В зале раздался отчаянный крик. Чёрная маска в таком же костюме, как Мария, быстро пробиралась к ней сквозь толпу.

— Ты победила! — крикнула она с насмешливым хохотом.

— Кто эта дама? — спросила королева, величественно подходя к ней.

— Спроси его! — ответила наложница, срывая капюшон и бросаясь на шею Людовику.

Тот быстро освободился от её объятий и оттолкнул её.

Однако фаворитка не смутилась и вызывающе проговорила, обращаясь к королеве:

— Он мой... потому что я люблю его!

— Долой! Вон! — закричала толпа. — Молчать!

Турцо схватил её за руку.

— Уведите её, — приказала Мария, — но никто не смеет оскорблять её.

— Мы ещё увидимся, — крикнула фаворитка, когда её обступили магнаты. — Будь ты проклят! Я проклинаю твой престол!

— В башню её! — закричала толпа.

Королева быстро подошла к Цетрику, сбросившему маску, и приказала ему:

— Цетрик, охраняй её! Ты отвечаешь мне за неё. Если понадобится, защити её оружием.

Цетрик молча повиновался.

Мария, оборачиваясь к магнатам, увидела Заполию, который, казалось, равнодушно стоял в толпе. Королева медленно направилась к воеводе и, сняв перчатку, бросила её к его ногам. Тот наклонился и с улыбкой поднял её.

— Я принимаю вызов, — спокойно ответил он, — и буду бороться до тех пор, пока рука, носившая эту перчатку, не будет принадлежать мне.

Эти слова вызвали сильное волнение в зале. Однако королева успокоила толпу одним взглядом и сделала Заполии знак удалиться. Тот низко поклонился и вышел.

В воротах замка его остановила тёмная фигура.

— Это ты? — спросил воевода.

Бывшая королевская наложница бросилась к нему на шею и, глядя на тёмное небо, усеянное звёздами, сказала:

— Мне кажется, что я теперь — упавшая звезда. Я должна ухватиться за тебя, чтобы не скатиться в пропасть. Отомсти за меня, Заполия!

До них донеслись звуки весёлой музыки.

— Музыка! — со смехом воскликнул воевода. — Веселитесь и радуйтесь! Скоро раздадутся трубный глас и барабанный бой, и ваш престол будет разрушен; тогда вся Европа узнает, кто такой Заполия!

Сейчас же после коронации в стольном Белграде король Людовик II со своей молодой супругой отправился в Офен, куда вступил очень торжественно, и поселился в замке.

Зима вступила в свои права и покрыла всю местность толстым снежным ковром. Горы, окружающие Офен, как белые великаны, смотрели в окна замка, а городские валы опоясали город как лебяжьей опушкой.

На другое утро после своего прибытия молодая королева, полуодетая, стояла у окна своей спальни и любовалась прекрасным зимним пейзажем, напоминавшим ей родину. На её красивом лице лежал отпечаток грусти, сосредоточенности и мрачной решимости.

Шуршание платья за спиной вывело её из мечтательности. Вошла графиня Лаленг и доложила о приходе шталмейстера короля, который непременно хотел видеть Марию по важному делу.

Молодая королева накрыла голову фламандской сеткой, накинула короткий плащ и приказала ввести Цетрика.

— Что привело вас ко мне, друг мой? — приветливо проговорила она, опускаясь на мягкую скамью.

Цетрик молча подошёл к ней и, упав на колени, взволнованно проговорил:

— Я пришёл просить у вас прощения.

— В чём же?

— В том, что я помогал королю в ту роковую ночь на маскараде. Простите меня! Я всегда служил королю верой и правдой, а потому простите мне, что я служил той женщине, которую мы все проклинаем. Я вижу и понимаю теперь, что исполнять волю короля значит погубить его. Вы явились, чтобы спасти его, и отныне я не буду исполнять ничьих приказаний, кроме ваших.

Королева протянула ему руку и, подняв его, с радостью проговорила:

— Благодарю тебя, Цетрик!.. Ты можешь много сделать для короля, потому что ты целый день с ним. Если ещё возможно спасти твоего господина, то это можем сделать только я и ты.

Цетрик снова опустился на колени перед Марией и поцеловал край её одежды.

