Однако эта дружелюбная атмосфера стала головной болью для Мао по мере того, как росло количество случаев дезертирства. В докладе националистов говорилось, что, пока войска Мао находились лишь в одном уезде Миньсянь, свыше тысячи солдат Красной армии перешли на сторону противника. 2 октября Мао приказал силам безопасности «собрать» отставших солдат, что часто означало казнь. Один из старших офицеров (позднее начальник штаба армии коммунистического Китая) вспоминал: «Во время похода в Северную Шэньси от армии постоянно отставали солдаты. Организация политической безопасности вновь применила жестокие методы наказания». Офицер был напуган: «Я медленно шел вслед за своими, все время боясь, что упаду и меня примут за отставшего». «Принять за отставшего» означало то же, что и «позаботиться» у мафиозных кланов, то есть «убить». Однажды, «чуть не падая с ног», офицер решил, что не сможет больше идти: «Я успокоился, лишь когда добрался до штаба в 11 часов вечера».

Когда Мао наконец добрался до коммунистической территории в Северной Шэньси, которая должна была стать его базой, число его солдат уменьшилось до четырех тысяч. В последний и самый легкий месяц пути он потерял больше половины состава — дезертиров, отставших и погибших от болезней или от рук сотрудников службы безопасности. Армия Мао была почти такой же, как семь лет назад, в январе 1929 года, когда он покинул враждебные районы. Войска были в ужасающей форме. Один из офицеров вспоминал: «Мы были истощены и изнурены переходом. Наша одежда порвалась в клочья. У нас не было обуви и носков, и многие заворачивали ноги в куски одеял. Поселок, куда мы прибыли, Уци, был очень бедный, но даже местные жители все время спрашивали: «Как вы оказались в таком состоянии? Вы похожи на горстку нищих».

Но Мао не чувствовал себя побежденным, когда 18 октября 1935 года ступил на коммунистическую территорию. «Самый черный момент» в его жизни, как он называл угрозу Готао, миновал, и он вышел из него победителем. Благодаря Мао Красная армия еле держалась на ногах после перехода в 10 тысяч километров, длившегося целый год и четыре месяца, но зато теперь партия всецело принадлежала ему.

Посланник Мао Чэнь Юнь приехал в Москву и передал Коминтерну свое сообщение 15 октября. Москва впервые признала Мао после его полной победы единственным вождем КПК. В ноябре русские опубликовали тщательно отредактированный доклад Чэнь Юня, в котором Мао объявлялся «прошедшим испытание на прочность политическим вождем партии Китая». Две недели спустя газета «Правда» опубликовала статью под заголовком «Вождь китайского народа Мао Цзэдун», где Мао трогательно называли чуть ли не чеховским страдальцем, мужественно борющимся с болезнями и нуждой.

В середине ноября 1935 года из Москвы в Северную Шэньси прибыл советский посол. Впервые за год была налажена связь между Россией и Китаем. Посол путешествовал по пустыне Гоби под видом торговца в овечьей шубе. С собой он привез шифры для радиопереговоров с Москвой, а также радиста. Через несколько месяцев радиосвязь с Москвой была восстановлена, и человеком, контролировавшим ее из Китая, был конечно же Мао.

Посол передал слова Сталина о том, что китайские красные должны «приблизиться к Советскому Союзу», установив границу с соседом России Внешней Монголией. Можно было приступать к «установлению связей с СССР».

Чан Кайши был менее успешен в достижении своих личных целей. 18 октября, день, когда для Мао завершился Великий поход, Чан впервые после его начала увидел советского посла Богомолова. Чан предложил заключить с Россией «секретный военный договор». Он мог быть направлен против Японии, которая пыталась отобрать у Китая пять северных провинций, предлагая им фальшивую «независимость». Русские ответили, что Чан вначале должен «урегулировать отношения с КПК». Близкий помощник генералиссимуса и основатель китайской разведки Чэнь Лифу начал секретные переговоры с Богомоловым и советским военным атташе Лепиным относительно сути сделки с КПК, куда входило даже «сотрудничество» с красными.

