— Дон Мигуэль, маркиз де Суарес, — ответил Эверингем, — посол его величества короля Испании.

— Так я и знал. Я сейчас подумал, что буду дураком, если вернусь ко двору, где играют какую-то роль подобные люди.

— Отправимтесь туда сейчас же, — серьёзно настаивал Эверингем.

— Только не сейчас. Не портите мне последних часов свободы. Я хотел посоветоваться со знаменитой ворожеёй, как скромный горожанин. Ради всех святых, какие только существуют в святцах, забудем неприятных испанцев и тому подобные предметы.

Весело смеясь, герцог подозвал собаку и увлёк своего друга в сторону, противоположную той, в которую направился дон Мигуэль; но, прежде чем смешаться с пёстрой толпой, молодые люди поправили свои маски и плотней закутались в плащи. Эверингем был серьёзен и молчалив, между тем как герцог Уэссекский пребывал в весёлом настроении.

— Ну, старина, — обратился он к собаке, — не пойти ли нам к ворожее? Наш друг Эверингем сегодня плохой собеседник и хочет посягнуть на нашу с тобою свободу. Отчего у вас такой серьёзный вид? — неожиданно спросил он, глядя прямо в глаза Эверингему. — Скажите мне, какие у вас хорошие новости.

— Клянусь честью, лучшая новость — возвращение вашей светлости, — искренне ответил Эверингем. — Какой неблагоприятный ветер унёс вас от нашего двора?

— Это был ветер безнадёжной скуки, — смеясь ответил герцог. — Согласитесь, друг мой, что может быть привлекательного при дворе, где королева всё время перебирает чётки, иностранные послы управляют страной, народ ропщет, а дамы от скуки зевают? Бр-р! — И он насмешливо передёрнул плечами, будто не замечая укоризненного взгляда товарища.

— Не забудьте, что вы оскорбили королеву Англии, — грустно произнёс Эверингем.

Герцог Уэссекский не сразу ответил. Его лицо вдруг приняло надменное выражение. Между молодыми людьми существовало нечто более обыкновенного товарищеского расположения: их соединяли общие взгляды, одинаковые вкусы, одинаковое воспитание и страстная, всепоглощающая любовь к родине. Всем было известно, что Эверингем мог себе позволить такую свободу в отношении герцога, какая никому более не разрешалась.

— Разве королева Англии оскорбилась? — спросил через несколько минут герцог, на лице которого снова появилась мягкая улыбка.

— Как можете вы об этом спрашивать? — пылко воскликнул Эверингем. — Это — единственная женщина, против благосклонности которой устоял его светлость герцог Уэссекский, — прибавил он, поддерживая беззаботный тон друга.

— И то с большим трудом, — весело докончил герцог. — Но знаете, мой друг, — продолжал он с насмешливой серьёзностью, — на Тюдоров никогда нельзя положиться: сегодня вы можете отдать им сердце, а завтра — лишиться головы.

— Мария Тюдор так любит вас! — возразил Эверингем.

— Помните, что она — дочь Генриха Восьмого и способна предать меня пытке или даже казнить за всякую измену... а за мною их числилось бы немало.

— Женщина, которая любит, всегда простит, — настаивал Эверингем.

— Женщина, дорогой Эверингем, может быть, простит одну серьёзную измену, но не множество мелких, у меня же было бы именно много мелких, — вздыхая, заключил герцог.

— А в ваше отсутствие английская королева почти дала согласие на свой брак с испанским королём, — с горечью произнёс Эверингем, устремив на друга испытующий взор. — Счастлив же будет для английских пэров тот день, когда им придётся преклонить колени пред своим законным государем — чужеземным королём!

Герцог Уэссекский пожал плечами и обернулся в ту сторону, где его искушённый взор привлекла красивая продавщица, наливавшая пиво какому-то горожанину; однако от глаз Эверингема не укрылось неприятное впечатление, произведённое на герцога нарисованной картиной: Уэссекс, преклоняющий колени перед каким-то испанцем!

— В ваше отсутствие кардинал Морено и дон Мигуэль сумели зажечь ревность в сердце королевы, — продолжал Эверингем. — Ваше влияние ещё может спасти Англию, милорд; не дайте же своим врагам повода сказать, что вы испугались женщины.

