При виде такой картины матушка Цзя и госпожа Ван задрожали от страха и разразились громкими рыданиями, которые чередовались с возгласами: «мальчик», «родной». Переполошился весь дом, в сад сбежались Цзя Шэ, госпожа Син, Цзя Чжэн, Цзя Чжэнь, Цзя Лянь, Цзя Жун, Цзя Юнь, Цзя Пин, а также тетушка Сюэ, Сюэ Пань, жена Чжоу Жуя и многие слуги и служанки.
Все пребывали в состоянии крайней растерянности и не знали, что предпринять. И вдруг в саду появилась Фын-цзе. Она размахивала сверкающим кинжалом и убивала попадавшихся на пути кур и собак. Увидев людей, она страшно вытаращила глаза и хотела броситься на них. Поднялся еще больший переполох. Не растерялась только жена Чжоу Жуя, которая поспешила привести в сад нескольких женщин посильнее. Они вместе набросились на Фын-цзе, отобрали у нее кинжал, а ее отнесли в дом. Пин-эр и Фын-эр разразились воплями. Цзя Чжэн тоже был крайне взволнован.
Пошли толки и пересуды: одни говорили, что надо совершить обряд изгнания наваждения, другие доказывали, что необходимо позвать кудесника, некоторые советовали пригласить из храма Яшмового владыки даоса Чжана, который умел изгонять нечистую силу. Шумели очень долго, устраивали молебствия, произносили заклинания, перепробовали многие лекарства, но все безрезультатно.
Когда солнце стало садиться, жена Ван Цзы-тэна попрощалась и уехала.
На следующий день приехал сам Ван Цзы-тэн, чтобы справиться о состоянии больных. Затем стали приезжать родственники из семьи Ши-хоу, братья госпожи Син и многие другие. Одни привозили наговорную воду, другие рекомендовали буддийских и даосских монахов, третьи предлагали опытных врачей.
Фын-цзе и Бао-юй лишились рассудка и перестали узнавать окружающих. Они лежали, разметавшись в жару, беспрерывно бредили. К ночи их состояние ухудшилось. Женщины и девочки-служанки не осмеливались к ним приближаться. Вследствие этого больных перенесли наверх в комнату госпожи Ван и приставили к ним людей, которые должны были посменно дежурить у постели.
Матушка Цзя, госпожа Ван, госпожа Син и тетушка Сюэ ни на шаг не отходили от больных и все время плакали. Цзя Шэ и Цзя Чжэн, которые опасались, как бы слезы не причинили вреда здоровью матушки Цзя, тоже бодрствовали по ночам и не давали покоя никому из домашних.
Цзя Шэ созвал, откуда только можно было, буддийских и даосских монахов, но Цзя Чжэн, видя, что от них нет никакого толку, сказал ему:
– Судьба человека зависит от неба, и бороться с нею бесполезно. Мы лечили наших больных всеми способами, но ничего не помогло. Видимо, на то воля Неба. Придется покориться!
Однако Цзя Шэ не слушал его и продолжал суетиться.
Прошло три дня. Фын-цзе и Бао-юй лежали неподвижно, дыхание у них было еле заметно. В доме стали поговаривать о том, что никакой надежды на выздоровление нет, и даже подумывали о необходимости сделать приготовления к похоронам. Матушка Цзя, госпожа Ван, Цзя Лянь, Пин-эр и Си-жэнь безутешно рыдали. Одна только наложница Чжао делала вид, что опечалена, а в душе ликовала, что наконец ее желание исполняется.
На четвертое утро Бао-юй вдруг широко раскрыл глаза и, глядя на матушку Цзя, сказал:
– Больше я не буду жить в вашем доме, скорее проводите меня отсюда!
От этих слов матушке Цзя показалось, будто у нее вырвали сердце. Наложница Чжао, стоявшая с нею рядом, стала уговаривать:
– Не нужно так убиваться, почтенная госпожа! Мальчик все равно не выживет, поэтому было бы самым благоразумным обрядить его как следует, и пусть он уйдет из этого мира немного раньше. Это избавит его от излишних страданий. Если вы все время будете так скорбеть, это лишь увеличит страдания мальчика на том свете.