Во время этих переговоров Чэнь Лифу попросил Богомолова освободить сына Чан Кайши Цзинго. Чэнь рассказал нам: «Я говорил ему: «Наши страны сейчас подписывают договор, и у нас очень хорошие отношения. Почему вы по-прежнему удерживаете сына нашего лидера? Почему вы отказываетесь его освободить?» (Чэнь добавил, что действует без согласия Чан Кайши: «Он не позволил бы мне высказать эту просьбу». Становится ясно, что идея обмена не должна была быть приписана Чан Кайши.)

Но Сталин отказался освободить заложника. Цзинго почти десять лет не видел родителей. В марте того же года во время работы на заводе тяжелого машиностроения на Урале в унылую жизнь молодого человека ворвалась любовь и он женился на русской специалистке Фаине Вахревой. В декабре их первый ребенок должен был родиться в том же плену, какой предстояло еще много лет терпеть Цзинго, по мере того как росло могущество Мао.

В течение последующих десяти лет домом Мао стало Лёссовое плато на северо-западе Китая, рядом с рекой Хуанхэ, второй по величине после Янцзы и ставшей колыбелью китайской цивилизации. Население базы составляло почти миллион человек, разбросанных на территории свыше 30 тысяч квадратных километров, в основном в северной части Шэньси и на границе с провинцией Ганьсу на западе. Находившийся вдали от центральных районов страны, в те дни это был единственный безопасный коммунистический район во всем Китае.

Повсюду расстилались пласты лёсса — желтой скудной земли, кое-где пересекаемой зубчатыми ущельями, глубина которых зачастую доходила до сотни метров, резко обрывавшихся в мягкую почву. Они образовались со временем из крошечных песчинок, которые приносил ветер из ближайшей пустыни Гоби. Большая часть жилищ была вырезана в склонах желтых холмов. Можно было долго глядеть вдаль и не увидеть ни единой души. Уци, первое «поселение», увиденное Мао по прибытии, состояло из тридцати жителей. В этом районе проживало очень мало людей и было множество невозделанной земли — неслыханное явление в Китае. Чан Кайши выбрал это место, чтобы Красная армия могла существовать, не увеличиваясь в размерах.

Основателем базы был местный коммунист Лю Чжидань с армией из 5 тысяч человек — больше, чем у Мао. В глазах местных сочувствующих Чжидань был героем. Местный испанский католический епископ, чья новая церковь и другие владения были захвачены людьми Чжиданя в июле 1935 года, называл его «дерзким заговорщиком, ведущим подрывную деятельность».

Приближаясь к лагерю Чжиданя, Мао заметил, что его правление кажется ему «неправильным», то есть что Чжидань политически ненадежен. Похоже, Мао отдал тайный приказ партийному бюро, в чьи обязанности входил контроль за районом Чжиданя (Северное бюро), провести чистку. В середине сентября на место прибыли представители партии, 15-го к ним присоединился отряд Красной армии численностью 3400 человек, присланный из другого района Китая. Началась жестокая партийная облава. Хотя перевес сил был на стороне Чжиданя, он не оказал сопротивления. Когда его отозвали с фронта и сообщили, что он арестован, Чжидань сдался добровольно.

Посланники партии обвинили Чжиданя в «принадлежности к правому крылу» (заклеймили за умеренность) и в том, что он агент Чан Кайши, который «создал лагерь Красной армии, чтобы уничтожить саму армию». Готовность Чжиданя признать вину была истолкована не как доказательство верности партии, а как «хитрая уловка, чтобы обманом заставить партию поверить ему». Начались ужасные пытки товарищей Чжиданя. Одному из них пронзили правое бедро до кости раскаленной проволокой. Многих похоронили заживо. В 1992 году один из уцелевших писал: «Мы были заключены под стражу в тяжелых кандалах… Нам говорили, что уже выкопали яму, где нас должны были похоронить живьем». Считается, что было убито от двухсот до трехсот человек.