— Но я не люблю её... никогда не буду любить, между тем как...

— Говорят, она недурна собою.

— Для меня она некрасива, тогда как вы...

— Вы никогда не видели леди Глинд, — быстро перебила Урсула, — и даже не знаете, какого она типа.

— Догадываюсь: все Глинды рыжие, нескладные, с огромными носами...

Молодая девушка разразилась таким звонким смехом, что герцогу захотелось опять услышать его.

— У всех у них карие глаза, — весело продолжал он, — а теперь я чувствую, что не вынес бы карих глаз.

— А какие глаза были бы теперь приятнее для вашей светлости? — сдержанно спросила Урсула.

В эту минуту словно какой-то магнетический ток пробежал между ними и заставил молодую девушку невольно опустить глаза.

— Чисто голубые и притом с таким серым оттенком, что иногда они могут казаться зелёными, — нежно прошептал герцог, заглядывая в её глаза.

От этого пылкого взора по её телу пробежала лёгкая дрожь.

— У королевы глаза зеленоватые, а у леди Урсулы серые, — с натянутой весёлостью произнесла она, стараясь освободиться от охватившего её странного, блаженного чувства. — Хотите знать, кого вы больше всех любите? — прибавила она, протягивая ему гвоздику. — Обрывайте по одному лепестку.

Герцог ваял цветок и её руку.

— По одному лепестку? — повторил он и стал целовать по очереди тоненькие пальчики молодой девушки, приговаривая: — Самый нежный... самый беленький... все розовенькие...

— Милорд!

— Вы нахмурились? Вы рассердились?

— Очень.

— Простите! Я сейчас исправлю, — смиренно сказал герцог.

— Каким образом?

— Дайте мне другую руку, и я покажу.

— Не могу: нам говорят, что наша левая рука никогда не должна знать, что делает правая.

— Да этого и не будет, — сказал герцог: — я расскажу ей совсем другое.

— А что именно?

— Дайте мне другую руку, тогда узнаете.

Солнце уже садилось, окружая голову девушки золотым ореолом; герцог Уэссекский любовался ею, чувствуя в душе приток неизведанного им до сих пор счастья. Схватив протянутую ему хорошенькую ручку, он нагнулся и поцеловал её в розовую ладонь.

— О, милорд! — сконфуженно прошептала Урсула. — Как могло прийти вашей светлости на ум подобное безрассудство?

— Когда вы смотрите на меня, мне приходят в голову и не такие ещё безрассудства.

— А женщины говорят, что самое большое безрассудство — слушать вашу светлость.

— Вы думаете — они правы?

— Как могу я это знать?

— Слушая меня в течение получаса.

— Здесь, в этом саду?

— Нет, там, на реке, — сказал герцог, указывая в ту сторону, где лёгкий вечерний ветерок рябил воду.

— А что скажут люди? — с притворной тревогой спросила она.

— Ничего! От зависти к моей удаче они промолчат.

— Но про вас спросит королева, а герцогиня Линкольн станет удивляться, куда я делась.

— Нас не найдут; мы за камышами отыщем лодку и поплывём одни... нас скроет темнота... Мы будем слушать чириканье птичек, летящих на покой. Хотите?

Сердце Урсулы уже дало согласие. Герцог говорил очень убедительно, а в его голосе звучали серьёзные нотки. Молча пошли они рядом к берегу реки. Слова только нарушали бы очарование. Река словно манила их. Опьяняющий запах отцветающих роз наполнял воздух, а с противоположного берега уже неслась дивная замирающая песнь лесных пташек.

Посол его святейшества только что откланялся, и Мария Тюдор отпустила своих дам, желая поговорить с кардиналом Морено наедине. Во время аудиенции папского нунция его преосвященство мог наблюдать, как всё более хмурилось чело королевы. Его светлость герцог Уэссекский уже полчаса тому назад отправился на поиски кардинальского требника и до сих пор не возвратился. Посланные за ним пажи нигде не нашли его. Кто-то видел, что он направлялся к реке в обществе молодой леди в белом. Тогда разразилась буря. Отпустив свой штат, королева с гневом, присущим Тюдорам, обрушилась на его преосвященство.

