Письмо привело Мао в восторг. Нарушение им партийных законов и саботаж по отношению к товарищам не просто были ему прощены, но, более того, признаны действием заслуживающим награды! Торжествуя, он задержался в деревне еще на месяц, в ожидании, пока давление из Шанхая не вынудит Чжу Дэ прийти к нему на поклон.

В то время при Мао находилась жена и пара слуг. Он не разговаривал с женщинами о политике, предпочитая развлекаться с ними. После обеда обе пары отправлялись на мостик наслаждаться сумерками над заросшим водорослями ручьем. С наступлением темноты крестьяне зажигали на берегу сосновые факелы. На свет собирались косяки рыб, и крестьяне ловили их сетями, а то и голыми руками. Рыбные головы были самым любимым блюдом Мао — считалось, что они стимулируют работу мозга. Днем он сидел у окна и читал вслух по-английски с сильным хунаньским акцентом, развлекая друзей. Это непонятное занятие не имело своей целью добиться какого-то прогресса в изучении языка, Мао просто так развлекался.

Чжу Дэ с товарищами «писали снова и снова, упрашивая товарища Мао вернуться», как они оправдывались перед не скрывающим своего беспокойства Шанхаем. Но Мао ничем не удавалось выманить вплоть до конца ноября, когда Чжу прислал за ним официальный эскорт в знак капитуляции.

28 ноября 1929 года Мао написал письмо в Шанхай, порадовавшее Чжоу Эньлая своим «крайне положительным» настроем и заявлением о том, что Мао «полностью принимает указания Центра». Но главный акт почтения Мао приберег для Москвы. Он предал своего старого учителя профессора Чэня, назвав его «контрреволюционером» и предложив осуществить по нему «пропагандистский удар». В частности, важное место уделялось в предполагаемом «ударе» разоблачению троцкизма. В войсках ежедневно проводились беседы на тему «вооруженной поддержки Советского Союза».

Сломив Чжу, Мао тем не менее продолжал использовать его как подставного лидера, и армия продолжала называться армией Чжу и Мао. Таким образом Мао успокаивал и Москву, и Шанхай, так как оба Центра настойчиво призывали к «единению», а заодно и эксплуатировал популярность Чжу в войске. Впоследствии еще полвека Чжу выполнял функцию подставного лидера при Мао, пока в 1976 году оба они не умерли с интервалом в несколько недель.

Лишь изредка Чжу давал выход гневу и обиде. В феврале 1931 года он проворчал в присутствии военных командиров, что ему приходится «быть игрушкой в руках Мао, не имея никакой реальной власти». Об этих словах сразу же сообщили в Москву, но русские даже пальцем не погрозили Мао.

Восстановление Мао на посту командира было объявлено на большом собрании армейских делегатов, съехавшихся в город Гутянь в декабре 1929 года. Во избежание недовольства Мао пошел на хитрость.

Он знал, что солдаты ненавидят практику казни дезертиров. Согласно докладу того времени, направленному в Шанхай, «каждый раз перед тем, как частям выступать, казнили по нескольку человек дезертиров, а трупы их размещали вдоль дороги в назидание остальным». В частности, это свидетельствует о том, что удержать людей в Красной армии было непросто, что бы там ни говорили широко растиражированные утверждения. На самом деле даже казни не очень помогали, так как в дальнейшем тот же доклад гласит: «Но остановить дезертирство нам все равно не удается».

В Гутяне Мао приложил очень много усилий к тому, чтобы была принята резолюция, отменяющая эту практику. Этот шаг весьма способствовал росту его популярности среди солдат. Однако несколько месяцев спустя, когда резолюции, принятые в Гутяне, стали распространяться по частям, пункта об отмене казней дезертиров там уже не было. Мао уже достаточно укрепил свое положение, и популистский пункт был устранен — дезертиров продолжали казнить, как и прежде.

