Так впервые Мао стал в партии персоной номер один не только фактически, но и на бумаге. Это деяние оставалось тайным и держалось в большом секрете и от партии, и от Москвы. Ему предстояло оставаться таковым на протяжении всей жизни Мао — о происшедшем знала разве что горстка людей.

Вероятно, Ван Мин мог помешать маневрам Мао, потому что он открыл перед русскими факт попытки отравления. 22 марта 1943 года он показал Орлову одно из назначений доктора Цзиня, которое Владимиров переправил в Москву. Оттуда тотчас поступил ответ, что назначение, по сути, способно вызвать «медленное отравление», в «тяжелых случаях — смерть». Затем Ван Мин показал назначение главному медику Яньаня доктору Нельсону Фу, который начал расследование, показавшее, что Ван Мина пытались отравить.

Но Мао, непревзойденный махинатор, сумел обратить расследование себе на пользу. Пока устанавливалась попытка отравления, Мао, ссылаясь на то, что расследование еще идет, задерживал отъезд Ван Мина.

Козлы отпущения у Мао были всегда под рукой. На этот раз им стал доктор Цзинь. Владимиров писал, что 28 марта к нему неожиданно пришла госпожа Мао. «Она долго говорила о «ненадежности доктора Цзиня, который [как сказала она], возможно, является агентом [националистов]…»

Спустя пятьдесят шесть лет в сером бетонном здании в пыльном Пекине доктор У, единственный оставшийся в живых член медицинской комиссии из пятнадцати человек, которая вела официальное расследование в Яньане, дал интервью. Несмотря на свои восемьдесят семь лет, он был физически бодр и обладал удивительно ясным умом.

Когда было принято решение провести медицинское расследование, доктору У было поручено установить, действительно ли имело место отравление Ван Мина. Он «провел с Ван Мином месяц, спал в его кабинете, каждый день нагревал его мочу, опускал в нее тонкую серебряную пластину, которую затем рассматривал под микроскопом». В моче действительно содержалась ртуть. Доктор У доложил руководству, что Ван Мина медленно травили. Но никакие меры не были приняты. Медицинское расследование в конце концов началось только 30 июня 1942 года, то есть спустя три месяца после выявления факта отравления. Выводы, оглашенные 20 июля, подтверждали, что Ван Мин действительно был отравлен доктором Цзинем, и были подписаны им лично. Подписав документ, доктор сделал приписку: «По отдельным пунктам я изложу другие данные». Но он этого так и не сделал. В середине одного из заседаний он неожиданно бросился к ногам жены Ван Мина и разрыдался. Доктор У при этом присутствовал. Он поведал, что «доктор Цзинь упал на колени, молил простить его, говорил, что был не прав… Он признал свои ошибки, но, конечно, отрицал преднамеренность». В действительности же у доктора Цзиня был карманный медицинский справочник, в котором было специально оговорено, что ни в коем случае нельзя использовать каломель вместе с содой. Эти слова были подчеркнуты. Тогда доктор У указал ему: «Смотрите, вы же сами подчеркнули, что такая комбинация препаратов строжайше запрещена!» Цзинь молчал.

Больших неприятностей у Цзиня не было, он был отправлен в Цзаоюань, где жил вместе с элитой службы безопасности. Он оставался одним из врачей Мао и других партийных лидеров, что было бы невозможно, будь у Мао хотя бы малейшее сомнение в его компетентности или надежности[75].

В расследовании, конечно, не упоминалось имя Мао, но у русских сомнений не было: «Ван Мина отравляли… и в этом участвовали Мао Цзэдун и Кан Шэн».

Мао всячески старался не позволить Ван Мину уехать в Москву, и Чжоу Эньлай оставался его главным помощником в этом деле. Для приземления в Яньане русского самолета требовалось разрешение Чан Кайши. Мао лицемерно попросил Чжоу получить соответствующее разрешение Чана, одновременно дав ему понять, что не желает отъезда Ван Мина. Чжоу передал русским, что «националисты не позволяют Ван Мину покинуть Яньань». Линь Бяо, в это время находившийся в Чунцине, сказал советскому послу Панюшкину, что Чжоу никогда не поднимал этот вопрос перед националистами, потому что таковы были «инструкции» из Яньаня.

