— О врагах не может быть и речи, дорогой милорд! — горячо возразил Эверингем. — Посмотрите вокруг себя и скажите: где вы видите врагов? Все — ваши сторонники и, если вы пожелаете, ваши верные подданные, — многозначительно прибавил он.

— Сегодня — друзья, завтра, может быть, враги, — задумчиво произнёс герцог. — Однако теперь не время рассуждать о моих делах. Счастливого пути, друзья! Гарри, поклонись самому честному человеку во всей Англии; ты его не увидишь, пока он не вернётся из Шотландии. Скажу вам на ухо, дорогой мой, что вы не должны удивляться, если, вернувшись, уже не застанете меня свободным человеком. Пойдём, Гарри, проводим приятеля до ворот.

Он взял Эверингема за руку и в сопровождении группы друзей вышел из дворца. Со всех сторон слышалось: «Да хранит вас Бог!» — когда герцог проходил среди блестящей толпы друзей и знакомых. В этот период его популярность достигла своего апогея. Что касается Эверингема, то при последних словах герцога, намекавших на его сегодняшнюю встречу с леди Урсулой, у молодого человека пропало всякое желание предупредить друга.

Всё было готово к отъезду. Посланники королевы, которых Мария отправляла к шотландской королеве-регентше, до Гринвича ехали верхом, а на рассвете должны были сесть на корабль, чтобы отправиться в Шотландию морем.

Граф Пемброк долго прощался с герцогом Уэссекским, всё надеясь услышать от него хоть намёк, что желанный союз будет заключён. Наконец по данному знаку открылось одно из окон, и в нём показалась сама королева, окружённая приближёнными дамами. При её появлении раздались громкие приветствия верных, преданных ей всем сердцем её приближённых. Мария слегка наклонила вперёд голову, словно тревожно отыскивая кого-то в толпе.

— Да хранит Господь нашу королеву! — громко произнёс герцог Уэссекский, и его слова тотчас были подхвачены множеством голосов.

Другие прибавили:

— Да хранит Господь его светлость герцога Уэссекского!

Все заметили, что на этот раз королева прижала руку к сердцу, словно её охватило сильное волнение; затем она сделала прощальный знак рукой и быстро отошла от окна.

Подали сигнал к отъезду. Несколько запоздалых всадников, в том числе и Эверингем, быстро вскочили на лошадей, и маленький отряд выехал со двора.

Тяжело вздохнув, герцог Уэссекский подозвал собаку.

— Ну, что, старый дружище? — грустно произнёс он. — Зачем Провидение не сделало мою светлость незначительной личностью? Сдаётся мне, что мы с тобою были бы тогда счастливее.

Гарри Плантагенет в знак согласия зевнул, а затем зажмурил глаза, точно хотел сказать хозяину в ответ на проносившиеся в его голове мысли: «Ну, знаете, бывают и вознаграждения за неудачи».

— Только с сегодняшнего полудня! — прошептал герцог, направляясь на свою половину.

Проходя по одной из комнат, герцог с удивлением услышал своё имя.

— Случай действительно благоприятствует мне, — произнёс кто-то в темноте. — Если не ошибаюсь, его светлость герцог Уэссекский?

В поздний вечерний час эта часть дворца обыкновенно была пуста и слабо освещена несколькими восковыми свечами в высоких канделябрах; в отдалённые уголки свет не проникал, так что герцог лишь неясно различал фигуру направлявшегося к нему человека.

— Кто бы вы ни были, сэр, я к вашим услугам, — отозвался он. — Но вы, должно быть, сродни кошачьей породе, если могли разглядеть мою недостойную особу.

— Нет, причиной этого — моё горячее желание. Я надеялся встретить вас здесь и поджидал.

— Маркиз де Суарес? — сказал герцог, когда молодой испанец вступил наконец в часть комнаты, освещённую канделябрами. — Вы желаете говорить со мною?

После встречи с доном Мигуэлем на истмольсейской ярмарке герцог не обменялся с ним почти ни одним словом; со своей стороны, испанец, казалось, избегал его, на что герцог не обращал внимания. Иностранные послы, жившие в это время во дворце, не внушали ему никакой симпатии, и в отношениях с ними он ограничивался лишь требованиями учтивости. Враждуя друг с другом, все они сходились в неприязни к человеку, стоявшему на пути их политических интриг. Тем не менее, держась в стороне от всякой политики, герцог прекрасно знал их чувства к нему. Поэтому легко понять его удивление при неожиданном обращении к нему одного из его врагов.

