– Старушка пришла издалека, чтобы узнать о здоровье госпожи. В прежние годы госпожа часто ее принимала, поэтому я и осмелилась привести ее сюда. Когда придет вторая госпожа, я ей все подробно расскажу, – надеюсь, она не прогневается на меня за мою дерзость.

– Что ж, пусть войдет и посидит здесь, – после некоторого раздумья решила Пин-эр.

Жена Чжоу Жуя вышла и вскоре привела бабушку Лю и Бань-эра. Когда они взошли на крыльцо, девочка-служанка откинула перед ними ярко-красную дверную занавеску. Едва бабушка Лю переступила порог зала, в лицо ей пахнул какой-то неведомый аромат, и ей показалось, будто она плавает в облаках.

Вещи, стоявшие в зале, сверкали одна ярче другой, их блеск ослеплял глаза: от него кружилась голова и рябило в глазах. Бабушка Лю только одобрительно кивала головой, причмокивала губами да поминала Будду.

Миновав зал, они попали в комнату, расположенную в восточной стороне дома, где находилась спальня дочери Цзя Ляня. Пин-эр, стоявшая возле кана, окинула бабушку Лю внимательным взглядом, поздоровалась с ней и предложила сесть.

При виде Пин-эр, одетой в шелка, украшенной золотыми и серебряными украшениями и прекрасной, как цветок, бабушка Лю решила, что это и есть Фын-цзе, и уже хотела назвать ее «уважаемой госпожой», как жена Чжоу Жуя сказала:

– Это барышня Пин-эр.

Только услышав, что Пин-эр в ответ назвала жену Чжоу Жуя «матушкой Чжоу», старушка поняла, что перед нею всего лишь служанка, пользующаяся доверием своей госпожи.

Предложив бабушке Лю и Бань-эру сесть на кан, Пин-эр и жена Чжоу Жуя присели напротив их. Служанки тотчас подали чай.

Вдруг бабушка Лю услышала шум и шипение, словно кто-то просеивал муку через сито, и она невольно стала оглядываться по сторонам. В глаза ей бросился какой-то ящик, висевший на колонне, а под ним – похожий на весовую гирю предмет, который все время равномерно раскачивался.

«Что это? – подумала про себя бабушка Лю. – Для чего этот ящик?»

Пока она дивилась, неожиданно раздался звук «дан-н», словно ударили в медный колокол, и бабушка Лю испуганно вытаращила глаза. Но тут же последовало еще восемь или девять ударов.

Ей захотелось спросить, что все это значит, но она заметила, что служанки вдруг засуетились, забегали, послышались возгласы:

– Госпожа идет!..

Пин-эр и жена Чжоу Жуя проворно встали, предупредив бабушку Лю:

– Сиди пока здесь. Когда нужно будет, мы тебя позовем.

С этими словами они поспешили навстречу госпоже.

Затаив дыхание, бабушка Лю прислушивалась к голосам, доносившимся из-за двери. Ей показалось, что десять или двадцать женщин, шурша шелковыми платьями и юбками, смеясь и разговаривая между собой, прошли через зал и скрылись в боковой комнате. Затем появились еще три женщины с темно-красными лаковыми ларцами в руках и остановились неподалеку от входа в ту комнату, где сидела бабушка Лю. С противоположной стороны зала послышался голос: «Подавайте!» Все сразу исчезли, осталось лишь несколько служанок, разносивших чай.

Наступила мертвая тишина. Через некоторое время две женщины внесли столик, уставленный мясными и рыбными блюдами, и поставили его на кан. Некоторые чашки и тарелки на нем были нетронутыми, из других взято понемногу.

При виде кушаний Бань-эр раскапризничался, заявил, что хочет мяса, и бабушка вынуждена была дать ему шлепка.

Вдруг в дверях появилась улыбающаяся жена Чжоу Жуя и рукой поманила бабушку Лю. Та быстро спустилась с кана и вышла в зал. Жена Чжоу Жуя что-то прошептала ей на ухо, и бабушка Лю заковыляла к дверям комнаты на противоположной стороне.

Перед дверью на медных крючках висела мягкая узорчатая занавеска, в глубине комнаты под окном, выходящим на южную сторону, находился кан, застланный красным ковром, а на нем, у восточной стены, лежала подушка, какие обычно подкладывают под спину, подушка для сидения, матрац, сверкавший золотым шитьем, и серебряная плевательница.