Настроив гутяньских делегатов положительно по отношению к себе за счет демонстративной терпимости к вопросу о дезертирстве, Мао мог перейти к своей действительной цели — добиться, чтобы были приняты резолюции, стирающие все барьеры между ним и абсолютной властью. В первую очередь речь идет о руководстве профессиональных военных. Мао профессиональным военным не был, а Чжу — был. Поэтому Мао пришлось изобрести абсолютно «советский» уничижительный ярлык — «чисто военная точка зрения», для того чтобы не придавать слишком большого значения военному профессионализму Чжу. Более того, Мао не забыл, что именно благодаря процедуре свободного голосования его карьера чуть было не прервалась, он заклеймил эту процедуру, как «ультрадемократическую», и добился ее отмены.

Мао любил комфорт, а Чжу жил как простой солдат. В армии к привилегиям относились крайне настороженно, поскольку хмногие вступили в ее ряды именно ради того духа равенства, который обещала партия. Стремясь предупредить все нападки на него по этому поводу, Мао придумал для подобных оппонентов еще один ярлык — «абсолютный эгалитаризм», где слово «абсолютный» было вставлено лишь для пущей жесткости. Именно с этих пор наличие привилегий официально стало неотъемлемой частью китайской коммунистической системы.

В начале 1930 года Мао, которому только что исполнилось тридцать шесть лет, мог с удовлетворением оценивать свои успехи. Партия поставила его руководить самой крупной Красной армией за пределами СССР, и это после того, как он нарушил все правила! Москва и Шанхай явно стараются подкупить его, а значит, он зачем-то им нужен. Из этого положения надо было постараться извлечь как можно больше.

«Куда же я теперь?» — бормотал себе под нос стихотворение Мао, двигаясь верхом на коне по лесным тропам. Ответ на этот вопрос для него самого уже был однозначно решен — навстречу новым завоеваниям конечно же.

После того как Чан Кайши в 1928 году учредил в Нанкине национальное правительство, номинальная власть которого распространялась на весь Китай, он приступил к объединению многочисленных вооруженных формирований, подчинявшихся главам провинций, в единую национальную армию под собственным командованием. Местные военачальники приняли такое начинание в штыки и объединились в союз с целью противостоять Чан Кайши. В результате к 1930 году с обеих сторон насчитывалось по нескольку сотен тысяч солдат. Междоусобица военачальников стала для КПК шансом расширить собственную территорию и увеличить свою армию.

Москва начала обдумывать формирование в Китае коммунистического государства. В марте 1930 года Чжоу Эньлай уехал в Москву с подробным докладом на тему китайской Красной армии, где говорилось, что численность ее составляет 67 тысяч человек в составе 13 вооруженных формирований (называвшихся армиями), занимающих территорию 8 провинций. Самой известной из этих тринадцати была армия Чжу и Мао, численность которой составляла около четверти от общей численности красных войск — благодаря наличию большой территории ее личный состав удалось увеличить до 15 тысяч человек. Главным фактором развития коммунистической армии был контроль над территорией, где можно было бы проводить призыв.

Пока Чжоу Эньлай был в отъезде, главным в Шанхае оставался хунаньский товарищ и бывший подчиненный Мао Ли Лисань. Это был импульсивный активист и страстный сторонник дальнейшего расширения, авторитетный трудовой организатор. Под его руководством был разработан крайне амбициозный план захвата большой территории, включающей такие крупные города, как Наньчан и Чанша, и формирование красного правительства в сердце Китая — в Ухане, на реке Янцзы. Мао было поручено взять Наньчан, столицу Цзянси.

Мао был реалистом. Он понимал, что даже в условиях междоусобной войны среди националистов у Красной армии нет шансов захватить и удержать крупные города. Поэтому сначала он воспринял свою задачу без энтузиазма, но уже через несколько дней воспрянул духом.

В успех предприятия он по-прежнему не верил, но зато увидел возможность использовать планы Шанхая в собственных целях — а именно прибрать к рукам второе по величине подразделение в Красной армии, которое возглавлял Пэн Дэхуай.