— Я больше никогда не увижу тебя!

Войска выстроились, раздался барабанный бой, колонны двинулись; по улицам стоял народ; развевались знамёна, весело звучала музыка, однако король ехал опустив голову и был страшно бледен. На острове Цепль королева попрощалась. Она нежно обняла супруга и поцеловала его. Людовик пришпорил лошадь и не оглядываясь помчался вперёд.

— Прощай, Цетрик, — сказала Эрзабет, — я люблю тебя; если ты вернёшься, то я буду твоей женой, если же не сулит этого Бог — пойду в монастырь.

Скоро облако пыли скрыло всадников из глаз. Королева в сопровождении своих дам, Турцо и епископа Весприна поехала обратно; никто не говорил ни слова. Иола молча плакала.

Король несколько дней ожидал подкрепления в Эрде, наконец к нему присоединился Андрей Баторий со своими людьми. Никто больше не явился.

В Пентеле Людовик нашёл вестника от Заполии, доложившего, что воевода не знает, что делать, получая приказы, противоречащие один другому, и просит определённых указаний. Король послал ему приказ идти день и ночь, чтобы нагнать его.

Не успел гонец уехать, как к королю подлетел венгерский дворянин, весь в пыли, и, запыхавшись, проговорил:

— Петервардейн взят турками. Гарнизон мужественно защищался в течение двенадцати дней.

Людовик тотчас же разослал вестников во все стороны: к венгерскому дворянству, богемским вспомогательным отрядам и эрцгерцогу Фердинанду.

Второй гонец к вечеру принёс известие, что султан двинулся к Эссегу.

Король направился в Тольну, где его ожидали папские солдаты и несколько тысяч венгерцев.

Графы Шлик прибыли с богемцами в Вену, где получили известие от Людовика, что он вынужден дать сражение и просит их прибыть как можно скорей «ради Бога и христианства». Они поспешили к нему, приказав своим войскам следовать за ними.

В Тольне к королю присоединились тысяча двести человек пехоты и триста всадников во главе с Заполией, Ганнибал привёл тысячу триста папских солдат, поляк Лев Гноенский — полторы тысячи всадников, набранных Бурджио.

Людовик решил подождать дальнейших подкреплений и приказал палатину двинуться к Эссегу и защищать переправу через Дунай. Магнаты заявили, что пойдут только под начальством короля, и не последовали за палатином.

— Я вижу, — гневно воскликнул Людовик, — что все сваливают на меня желание спасти свою шкуру. Чтобы никто больше не искал предлога для извинения своей трусости, я выступаю завтра сам[13].

На другой день король повёл свою армию в Бату, где к нему присоединился Томарри. Военный совет избрал Томарри и Заполию полководцами; Людовик утвердил этот выбор.

Четырнадцатого августа в венгерской армии насчитывалось до двадцати тысяч человек и восемь пушек.

Брадариц умолял короля остановиться и не идти дальше, но напрасно. К вечеру прибыл Борнемиса с несколькими тысячами вооружённых крестьян. Магнаты требовали, чтобы их вели против турок; Людовик дал знак трубить выступление и повёл венгерскую армию в Могач.

Воевода Трансильвании в тот же день направился к Сеидину и расположился лагерем на западе от города. Его армия состояла из сорока тысяч прекрасно вооружённых солдат; к нему присоединилась большая часть венгерского дворянства.

Ночью Заполия принимал в своей палатке бывшую фаворитку короля. Она явилась от Сулеймана.

— Султан приветствует тебя, — сказала она, — он двинулся к Дунаю и ждёт от тебя, что в решительный момент ты нападёшь на венгерскую армию с тыла. Сулейман сам может разбить Людовика наголову, но он хочет захватить его живым и сделать своим невольником.

Заполия дико расхохотался, а затем холодно проговорил:

— Это против уговора; не султан, а ты хочешь, чтобы я захватил Людовика живым и передал тебе. Ты хочешь, чтобы он стал твоим невольником.

— Он и так будет моим невольником, я сделаюсь фавориткой султана, — сухо ответила наложница. — Согласен ли ты исполнить требование Сулеймана?