— Чем могу служить послу испанского короля? — продолжал он.

Но дон Мигуэль не спешил с ответом. В его тёмных глазах было такое выражение, точно он умолял своего собеседника дружелюбно отнестись к его словам, и быстрый взгляд герцога заметил это. Он указал испанцу на стул, а сам присел на край стола.

— Прежде всего прошу у вашей светлости прощения за свою смелость, — начал дон Мигуэль, — но я хочу задать вам один вопрос, который, боюсь, покажется вам нескромным. Я даже не знаю, как выразиться... уверяю, ваша светлость.

— Ради Бога, бросьте свои уверения, — с лёгким нетерпением заметил герцог, — и говорите прямо, что желаете мне сказать.

— Ну, хорошо! Если ваша светлость позволяете... При дворе говорят, будто вы помолвлены с леди Урсулой Глинд...

Герцог не отвечал; по его губам пробежала улыбка, значения которой дон Мигуэль не понял, несмотря на своё умение читать чужие мысли.

— Простите, ваша светлость, — смелее продолжал испанец, — но говорят также, что вы не намерены искать её руки.

— Чёрт возьми! — смеясь воскликнул герцог, но после некоторого молчания добавил уже серьёзней: — Простите, милорд, но я не понимаю, какое это имеет отношение к вам лично?

— Ещё немного терпения, ваша светлость. Я сейчас всё объясню, прошу только сперва ответить на мой вопрос. Для меня это крайне важно, и я буду считать себя вашим вечным должником.

У дона Мигуэля был располагающий и вместе с тем серьёзный вид, и честный, прямодушный герцог не подозревал, что его собеседник играет заученную роль.

— На ваш вопрос трудно ответить, милорд, — сказал он с притворной серьёзностью, хотя в глазах его искрился смех. — Видите ли, леди Урсула Глинд... и все члены её семьи имеют карие глаза, а я в настоящую минуту чувствую, что никогда не мог бы полюбить карие глаза.

— Леди Урсула очень красива, — возразил испанец. — Ваша светлость никогда не видели её?

— Никогда... с тех пор, как она была очень маленькой девочкой.

— В таком случае я счастливее вас: я её очень близко знаю! — с хорошо сыгранным увлечением воскликнул дон Мигуэль; затем, словно спохватившись, смущённо продолжал: — То есть... я...

— Что же дальше?

— Вот причина моей смелости, милорд, — сказал испанец, вскакивая с места и принимая вид благородной прямоты. — Я хотел спросить... если ваша светлость не будете просить руки леди Урсулы и если кто-либо другой...

— Если леди Урсула предпочтёт другого моей недостойной особе — вы это хотите сказать? — допытывался герцог, видя, что дон Мигуэль остановился.

— Да, если я... Не оскорблю ли я вашей светлости?

— Оскорбите меня? — весело воскликнул герцог. — О, милорд, к чему такие долгие приготовления? Вы снимаете с моей совести огромную тяжесть, дорогой маркиз. Так вы любите леди Урсулу? Она прекрасна... и любит вас. Где вы её видели, милорд?

— На истмольсейской ярмарке... ещё ваша светлость вмешались. Помните?

— И, кажется, совсем некстати... Прошу прощения! А потом?

— Знакомство, начавшееся, может быть, немного неприятным образом, перешло затем... в дружбу...

— А потом в любовь? Примите мои поздравления, милорд. Семья Глинд славится своей высокой нравственностью, а если леди Урсула к тому же и красива, то наш двор вправе гордиться такой представительницей английских женщин. Даю вам честное слово джентльмена, я считаю, что данное ею в детстве отцу обещание никоим образом не связывает теперь девушку. Клянусь, что получу от её величества разрешение для вас немедленно вступить в брак.

— Ну, не надо так спешить, — засмеялся дон Мигузль. — Ни леди Урсула, ни я не нуждаемся в согласии её величества. Не забудьте, что не я заговорил о браке.