— Я не могу больше оставаться, — сказал он, — потому что иначе моё отсутствие заметят. Если король узнает, что я здесь, то не будет больше так доверять мне, как до сих пор. Позвольте дать вам ещё один совет. У короля доброе сердце, но слишком пылкая фантазия, здесь-то и таится корень его болезни, а потому старайтесь действовать на его фантазию, окружайте всё дымкой поэзии. Наряжайтесь сами; красивым нарядом вы достигнете больше, чем просьбами и мольбами. Завладейте его воображением — и вы будете его повелительницей и владычицей.

Мария улыбнулась, кивнула своей красивой головкой и отпустила Цетрика. Затем, одевшись, она приказала позвать министра финансов, крещёного еврея Черенцеса.

Это был один из самых оригинальных людей при дворе Людовика II. Многие ещё помнили маленького Черенцеса, когда он с котомкой на спине и аршином в руках ходил с товаром из одной деревни в другую и писал свои счета мелом на дверях домов. Теперь он был великим человеком: заседал в совете короля, имел высокий чин и орден; его дочь была важной дамой, и он решил выдать её замуж только за магната или палатина. Однако, несмотря на всю свою важность, он не мог отделаться от своих еврейских манер. Он вошёл к королеве, делая множество поклонов, потирая руки и скромно улыбаясь. Королева предложила ему сесть; министр поместился на самом кончике стула и тихо спросил, что угодно её величеству.

— Мне нужны деньги, — непринуждённо начала Мария.

— Деньги? — дрожащим голосом повторил Черенцес. — Деньги? Но где же мне взять их, когда во всей стране нет ни одной монетки?

— Где взять денег? — ответила королева. — Из ваших железных сундуков и больших мешков.

— Каких мешков? — спросил еврей, бледнея как полотно.

— Из мешков, которые спрятаны в подвалах вашего дворца, — сказала Мария.

— Да покарает меня Господь! — воскликнул он, размахивая руками.

Королева с улыбкой посмотрела на еврея, а потом весело проговорила:

— Замок Офен — не разбойничий притон; я не хочу от вас подарков, и ваши сундуки останутся в целости!

С этими словами она поднялась, достала большую шкатулку и вынула из неё чудное бриллиантовое ожерелье.

Глаза министра заблестели; он надел большие круглые очки и стал рассматривать бриллианты.

— Хотите это в залог?

— За сколько? — спросил еврей, продолжая любоваться драгоценностями.

— За двадцать тысяч талеров, — ответила королева.

— Много денег! — воскликнул еврей. — Но бриллианты — хороший залог, и я хочу услужить вам. Сейчас принесу деньги, — сказал он, забирая ожерелье.

— Это дело должно остаться между нами. Понимаете? — добавила королева.

Час спустя в комнате её величества стояло сто мешков, по двести талеров в каждом.

Молодая, энергичная королева немедленно начертала план своего обращения с супругом. Хотя её правдивой и открытой натуре и претила неискренность, но она была настолько умна, что понимала необходимость предпринимаемых ею мер.

Когда Людовик приходил утром к супруге, чтобы поцеловать её, она спокойно выпроваживала его, говоря, что по горло занята делами и не может прервать свои занятия и что ему не интересно всё, что касается управления. Она советовала ему покататься верхом, пострелять из лука или погулять. Людовик возвращался в свои покои, ходил из угла в угол и не знал, чем заняться. Через некоторое время он посылал Цетрика к королеве узнать, не может ли он видеть её, но Мария отвечала, что не хочет утомлять его налогами, назначениями и тому подобными скучными вещами, и просила подождать до обеда.

Тогда король звал своих собак и отправлялся гулять на вал; однако им овладевало непреодолимое желание увидеть Марию, и он шёл к ней, стучался в дверь и восклицал:

— Я непременно должен видеть тебя, Мария, я не буду мешать тебе, даю слово. Я буду твоим писарем, только впусти меня!

Королева впускала его и снова возвращалась к своему письменному столу, где сидел её личный секретарь. Король с изумлением смотрел на свою супругу и с восхищением замечал на ней новое платье, которого ещё никогда не видел. Скрестив руки на груди, Мария ходила по комнате, заставляла своего секретаря читать ей различные бумаги, диктовала решения, давала приказания. Сначала Людовик следил за её движениями, прислушивался к звуку её голоса и наконец начал проявлять интерес к делу и задавать вопросы. Мария с улыбкой отвечала ему; король с каждым разом все с большим интересом относился к делам, высказывал свои мнения и записывал то, что ему говорила Мария.