Заполия подошёл к карте, разложенной на столе, и стал внимательно рассматривать её.

— Подумай, — продолжала фаворитка, — сегодня судьба Венгрии находится в твоих руках, а завтра всё может измениться.

Заполия большими шагами прошёлся по палатке, затем подошёл к выходу и, позвав одного из своих верных старых гусар, приказал ему:

— Отправляйся немедленно в Могач и передай королю, чтобы он не давал сражения без меня!.. Понял?

Гусар поклонился, покинул палатку и, отвязав свою лошадь, вскочил на неё и скрылся из вида.

Королевская фаворитка сделала движение по направлению к выходу, однако Заполия крикнул ей:

— Стой! Ты не двинешься с места; эту ночь ты проведёшь здесь, в этой палатке. А завтра вернёшься к султану и скажешь, что я советую ему напасть на короля, пока я ещё не соединился с ним. Поняла?

Сулейман между тем взял Эссег и зажёг его со всех сторон. Двадцать второго августа его громадная армия переправилась через Драву и, разрушая всё на своём пути, пошла к северу вдоль берегов Дуная.

Бывшая фаворитка Людовика встретила султана близ Дапота. Его палатка была раскинута на холме.

Дежурный ага отказался впустить фаворитку, однако она настаивала:

— Мне надо немедленно видеть султана.

— Он сердит и может убить тебя, — ответил ага.

В эту минуту «владыка мира» позвал агу, и тот, вернувшись, впустил фаворитку.

Султан лежал на красных шёлковых подушках, как герой из «Тысячи одной ночи».

— Приветствую тебя, — проговорил он, — моя душа томится без женщины. Я болен и дам сражение, чтобы видеть потоки крови... море крови. Нет, раньше я должен поправиться, потому что я болен. Сбрось с себя эти одежды и явись ко мне в платье женщины!

Фаворитка быстро вышла из палатки и через некоторое время вернулась в широком чёрном плаще. Она сбросила его, и султан вскрикнул от восторга.

Красивая женщина стояла перед ним в роскошном турецком костюме. Её волосы были перевиты нитями жемчуга, на них красовалась расшитая золотом шапочка.

— Как ты красива! — воскликнул султан. — Подойди ко мне, я хочу посмотреть, умеешь ли ты целовать.

Наложница опустилась на колени. Султан с жадностью прильнул к её губам.

— Завтра ты дашь сражение? — прошептала наложница.

Султан покачал головой.

— Ну, значит, послезавтра.

— Нет, — ответил Сулейман, — только тогда, когда я досыта нацелуюсь.

На землю снова спустилась ночь. Глубокая тишина царила в лагере турок. Голова Сулеймана покоилась на груди фаворитки Людовика.

— Не целуй меня больше! — проговорил он. — Довольно!..

— В таком случае завтра ты дашь решительное сражение венгерцам.

— А затем ты последуешь за мной в Стамбул?

— Я только тогда буду твоей возлюбленной, когда король Людовик станет твоим невольником, — проговорила наложница вскакивая.

— Он будет твоим невольником! — воскликнул Сулейман. — Клянусь, бородой пророка!..

— Тогда вставай и садись на лошадь! — с жаром проговорила фаворитка. — Надевай панцирь и веди своих солдат в бой! Скорей в Могач!

Венгерцы расположились под Могачем двумя большими группами; среди одной из них возвышалась палатка короля; центром другой являлась палатка Томарри.

Гонец Заполии принёс известие, что он идёт к королю, и просит его не предпринимать до его прибытия никаких решительных шагов. Франджипани также просил подождать его с пятнадцатью тысячами кроатов.

В ночь с 26-го на 27 августа Людовик послал канцлера Брадарица к магнатам с этими известиями. Однако они бурно требовали, чтобы их вели против турок.

— Победа за нами! — кричали одни.

— Самые храбрые турки уже пали! — кричали другие.

— Из нашего короля хотят сделать монаха, — заявил Торок.

Томарри, не желавший делить свою власть с Заполией, настаивал, чтобы не ждать его.