Фын-цзе в соболиной шапочке Чжао-цзюнь, в темно-зеленой шелковой на беличьем меху шубке с жемчужным поясом, в отороченной горностаем темно-красной креповой юбке, густо нарумяненная и напудренная, сидела в комнате и бронзовыми щипцами разгребала золу в жаровне для согревания рук. Возле кана стояла Пин-эр с лаковым чайным подносом в руках, на котором была лишь одна маленькая чашечка с крышкой.

Не поднимая головы и по-прежнему занимаясь разгребанием золы, Фын-цзе медленно спросила:

– Еще не пригласили?

Она подняла голову и протянула руку, чтобы взять чай с подноса. И в тот же момент заметила, что перед нею стоят старуха и мальчик, которых привела жена Чжоу Жуя. Фын-цзе сделала движение, собираясь встать. Лицо ее сразу приняло ласковое выражение, она поинтересовалась здоровьем бабушки Лю, а затем повернула голову и недовольным тоном сказала жене Чжоу Жуя:

– Что же ты сразу мне не сказала!

Бабушка Лю несколько раз низко поклонилась и осведомилась, как чувствует себя уважаемая госпожа.

– Сестра Чжоу, поддержи ее, пусть она не кланяется, – попросила Фын-цзе. – Ведь я с ней незнакома, не знаю, кем она мне приходится по старшинству, и даже не решаюсь именовать ее!

– Это та самая бабушка, о которой я только что вам докладывала, – поспешно сказала жена Чжоу Жуя.

Фын-цзе кивнула головой.

Бабушка Лю присела на край кана, а Бань-эр спрятался у нее за спиной, и никакими уговорами нельзя было заставить его выйти оттуда и поклониться.

– Оказывается, родственники не очень охотно поддерживают с нами связь, – с улыбкой заметила Фын-цзе. – Те, кто в курсе дела, говорят, что вы нас недолюбливаете, поэтому не хотите к нам приходить. Те же, кто ничего не понимает, уверяют, что это мы относимся с пренебрежением к вам.

Еще раз помянув про себя Будду, бабушка Лю сказала:

– Нам дома и так тяжело приходится, денег на дорогу нет, когда нам думать о визитах?! Сюда ходить – только унижать вас да себя ставить в смешное положение перед слугами.

– Ты нас обижаешь, бабушка, – улыбнулась Фын-цзе. – Мы ведь люди бедные, живем только славой предков. Кто из нас имеет что-нибудь? Наше богатство – только видимость! Недаром пословица гласит: «При императорском дворе всегда найдется три ветви бедных родственников». А что уж говорить о нас с вами?! Ты докладывала госпоже? – внезапно спросила Фын-цзе, обращаясь к жене Чжоу Жуя.

– Ждала ваших указаний, – ответила та.

– Поди погляди, – наказала ей Фын-цзе. – Если там кто-либо есть, не говори ничего, а если госпожа одна – доложи ей и послушай, что она скажет.

Жена Чжоу Жуя почтительно кивнула и вышла.

Между тем Фын-цзе велела дать Бань-эру фруктов, и едва успела спросить бабушку Лю о кое-каких пустяках, как появилась целая толпа экономок с разными хозяйственными делами. Пин-эр доложила об этом Фын-цзе.

– Я занята с гостями, – ответила Фын-цзе, – пусть приходят вечером. Если у них что-нибудь особо важное, впусти!

Пин-эр вышла, но через минуту вернулась обратно:

– Я опросила их – ничего важного нет. Я их пока отпустила.

Фын-цзе одобрительно кивнула.

Вскоре вернулась жена Чжоу Жуя и обратилась к Фын-цзе:

– Госпожа говорит: «Сегодня у меня нет времени. Пусть примет вторая госпожа – все равно. Премного благодарна за внимание. Если бабушка пришла по какому-нибудь делу – пусть скажет второй госпоже».

– Нет, нет, – заторопилась старушка. – Я просто хотела повидаться с госпожой да со второй госпожой – ведь это долг родственников.

– Нечего сказать – ладно, – вставила жена Чжоу Жуя. – А если есть – говори второй госпоже, это все равно что обратиться к самой госпоже.

С этими словами она подмигнула бабушке Лю. Старушка покраснела. Она уже раскаивалась, что пришла, но делать было нечего, и, собравшись с духом, она произнесла:

– Откровенно, мне не следовало ничего говорить, поскольку я попала сюда впервые. Но так как я пришла издалека, все же придется сказать…

Тут ее прервал голос служанки, донесшийся от вторых дверей: