Дорогой читатель, ты уже знаешь, что надписи «Отмель осоки и заводь цветов» и «Торжественное явление феникса» были придуманы Баоюем, когда Цзя Чжэн испытывал его способности. Об этом рассказывалось в предыдущей главе. Но как могло случиться, что эти надписи были признаны совершенными и развешаны в саду? Ведь семья Цзя принадлежала к числу образованных и в ней всегда нашлось бы два-три человека, способных сочинять подобные надписи, не то что в семье, которая только что разбогатела и старшие еще не успели научиться грамоте. Зачем же все-таки употребили надписи, предложенные неопытным юнцом?

Дело в том, что до того, как Юань-чунь попала ко двору, ее воспитывала матушка Цзя. Когда родился Бао-юй, Юань-чунь была уже взрослой девушкой. Она понимала, как дорог престарелой матери единственный сын, поэтому горячо любила и жалела своего младшего брата. Они с Бао-юем вместе прислуживали матушке Цзя и ни на минуту друг с другом не расставались. В возрасте трех-четырех лет, когда Бао-юй еще не посещал школу, он с помощью Юань-чунь выучил наизусть несколько книг и запомнил несколько тысяч иероглифов. Хотя Бао-юй приходился ей братом, Юань-чунь относилась к нему как мать к сыну. После того как Юань-чунь была взята ко двору, она часто писала в письмах отцу:

«Хорошенько воспитывайте Бао-юя: если не будете строги с ним, из него ничего не получится; но чрезмерная строгость тоже чревата последствиями, да и доставит огорчения бабушке».

Заботы о семье никогда не покидали Юань-чунь. И недавно Цзя Чжэн, услышав похвальные отзывы учителя о способностях Бао-юя, решил взять его с собой в сад, чтобы там, между прочим, испытать его. Хотя надписи, сделанные Бао-юем, нельзя было назвать блестящими, в них отражался общий дух, царивший в семье Цзя, и Цзя Чжэн полагал, что, если эти надписи прочтет Юань-чунь и узнает, что их сочинил ее младший брат, она тоже порадуется его успехам. Поэтому он решил воспользоваться этими надписями. В тех местах, для которых в тот день не успели придумать надписи, их добавили впоследствии.

Между тем Юань-чунь, увидев эту надпись из четырех слов, с улыбкой заметила:

– «Заводь цветов» – уже хорошо, к чему еще «отмель осоки»?

Сопровождавший ее евнух тотчас сошел на берег и помчался к Цзя Чжэну. Цзя Чжэн распорядился немедленно заменить надпись.

Вскоре лодка пристала к берегу, Юань-чунь вышла из нее и пересела в паланкин. Она увидела впереди очертания великолепного дворца и силуэт высокого зала. На каменной арке перед входом было написано: «Обитель бессмертных жителей неба». Юань-чунь тут же велела заменить надпись на «Уединенный павильон свидания с родными», а сама направилась к павильону. Она увидела просторный, освещенный факелами и усыпанный благовонными травами двор, увешанные фонариками деревья, золотые окна и яшмовые пороги. Невозможно описать прелесть и красоту бамбуковых занавесок с вплетенными в них тонкими, как усы креветок, нитями, разостланных повсюду ковров из меха выдры, ширм из фазаньих хвостов, а также опьяняющих ароматов, струящихся из курильниц!

Поистине:

– Почему в этом месте нет никакой надписи? – спросила Юань-чунь.

Сопровождавший ее евнух опустился на колени и почтительно произнес:

– Это ваши личные покои, государыня, и никто не посмел дать им название.

Юань-чунь молча кивнула.

Евнух, распоряжавшийся церемониями, попросил ее сесть на возвышение и принять поздравления родных. Внизу у ступеней заиграла музыка. Второй евнух подвел к крыльцу Цзя Шэ и Цзя Чжэна, чтобы они поклонились Гуй-фэй, но личная прислужница Гуй-фэй передала повеление, что Гуй-фэй освобождает их от этой церемонии.

После этого Цзя Шэ и остальные мужчины вышли.

Затем евнух подвел к крыльцу матушку Цзя и других женщин. Снова вышла служанка и объявила:

– Можно отменить церемонию.

Женщины тоже удалились.

Затем трижды был подан чай, и Юань-чунь спустилась с возвышения. Музыка прекратилась.

Удалившись в боковую комнату, Юань-чунь переоделась. Ей подали коляску, и она отправилась навещать родных. Войдя в покои матушки Цзя, она хотела было совершить церемонии, какие обычно полагаются при встрече с родителями, но матушка Цзя и остальные женщины помешали ей это сделать, и сами опустились перед нею на колени. На глаза Юань-чунь навернулись слезы. Одной рукой она обняла матушку Цзя, другой – свою мать госпожу Ван, и все трое молчали и только всхлипывали, несмотря на то что у них было много чего рассказывать друг другу.

Госпожа Син, Ли Вань, Фын-цзе, Ин-чунь, Тань-чунь, Си-чунь молча стояли рядом и тоже плакали.

Лишь через некоторое время Юань-чунь овладела собой, через силу улыбнулась и сказала:

– Когда-то вы провожали меня туда, где нет возможности видеться с вами, а теперь, когда я вернулась домой, вы плачете, вместо того чтобы радоваться и смеяться. Ведь я скоро снова уеду, и неизвестно, удастся ли нам еще когда-нибудь свидеться!

Она опять не выдержала, и рыдания сдавили ей горло. Госпожа Син стала утешать ее.

Затем матушка Цзя усадила Юань-чунь, и все по очереди представились ей. После этого Юань-чунь приняла во внешнем зале поздравления управляющих дворцами Нинго и Жунго, их жен и всех остальных служанок.

– Как много у нас родных! – со вздохом произнесла Юань-чунь, когда окончилась церемония. – Жаль только, что невозможно повидаться с каждым в отдельности!

– Ваших повелений ожидают родственники из семьи Сюэ и семьи Ван, а также Бао-чай и Дай-юй, – обратилась к ней госпожа Ван. – Они приходятся нам дальними родственниками, и мы не осмелились самовольно приглашать их сюда.

Юань-чунь распорядилась просить их. Тотчас же вошла тетушка Сюэ и хотела совершить церемонии, положенные при встрече с государыней, но Юань-чунь сделала ей знак не утруждать себя и всем остальным велела просто подходить к ней и рассказывать все, что им хотелось бы ей рассказать. Потом вошла служанка Бао-цинь, которую Юань-чунь взяла с собой во дворец, и поклонилась матушке Цзя. Матушка Цзя поспешно подняла ее, приказала отвести в отдельные покои и хорошенько угостить. Евнухи, распоряжавшиеся церемониями, наложницы государя, дворцовые прислужницы разместились во дворце Нинго и на половине, которую занимал Цзя Шэ, а здесь остались три или четыре младших евнуха для разных поручений. Тогда мать, дочь и сестры стали рассказывать друг другу о себе, о домашних делах, обо всех событиях, которые произошли после того, как они расстались. Затем к занавеске, которой была завешена дверь, подошел Цзя Чжэн и, не входя в комнаты, отвесил низкий поклон и справился о здоровье Гуй-фэй.

– Даже в простой деревенской семье, где едят грубую пищу и одеваются в простую одежду, – сказала ему Юань-чунь, – дочь не лишена радости видеть своего отца. Я же пользуюсь богатством, но разлучена с родными и лишена такого счастья.

Цзя Чжэн, сам едва сдерживавший слезы, произнес в ответ:

– Живя среди кукушек и ворон, разве мечтал я о том, что доживу до счастья лицезреть феникса? Удостоившись небесной милости, вы прославили добродетели своих предков – а это и есть то лучшее, что может быть на земле, озаряемой солнцем и луной. Все добродетели предков, излившиеся на вас, коснулись меня и моей супруги. Нынешний государь, достигнув великих добродетелей, какие только способны рождать Небо и Земля[72], проявил невиданные милости, и если бы даже я истер в порошок мои печень и мозг, все равно этого было бы недостаточно, чтобы отблагодарить за них! Теперь мне каждый день с утра до вечера нужно заботиться только о том, чтобы доказать государю свою преданность и усердие по службе. Низко кланяясь, смиренно желаю совершенномудрому государю десять тысяч лет здравствовать, ибо это было бы счастьем для народа Поднебесной. Государыня, обо мне и моей супруге не беспокойтесь! Лучше молитесь о том, чтобы еще обильнее излилась на вас драгоценнейшая любовь государя, старательно и прилежно выражайте ему свое уважение и почтение, дабы не оказаться неблагодарной за те милости, которыми вас щедро осыпает Высочайший.