Возмущенная этими словами, матушка Цзя плюнула ей в лицо и разразилась бранью:
– Подлая баба! Откуда тебе известно, что он не выживет? Может быть, ты мечтаешь из его смерти извлечь пользу? И не помышляй об этом! Если только он умрет, я из тебя душу вытряхну! Это все вы подстрекаете его отца, чтобы он заставлял мальчика целыми днями читать и писать! Запугали так, что он от родного отца прячется, как мышь от кошки! Кто, как не ваша свора, строит эти козни? Довели мальчика до смерти и радуетесь, что добились своего! Нет, я этого не прощу!
Она бранилась, а слезы ручьями катились по ее щекам. Стоявший возле нее Цзя Чжэн тоже разволновался. Крикнув наложнице Чжао, чтобы она убиралась, он осторожно принялся утешать мать. Но в этот момент на пороге появился слуга и громко объявил:
– Два гроба готовы!
Матушке Цзя будто вонзили нож в сердце, и она испустила горестный вопль.
– Кто распорядился готовить гробы? – выкрикнула она. – Хватайте этих людей и бейте палками до смерти!
Матушка Цзя так разбушевалась, что готова была перевернуть все в доме вверх дном.
И вдруг среди этой суматохи откуда-то издалека донеслись еле различимые удары в деревянную рыбу и послышался голос:
– Слава избавляющему от возмездия и освобождающему от мирских пут всемогущему Бодисатве! Если кого-нибудь постигло несчастье, если нет спокойствия в доме, если кто-то одержим нечистой силой, если кому-то грозит опасность – зовите нас, и мы исцелим его!
Матушка Цзя и госпожа Ван тотчас приказали слугам бежать на улицу и разузнать, кто там. Оказалось, это были буддийский монах с коростой на голове и хромой даос.
Внешность буддийского монаха можно было бы описать следующим образом:
Нос его – будто печенки кусок,
длинные брови висят.
Очи похожи на яркие звезды,
блещет пронзительно взгляд.
Ряса изодрана, рваные туфли
не оставляют следов,
На голове и вонючей и грязной
гнойные чирьи сидят.
Какова же была наружность даоса?
Разные ноги: одна коротка,
длинная слишком другая.
Видно, по лужам тащили его —
так его грязь покрывает.
Если при встрече захочешь спросить,
где отыскать его дом? —
В землях на запад от речки Жошуй,
в рощах бессмертных Пэнлая.
Цзя Чжэн велел пригласить монахов и первым делом осведомился у них, в каких горах они занимались самоусовершенствованием.
– Вам это знать ни к чему, почтенный господин, – ответил буддийский монах. – Нам стало известно, что в вашем дворце есть страждущие, и мы пришли, чтобы их исцелить.
– В моем доме двое людей подверглись наваждению, – сказал им Цзя Чжэн. – Не знаю, какими чудесами можно их исцелить.
– И вы спрашиваете об этом у нас? – вмешался в разговор даос. – Ведь у вас есть редчайшая драгоценность, которая может излечить недуг!
– Да, мой сын родился с яшмой во рту, – подтвердил Цзя Чжэн, взволнованный словами даоса, – и на ней написано, что она способна охранять от зла и изгонять наваждения. Однако мне еще ни разу не доводилось убедиться в ее чудодейственных свойствах!
– Это потому, что в ней кроется кое-что неведомое вам, почтенный господин, – пояснил буддийский монах. – Прежде «бао-юй» обладала чудесными свойствами, но заключенный в ней дух ныне лишился своей волшебной силы, ибо увлечение музыкой и женщинами, жажда славы и богатства и другие мирские страсти, словно сетью, опутали ее обладателя. Дайте мне эту драгоценность, я прочту над ней заклинание, и она вновь обретет свои прежние чудесные свойства.
Цзя Чжэн снял яшму с шеи Бао-юя и передал монахам. Буддийский монах взвесил яшму на ладони и глубоко вздохнул:
– Вот уже тринадцать лет, как расстались мы с тобой у подножия хребта Цингэн! Хоть и быстро течет время в мире людском, но твои земные узы еще не оборваны! Что поделаешь, что поделаешь! Как счастлив ты был когда-то!
