— О нет! Ничего подобного не случится! Я знаю, какое влияние имею на Генриха!

— В таком случае, лучше уж я сейчас же прощусь с вами, пусть полночь застанет меня как можно дальше от дворца! Я могу обождать с отъездом ещё немного лишь в том случае, если вы обещаете мне не ходить к королю и помнить, что от малейшего слова, сорвавшегося с вашего языка в желаемом вами направлении, зависит моя жизнь. Если вы не обещаете мне этого, я должен сейчас же бежать.

— Обещаю! — вполголоса проронила Мэри, поникнув головой и расставаясь снова со всеми надеждами.

Через несколько минут она спросила Брендона, на каком корабле собирается он отплыть в Новую Испанию.

— Мы отплываем приблизительно через две недели из Бристоля на судне «Королевский слуга».

— Сколько пассажиров берёт с собой корабль? Среди них имеются женщины?

— Нет, никакая женщина не сможет вынести переезд через океан, да и вообще на такие суда, полуторговые, полупиратские, женщин никогда не берут. Моряки суеверны; они утверждают, что женщина приносит несчастье судну, на борту которого находится.

— Дурачьё! — воскликнула Мэри.

Брэндон продолжал:

— На корабле будет около сотни людей, если капитану удастся завербовать столько.

— А как можно попасть на судно?

— Записавшись у его капитана, старого морского волка по имени Бредхерст, в Бристоле. Я сделал это письменно. Но почему вы спрашиваете?

— О, мне просто хотелось знать!

Затем мы заговорили о всякой всячине.

Но вдруг Мэри перебила нас на полуфразе:

— Я всё время думала об этом и теперь знаю, что мне делать, и вам не следует отговаривать меня. Я хочу отправиться с вами в Новую Испанию! Это будет превосходно, гораздо лучше, чем скучная жизнь дома.

— Это невозможно, — заявил Брендон, лицо которого просветлело при таком новом доказательстве любви Мэри. — Прежде всего, как бы крепки и сильны вы ни были, вы не будете в состоянии перенести переезда.

— Нет, буду в силах, и вы не смеете отговаривать меня на этом основании! Лучше я перенесу самые страшные бедствия, чем буду долее терпеть муки последних недель. Да что со мной только будет, если вы уедете, а я стану женой Людовика? Подумайте об этом, Чарльз Брендон, подумайте! Я — жена Людовика! Да если переезд через океан даже уморит меня, то не всё ли равно, каким образом умереть, и не лучше ли умереть около того, с кем даже и смерть не страшна?

Однако Брендон всё ещё не сдавался.

— Но ведь я же сказал вам, что женщин на наше судно не берут! Да и как могли бы вы скрыться бегством? К чему строить воздушные замки, которые потом так быстро рушатся?

— О нет, это вполне возможно! Я просто отправлюсь в качестве мужчины. Я уже всё продумала до мелочей. Завтра я отправлю в Бристоль большую сумму денег и потребую отдельную каюту для юного дворянина, собирающегося инкогнито отправиться в Новую Испанию и предполагающего явиться на борт судна в самый последний момент. Я куплю себе полный мужской костюм и вооружение и поучусь носить костюм при вас и Каскодене! — Тут она очаровательно покраснела и продолжала после минутного замешательства: — Само бегство мы устроим следующим образом. Вы уедете отсюда, и за мной уже не станут следить. Я же отправлюсь к своей сестре в Берклей-кестл, откуда сбегу прямо в Бристоль.

Брендон задумчиво сказал:

— Хотел бы я знать, осуществим ли этот план. Если бы бегство удалось, мы построили бы себе прелестное гнёздышко в зелени гор и зажили бы вдали от всего света в своём собственном маленьком раю! Что за дивный сон!

— Нет, нет, это не сон, — решительно перебила его Мэри. — Это станет действительностью! Как дивно мы заживём! Я уже вижу отсюда наш домик, спрятавшийся между холмами за купами тенистых деревьев, среди виноградных лоз и цветов. О, я просто не могу дождаться. Да и кто захочет жить в мрачном дворце, когда ему грезится такой рай около вас!

Брендон закрыл лицо руками, а затем сказал:

— Я думаю только о вашем счастье. Как бы суров ни был переезд, как бы тяжело ни пришлось вам за океаном, но это всё же будет лучше, чем жизнь с Людовиком Французским; для нас обоих ничто в мире не могло бы быть ужаснее. Если вы хотите ехать, я готов взять вас с собой, даже если это повлечёт за собой гибель для меня. У нас достаточно времени, чтобы внимательно обсудить всё, так что мы всегда можем отказаться от этого намерения, если вы захотите.

Мэри схватила руку Брендона, и слёзы заструились у неё по щекам. На этот раз это были слёзы радости, первые, которые она проливала в течение долгого времени.

Я должен был обратить в деньги часть драгоценностей принцессы. Теперь она уже жалела, что не приняла от Лонгвиля бриллианты Людовика, которые могли бы значительно увеличить её казну. Тем не менее я довёл эту казну до довольно значительной суммы, тайно прибавив значительную часть своих собственных денег. По просьбе Мэри я послал некоторую сумму капитану Бредхерсту в Бристоль, а остальное вручил Брендону.

Вскоре из Бристоля пришёл благоприятный ответ, в котором «юному дворянину» обеспечивалась отдельная каюта. Теперь надо было позаботиться об экипировке Мэри. Джейн сняла с неё мерку, а я вручил своему портному эту мерку и материал. Хитро подмигнув мне, портной сказал:

— Сэр Эдвин, этот мужчина должен иметь изумительнейшую фигуру на свете, судя по этой мерке!

— Не заботьтесь о том, что вас не касается! Если вы дорожите собственной выгодой, держите язык на привязи и беритесь за работу! — ответил ему я.

Время летело быстро. Оставалось уже немного дней до того момента, когда корабль «Королевский слуга» должен был выйти в море. Платье для Мэри было уже готово, и принцессу немало забавляли упражнения, имевшие целью приучить её носить костюм. Мэри переодевалась с ног до головы и щеголяла так перед Джейн. Но этого ей вскоре показалось мало, она решила показаться нам с Брендоном, а потому однажды накинула поверх камзола широкий плащ и отправилась в сопровождении плачущей Джейн на нашу половину.

Заперев за девушками дверь, я с любопытством посмотрел на Мэри, которая, скинув плащ, смущённо остановилась посредине комнаты в изящном и богатом наряде знатного дворянина. Она была дивно хороша в этом костюме, но… но кто же мог быть так наивен, чтобы принять её и в самом деле за мужчину? Женственность слишком ярко просвечивала в каждой складке её платья, в каждой линии её форм, в каждом её движении. Одни перья ещё не делают птицы, и мужской костюм Мэри отнюдь не мог обеспечить ей вид мужчины.

Под нашими взглядами Мэри смущалась всё больше и больше и наконец спросила:

— Ну, что же вы молчите? Разве что-нибудь не в порядке?

— Всё в порядке, — ответил Брендон, улыбаясь против воли. — Всё очень хорошо, уверяю вас! Вы — само совершенство, то есть в смысле женщины, потому что если вы воображаете, что хоть чуточку похожи на мужчину, то жестоко ошибаетесь!

— Но как это возможно? — спросила Мэри в комическом замешательстве. — Разве на мне не мужской камзол, не мужская шляпа? Почему же я не могу быть похожей на мужчину?

— Да хотя бы потому, — ответил Брендон, — что ваша ножка мала даже для мальчика! Вам никогда не удастся стать похожей на мужчину, даже если вы станете упражняться в ношении костюма до Страшного суда!

Мэри разразилась плачем и сетованиями, но в конце концов высказала такую твёрдую решимость рискнуть во что бы то ни стало, что мы стали так и эдак прикидывать, как замаскировать слишком уже явные признаки принадлежности принцессы к слабому, но прекрасному полу. В конце концов мы решили, что высокие сапоги и плащ несколько скроют её женственность.

Затем мы приступили к обсуждению последних деталей плана побега. Надо было обдумать все мелочи, потому что для Брендона неуспех был равносилен смерти: этой выходки король Генрих не простил бы никому!

Обдумав всё, что было можно, девушки простились и ушли. Мэри сердечно поцеловала Брендона, и я хотел принудить Джейн последовать примеру её повелительницы, но она осталась холодной и неприступной.