Так что, молчит Нежданка. Сопит обиженно, да пироги уж третий раз на дню новые лепит. Старается.

Лепит она хорошо, печет плохо. Не умеет совсем готовить, да почему-то не чувствует, как с печкой контакт наладить.

Стала уж думать, — мож, права Сорока была, нельзя ведьму к печи, к чугункам подпускать — все испортит.

— Тетка Нелюба, — решилась уж, позвала.

— Слухаю, — откликнулась та, перематывая пряжу.

— Только ты не обижайся уж, — на всякий случай предупредила. — Давно спросить хочу, не стерплю.

— Спрашивай уж, — улыбнулась в ответ знахарка. — Не захочу, так не стану отвечать.

— Каково тебе с таким именем… недобрым живется? — выпалила вопрос, что давно с боку на бок колючим ежом в душе перекатывался, спать не давал.

Оторвалась тетка Нелюба от пряжи, вдаль куда-то сквозь стену бревенчатую посмотрела.

. — Нежданка сама ты… Тебя не ждали… — усмехнулась грустно. — Важно то для тебя тож, потому и спрашиваешь…

— Просто я иногда думаю, — шмыгнула носом девчонка. — Кабы иначе жизнь моя началась, кабы мамка меня любила и как по-доброму нарекла, да хоть бы Жданкой вот… Мож, и по-другому все сложилось? Мож, жила бы в родном дому, любая бабья работа в руках спорилась, женихи бы румяны сватались. Уж пошла бы за кого… А так… Так ничего путнего не умею… С кем ни поведусь — одна беда выходит. Не могу то рассказать, да, уж, правда, столько горя видала — никому такого не пожелаешь.

Долго молчала тетка Нелюба, потому уж ответила:

— Не знаю я правильный ответ на твой вопрос… Сама хотела бы знать, да не знаю…

Долго потом молча сидели, Нелюба пряжу мотала, Нежданка кошку гладила.

— Тятька мой мамку обманул и сбежал, она брюхатая осталась, — вдруг решилась рассказать хозяйка. — Виданное ли дело то… Какой позор для девки в деревне… Да, хоть где позор, — вздохнула тяжко.

Нежданка сидит молча слухает. Сама краской от стыда заливается, да уж в Марыську носом уткнулась — прячется.

— Замуж она, понятно дело, после такого не вышла, а хотелось, чай — молодая, красивая да веселая… Плясать уж шибко любила…, — спокойно, ровно рассказывала знахарка, да вдаль куда-то, как в свое детство невеселое смотрела. — В родительской избе мамка жить осталась, бабке с дедом то, конечно, тоже не по нраву пришлось.

— А дальше? — наконец, Нежданка спросила.

— Невзлюбила она меня с самого рождения, сызмальства лупила страшно, — нехотя и об том тетка Нелюба вспомнила, призналась — Видишь, уж как нарекла… Бабка с дедом тоже меня терпеть не могли, шугали только да стращали… Дед «чертовым отродьем» кликал.

У Нежданки прям дыхание перехватило, как уж все с ее судьбой местами сходится. Только ее «ведьминым отродьем» вся деревня звала — разве в том и есть отличие. Зато у нее хоть отец был, да дед Василь любил крепко.

— В двенадцать годков убегла я из дома, — дальше уж тетка Нелюба сказывает. — Ой, как страшно было, девчонке махонькой несмышленой на такое решиться, — ты даже не представляешь, поди…

Грустно улыбнулась Нежданка, уж она-то отлично знала, каково это… Только не сама она убежать решилась, злая толпа ее из дома родного погнала. От смерти бежала неминуемой под чужим именем, под чужой личиной… Так с тех пор по свету и болтается, без роду, без племени, без родной крыши над головой…

— Прибилась я к старушке одной, она травами лечила, — дальше уж тетка Нелюба сказывает. — Далеко со страху я забралась, чтоб мать с бабкой не нашли, — в таку густу чащу… На хуторе диком старуха жила совсем одна-одинешенька. На ярмарке я ее встретила в деревеньке одной, она туды за покупками два раза в год ездила…Чудом, в общем, свиделись…

Нежданка уж слушала, затаив дыхание. Думала она раньше, что у нее одной така судьба сложная. Доля и Недоли — дочки Матушки Макошь, оказывается, те еще мастерицы — уж таки кружева плетут, ни за что нарочно не придумаешь.

— По дому, по хозяйству я старушке помогала… — тетка Нелюба продолжает. — Потом уж учить она меня начала премудростям знахарским… Долго учила. До двадцати двух годков моих. А мы все на хуторе в глуши лесной жили…Так я замуж и не вышла, поздно уж, куда в двадцать три…

Заплакала тут Нежданка почему-то, так тетку Нелюбу жалко стало.

— А я замуж и не рвалась, не видела я жизни доброй в семье, — все опять об своем хозяйка рассказывает, сокровенным самым делится. — Дед бабку бил, она гулящая что ли была, али так старому казалось просто…Мать меня ненавидела, мужиков каких водила иногда на сеновал, так дед потом и мамку вожжами по деревне гонял… Правда, уж вовсе ничего хорошего про ту жизнь вспомнить не могу. Хочу, да не получается. И пальцы у меня переломаны, и ожог на боку, а уж рубцов сколько вожжи на шкуре оставили — и не пересчитать.

Вона как. Уж не така горькая судьба у самой Нежданки сложилась, ей-то хорошее легко вспоминается. И как с дедом в ночное ходили, как на качелях он ее качал да сказки рассказывал. И сестрицы старшие веселые, и братья пригожие, что защищать встали плечом к плечу против княжьих людей. Тишка — добрый кот… Даже Сорока уж вожжами не лупила. По-другому изводила, конечно, да не калечила, пальцев не ломала. Боялась чего-то что ли?

— А потом старушка та померла, а я ее дело переняла, — тетка Люба новую уж историю из своей жизни рассказывает. — Так уж с тех пор и лечу людей, уж стольким страдания облегчила, а кого и от смерти спасла… Люблю я лечить, умею хорошо…

— Да, вона как меня быстро на ноги поставила, — охотно закивала лохматой головой Нежданка.

— А я вот думаю иногда, коли бы не было у меня такого детства горького, кабы малой из дома не утекла, мож, и собой бы стать не смогла иначе? — первый раз за весь разговор тетка Нелюба на девку посмотрела. — Мож, не зря оно так все сложилось, должна я была лечить — в том мое призвание.

Никогда не думала о том Нежданка, кем уж стала она, чему научилась, от бед своих спасаясь.

— Один раз меня в деревню покликали к мальчонке-трехлеточке, — дальше тетка Нелюба сказывает. — Из пруда его достали, чуть не утоп.

— Спасла же? — с нетерпением Нежданка спросила.

— Спасла, — улыбнулась тетка Нелюба. — Его сразу без меня откачали, да воды гнилой наглотался, там уж кишки лечить надо было от заразы. Вылечила, чего уж…

Вернулась она к пряже, потом снова от работы оторвалась:

— К чему я про мальчонку-то вспомнила? Приехала я к ним в избу, как покликали, а там така семья ладная — муж жену любит, сразу видать, такие они ласковые друг к другу, с заботой и добрым словом все делают… Посмотрела я на них, да так потом себя жалко стало… Мож, и у меня такая семья бы получилась, коли бы я умела любить, заботу видала, кабы в любви с детства росла, знала бы, как правильно семью строить…

Вздохнула печально Нежданка. У нее, чай, тоже не было складной семьи, чтоб с заботой да любовью… Саму сильну любовь, каку видала, — то промеж Вандой и Балуем, не семья, конечно, а все ж любовь… Да, и княгиня Рогнеда с князем хорошо живут вроде.

— С одной стороны, ни о чем не жалею, что знахарскому делу обучилась, да живу не как все, не крестьянским трудом, а травами дикими, сборами от недугов разных, — вздохнула Нелюба. — А с другого боку жалею все ж таки, что любви обычной земной так и не узнала, что семьи нет, детушек не народила… Думаю иногда, мож, имя сменить надо было еще давно? — посмотрела на Нежданку да улыбнулась.

— Да, разве ж можно имя менять? — выдохнула от ужаса девчонка.

— А чего ж нет? — засмеялась тетка Нелюба. — Имена, как у нас с тобой, — энто ж целое послание ребенку на всю жизнь… Как наказ суровый да жестокий… Мол, нелюбима ты, дочка, уродилась, плоха ты слишком — нельзя тебя любить, не для тебя любовь на белом свете придумали… Беда в том, что не в одном имени тот наказ читается, то уж кажный день нелюбимому ребенку в глаза тычут по-всякому… А уж помрут родители, али само дите из дому сбежит от невыносимости такой, да все одно уж тот наказ уж в головушку заколочен накрепко, сама себе твердить заместо матушки будешь… И все плохое, что вокруг случается, на себя цеплять станешь, во всем вину свою чувствовать… Поздно уж я поняла, как разрушительна та сила злая, сколько уж крепких людей сгубила…