бледное полотно кожи. Швов по краям не было, а сама плоть выглядела ухоженной и ровной.

— Не желаете присесть? — махнул Цигель рукой в сторону скамейки.

— Нет. Деревянные доски все равно, что терка для меня.

— Отголоски ломаются от изменений. Стоите вы или сидите, не важно. Само созерцание мира ломает вас.

— Нет.

— Как хотите, — посмотрел на скамейку Цигель и полностью повернулся к Сэмюэлю. — Не будем тянуть. Вы назвали мое имя. Откуда вы знаете меня?

Сэмюэль метнул взгляд на реку. Неподвижная синева. Сюда он попал через облачный холм и появился прямо в воде. Значит сможет и сбежать через нее. Но куда?

Он выкрикнул имя Цигеля в секунду отчаяния, когда остальные имена не помогли. Куда бежать? В чей кокон?

— Не тяните время, — предупредил Цигель. — Оно играет против вас.

— В книжке одной, — ответил Сэмюэль и повернулся к собеседнику. Побег подождет. Он — крайняя мера, если Цигель решит превратить Сэмюэля в одного из «детей». — Кажется, Странствия в ночи называется.

— Мне это ничего не говорит. Какая фамилия у автора?

— Вроде Рузов. Полное имя не помню.

— Рузов, — протянул Цигель. — Скорее всего, автор смешивал меня с отходами скота и проклинал от всей души...

Воцарилась тишина. Сэмюэль ждал следующего вопроса Цигеля, а он не спешил его задать. Казалось, думы унесли безликого хозяина этого места далеко-далеко.

Сэмюэль открыл рот, чтобы вернуть Цигеля к разговору, но не успел.

— Скажите, — робко начал Цигель. Слова с трудом выходили из горла, будто змея обвилась вокруг шеи и мешала говорить. — Род Рузовых еще существует?

— Да, им принадлежит герцогство.

— Вот как, — посмотрел Цигель на другой берег реки. Сэмюэль проследовал за его взглядом. У него не было глаз, поэтому Сэмюэль не нашел, на что тот смотрел. Цигель повернулся обратно. — Спасибо. Грезящие избегают царствий землевладельцев, а отголоски тем более.

Сэмюэль вспомнил «детей». Они не были безликими.

— Я могу идти?

— Еще несколько вопросов. Прошу. Как я и сказал, сюда заглядывают только безликие.

— Те «дети» явно не безликие.

— Они ими станут в скором времени. Диана, Керри, Алан, Дилан и Сюзанна. Они прибыли сюда когда-то давным-давно.

— Не вы сделали их такими?

— Землевладельцы — чудовища в чем-то похуже фей. Время стирает и искажает воспоминания, размывает границы дозволенного. А скука и однообразие вынуждают искать новые развлечения.

Сэмюэль шагнул от Цигеля.

— Мои воспоминания — рана. Время может только стереть ее, но не исказить. Скуку я утоляю разговорами с, как вы их назвали, «детьми». И отвечая на ваш вопрос, они сделали это с собой сами.

— Слабо верится.

— Ваш выбор, — отмахнулся Цигель. — Меня тронули ваши слова. Вы проклинали весь мир за свою участь. Поведайте мне, зачем вы обратились к тауматургии?

— Я... — запнулся Сэмюэль. Он подумал, что потерял воспоминание о причине в Закулисье, но нет. Тот день хорошо отпечатался в памяти. — Я хотел измениться. Сбежать из графства. Спастись от чумы.

— Чумы? А жили вы?

— В Пейлтауне. В худшем из худших «газовых колпаков».

— Должно быть, вы встретили множество препятствий и закончили отголоском. Теперь мне ясны причины ваших выкриков. Не удивительно, что вы сдались сейчас.

— Сдался я раньше, — признался он. — Намного раньше. Я стал преступником, сбежал из родного графства, потерял руку и часть ноги. Затем меня втянули в войну практиков.

— Какие мелочи. Такое и препятствием назвать, язык не поворачивается.

Сэмюэль прикусил губу. Он рассказал, не чтобы его страдания обесценили. Цигель отмахнулся от них, как от жужжащего над ухом комара. Неприятно, но не смертельно. Недостаточно смертельно, чтобы зваться «настоящим препятствием». Такое отношение злило.

— И вы сдались из-за такого?

— Да, — сжал Сэмюэль пальцы в кулак. — Да, сдался из-за «такого».

— Вы искали власти и богатства. И споткнулись о первый камешек на дороге. Как безответственно.

— Плевать мне на власть и богатство! Я стал практиком не из-за этого! Фея обманула меня и откусила руку! Она пытала меня! Пытала, слышишь! Я призвал вестника и спугнул ее! Другая фея отобрала у меня тело и выкинула в Закулисье! Всего лишь камешек? Кто ты, чулять, такой, чтобы судить?

— Если не ради богатств и власти, то зачем...

— Измениться я хотел! Говорю же! Сбежать из рассадника болезней! Мой отец умер от одной из них! Развалился у меня на глазах! Я не хотел такой участи! Я хотел прожить долгую и счастливую жизнь!

Цигель покачал головой.

— Что? Опять скажешь, что это камешек? Даже не препятствие, а так, мелочь?

— Должно быть, я звучал тогда так же.

— Что?

— Спасибо, — неожиданно сказал Цигель. — Спасибо. Ваши слова пролили свет на одну из загадок, которая беспокоила меня годами, если не десятилетиями.

Сэмюэль нахмурился.

— Что ты, скромик тебя дери, несешь?

— Когда-то я поступил так же. На мои плечи взвалили долг, ответственность, которую я не просил. И я поступил как вы. Я сбежал. Мой сообщник сравнил это с толканием всего рода к пропасти.

— Я не понимаю.

— Вы сказали, что ваш отец умер?

Он прикусил губу. Не хотел лишний раз ворошить воспоминания. Их остатки. Боялся, что таким образом они угаснут быстрее.

Кроме страха, под сердцем колыхалось другое чувство. Склизкое, неприятное. Оно надувалось большим пузырем, наливалось желчью.

Сэмюэль кивнул.

— Вы обратились к тауматургии сразу после его кончины?

— Через день.

Слова выходили с трудом.

На языке разлилась горечь. Она вязкой жижой заполнила рот и поднялась к носу. Сэмюэля чуть не стошнило.

— Поистине, наш разум — одна из величайших загадок мирозданья, — медленно произнес Цигель.

Сэмюэль поднял взгляд в небо. На сером полотне без облаков сиял под лучами солнца металл. Лезвие кинжала. Его не было. Воображение дорисовало клинок, что висел на тонкой нити над головой Сэмюэля.

Слова Цигеля ножницами зависли рядом.

— Мы живем от мига к мигу. Образовываем связи и смотрим в будущее. Но всего одно событие, и мы бросаемся в пасть смерти. Невероятно, не так ли?

— Погоди. Я не хочу это слышать.

— Такова моя благодарность вам. И вы, и я бежали от долга. Я от семейного, вы от принятия смерти близкого человека.

— Чушь!

Ножницы щелкнули и разрезали нить. Клинок рухнул.

— Чушь все это! Бежал от принятия смерти? Глупее в жизни не слышал!

— Самообман сладок. Мы заговариваем себе зубы, подменяем причины.

— Чушь! Все, кто мне был дорог, умерли! Хочешь сказать, из-за меня?

В памяти всплыли тело с красной кожей и трещинами, призванный безликий на кровати, записка.

«Очнись, Сэмми! Молю! — вспомнились слова. — Мысль пришла слишком поздно. Вспомнил твои слова про... и все встало на места. Ты убиваешь себя. Так же как я, только... Медленнее. И хуже».

— Смерть неизбежна. Она настигает каждого. Когда умирают дорогие люди, мы можем или принять это или бежать. Кто-то находит спасение в выпивке, еде, женщинах или мужчинах, а кто-то бросается со всех ног с обрыва. Самообман медленно разрушает нас. Разве ваш вид, не явное тому доказательство?

Сэмюэль опустил взгляд. По коже ползли трещины, в груди и животе зияла дыра. Он был ярким примером этих слов.

— Может и так, — нехотя согласился Сэмюэль. Пузырь под сердцем лопнул. Желчь расплескалась вокруг. Едкая жидкость обжигала. Но, помимо боли, признание принесло облегчение. — Папа умер, а я сбежал. Но что мне делать? Фея забрала мое тело. В Закулисье меня растерзают вестники. Меня ожидает только мучительная гибель.