— Милорд кардинал, — дрожащим голосом сказала она, — тревожась об интересах своего государя, вы пошли ложным путём.

— Кажется, я вызвал неудовольствие вашего величества? — мягко сказал кардинал, никогда не покидавший спокойного, глубоко почтительного тона. — Совершенно невольно, уверяю вас.

Но королева не расположена была к вежливости по отношению к человеку, сыгравшему с нею такую неприятную шутку.

— Долой маски, ваше преосвященство! — сказала она. — Этой проделкой с требником... мы обязаны вам. Вы можете гордиться тем, что так легко провели Марию Тюдор.

Хотя она дрожала от гнева, но, казалось, с трудом удерживаясь от слёз. На обычно спокойном лице кардинала даже появилась жалость, но он никогда не позволял чувствам управлять собою.

— С моим требником? — спокойно спросил кардинал. — Я теряюсь в догадках... Ах, вспоминаю, я оставил его на балюстраде, а его светлость герцог Уэссекский, образец рыцарства, предложил сходить за ним и...

— Хитрый план, милорд, — с нетерпением перебила королева, — послать герцога Уэссекского ухаживать за моей фрейлиной.

— Герцога Уэссекского? — с хорошо разыгранным удивлением повторил кардинал. — Мне кажется, я только что видел издали, как он подтверждал обещания, некогда данные им леди Урсуле Глинд.

— Прошу вас не повторять этой глупой сказки. Этого брака желал граф Труро, а герцог почти забыл о нём, пока ваше преосвященство не вмешались в дело.

— Ваше величество крайне несправедливы ко мне. Какое отношение имеют любовные дела герцога Уэссекского к послу его католического величества короля Испании?

— Конечно, было бы разумнее, — холодно заметила Мария, — если бы посол испанского короля не хлопотал о том, чтобы возбуждать гнев английской королевы.

Кардинал по-прежнему любезно улыбался. За всю свою долгую карьеру ему не раз приходилось подвергаться гневу монархов, и в душе он относился с полным презрением к взрывам негодования этих марионеток, игравших роль в его политических планах. Мария Тюдор, решение которой зависело от её любви или ненависти, в руках этого гордого князя церкви была только одной из шахматных фигур в общеевропейской игре.

— Нет, — мягко сказал он, — моё единственное желание возбудить в сердце английской королевы любовь к моему повелителю. Он молод и красив, безукоризненный джентльмен, которого никто не может привлечь после того, как вы удостоили разрешить ему преклонить колени у ваших ног.

— Вы так говорите, милорд, как будто уверены в моём ответе. Но я ещё не дала его, — произнесла Мария со всё возрастающим гневом, — и если ваша хитрость удастся и герцог Уэссекский женится на Урсуле, то я тотчас отошлю ответ вашему государю, и это будет: «Нет!».

На лице кардинала выразилось изумление перед неожиданной вспышкой женской ревности, но оно тотчас же сменилось насмешливым выражением.

— Как лишний трофей для тщеславия его светлости! — резко сказал кардинал.

— Нет, просто как отплату за ваше вмешательство. Обратите на это внимание, милорд кардинал. Клубок запутан вашей рукой. Позаботьтесь о том, чтобы его распутать; в противном случае и вы, и испанский посол завтра же покинете мой двор.

Коротким кивком головы королева дала понять, что аудиенция закончена. Проницательность кардинала подсказала ему, что в настоящую минут слова излишни. Может быть, в первый раз в жизни он позволил своему нетерпению взять верх над сдержанностью, для дипломата это была непростительная ошибка. Он строго порицал себя за попытку ускорить решение судьбы. Время и прихотливый нрав герцога так же отдалили бы его от королевы, как эта неожиданная встреча с красивой леди Урсулой.

До ужина оставался ещё целый час, и кардинал мог рассчитывать, что в это время королева вряд ли пожелает его присутствия. Чувствуя потребность в одиночестве, он направился на террасу. В быстро сгущавшихся сумерках сад имел поэтический вид. Острые глаза кардинала искали между деревьями силуэты двух людей, которых его дипломатия свела вместе, а теперь должна была снова разъединить.