— Клянусь, они правы, если говорят это, — задумчиво произнёс герцог, увлекая друга в тёмный уголок, подальше от шумной толпы.

Не замечая насмешливого огонька в его глазах, Эверингем обрадовался, думая, что ему удалось убедить герцога.

— Я бежал от двора действительно из страха перед женщиной, — торжественно шепнул герцог Уэссекский на ухо другу, — но эта женщина — не английская королева, а леди Урсула Глинд.

Эверингем с трудом подавил выражение радости. Он и его друзья надеялись победить сомнения герцога в отношении навязанного ему обязательства, а теперь он сам выказывал полное равнодушие к своей «помолвке», и Эверингем почувствовал глубокое облегчение.

— Значит, леди Урсула вам не нравится? — спросил он с непритворной радостью.

— Я никогда не видел её, — спокойно ответил герцог, — по крайней мере с тех пор, как малышка лежала в колыбели; тогда она мне положительно не понравилась.

— Леди Урсула необыкновенно красива, — заметил Эверингем, не без стыда вспоминая сегодняшнее приключение, — но...

— Будь она ангелом красоты, я всё-таки её боюсь. Подумайте только: женщина, которую вы принуждены любить! Её отец устроил нашу помолвку, предоставив мне свободный выбор, но, если я не женюсь на леди Урсуле, она обречена окончить дни в монастыре. Ведь это вопрос чести, не правда ли? Но она единственная женщина в мире, которую я никогда не мог бы полюбить, никогда! Вот я и бежал от двора, не из боязни, что одна женщина меня слишком любит, а зная, что я сам слишком мало любил бы другую.

Он говорил так беззаботно, что, несмотря на всю серьёзность вопроса, Эверингем не мог удержаться от улыбки.

— Ну, вы, может быть, преувеличиваете опасность, — возразил он. — Леди Урсула может предпочесть монастырь герцогской короне. Она никогда не видела вашей светлости, сама богата, благородна, может оказаться благочестивой...

— Или упрямой, — перебил герцог. — Я ещё ни разу не встретил женщины, которая не желала бы именно того, что не может получить.

— Разве Англия — упрямая женщина, если требует герцога Уэссекского? — серьёзно допытывался Эверингем.

— Действительно ли она хочет меня? — спросил герцог серьёзнее, чем сам ожидал. — Знаю, знаю, вы все так думаете и считаете меня беспутным лентяем, готовым бросить родину в объятия чужестранца. Не отрицайте! Может быть, я таков и есть... Ну, успокойтесь. Разве я не сказал вам, что её величество повелела мне явиться ко двору? Будем ломать копья остроумия с испанскими дипломатами и надеяться, что моя счастливая звезда внушит леди Урсуле непреодолимую склонность к монастырской жизни. Верьте мне, что, если она вздумает затягивать свои шёлковые путы, я сбегу от неё в самый отдалённый уголок вселенной.

— Господь да хранит вашу светлость! — торжественно произнёс Эверингем. — Теперь я не боюсь соперничества испанцев. Вы спасёте Англию, милорд, и заслужите этим вечную благодарность своей родины.

Герцог Уэссекский с улыбкой пожал плечами, и оба друга без дальнейших разговоров смешались с толпой.

Вокруг палатки колдуньи царила тишина. На землю спустились сумерки, и перед каждой лавкой зажглись огромные факелы, бросавшие красноватый свет. Лишь возле палатки знаменитой предсказательницы Мирраб не было факела, и сам Абра перестал зазывать проходивших мимо людей. Тихо и темно было на площадке перед этой палаткой.

Вдруг в темноте что-то промелькнуло, и со всех сторон послышался таинственный шёпот, становившийся всё явственнее, а в некотором расстоянии от палатки стали собираться группа тёмных фигур. Из смутного говора выделялся тихий, но твёрдый голос.

— Джентльмены, призываю вас в свидетели. В Писании сказано: «Не оставляйте колдуньи в живых». Неужели мы ослушаемся Священного Писания и оставим колдунью в живых? Она одержима бесом. В этой палатке сидит дьявол... Позволим ли мы сатане оставаться среди нас?