В это же время Чжоу получил разрешение Чана на прибытие русского самолета, который должен был доставить сына Мао Аньина из России. Двадцатиоднолетний Аньин, находившийся в России с 1937 года, учился в Военной академии, где вступил в ВКП(б). Он написал три письма Сталину с просьбой отправить его на фронт борьбы с фашистской Германией.

Не попав на фронт, Аньин после окончания академии 1 мая 1943 года попросил разрешения вернуться в Китай. Он был не только старшим сыном Мао, но и единственным вероятным наследником мужского пола, потому что второй сын Мао Аньцзин был умственно отсталым. Аньин послал телеграмму отцу (через Димитрова) и получил ответ, что Чан разрешил прилет самолета. Собравшись домой, Аньин попросил главу Школы для детей иностранных коммунистических лидеров присматривать за братом: «Не выпускайте его из виду… Он честный парень, только у него неполадки со слухом и проблемы с нервами».

19 августа 1943 года в Яньань вылетел русский самолет, чтобы забрать Ван Мина. Считалось, что на его борту находился Аньин. Но в день вылета он был срочно вызван к Димитрову. И когда самолет прибыл в Яньань, выяснилось, что Аньина на борту нет. Так Москва дала понять Мао, что желает сначала получить Ван Мина, а уж потом отпустит его сына.

Но Мао продолжал удерживать Ван Мина. Владимиров записал: «…Докторам велели сказать, что… Ван Мин не сможет перенести напряжение, связанное с перелетом. Экипаж долго задерживал вылет, но Мао оставался непреклонным».

20 октября прибыл еще один самолет. Он оставался в Яньане четверо суток и вылетел обратно с несколькими русскими разведчиками, но снова без Ван Мина. Повидавшись с доктором Орловым, Владимиров записал примерно следующее: «Ван Мин разрыдался… Он… все еще не может ходить… друзья его покинули. Он совершенно одинок в полном смысле этого слова…» Минуло уже два года с тех пор, как у него начались проблемы со здоровьем, и девятнадцать месяцев со времени начала отравления. Все эти долгие страшные дни его жена преданно за ним ухаживала, неизменно демонстрируя спокойствие и дружелюбие. Но однажды, закрывшись в комнате, она дала выход сдерживаемым эмоциям. Ее сын рассказал нам, что как-то раз он застал ее бьющейся в истерике на земляном полу. Она прижимала к лицу полотенце, чтобы заглушить рыдания. Мальчик был слишком маленьким, чтобы понять, что происходит, но неприятная сцена осталась в его памяти на всю жизнь.

В Яньане, по словам доктора Y, многие знали, что Ван Мина отравили ртутью и что кто-то настойчиво пытается его убить. Слухи быстро распространились, причем не только среди партийных деятелей, но и среди рядовых членов партии, имевших связи среди медицинского персонала. Очень много людей подозревали правду, и Мао почувствовал, что должен уничтожить подозрения на корню. А это означало, что Ван Мин должен публично отречься от обвинений.

1 ноября 1943 года, через неделю после отлета второго российского самолета, Мао созвал высших партийных чиновников на важное совещание. Ван Мин отсутствовал. Главным свидетелем был старый ветеран, которого специально доставили из-под ареста, чтобы тот сказал, что около года назад жена Ван Мина поведала ему об отравлении ее мужа и намекнула, что подозревает в этом Мао. Жена Ван Мина горячо опровергала это утверждение. 15 ноября она написала Мао и Политбюро, что ни она, ни ее муж никогда не имели подобных мыслей и не испытывают к Мао ничего, кроме благодарности. Дело об отравлении было формально закрыто.

Удивительно, до какой степени Мао позволял себе не повиноваться воле Сталина. Москва не могла просто так постоянно отправлять самолеты в Яньань. Более того, вокруг русских в Яньане стали происходить странные вещи. Их радиостанция неожиданно сломалась, причем явно не без помощи со стороны. Их собаки, которых они привозили с собой для обеспечения безопасности сигнализации, а также для защиты от волков, были обнаружены застреленными. Мао осмеливался на подобные выходки, потому что знал, что необходим Сталину. Именно в этот период, в октябре 1943 года, Сталин сказал американцам, что со временем вступит в войну с Японией. Поставки в Китай русского оружия значительно возросли.