Эти налеты, равно как и обнаруженные в результате документы, стали достоянием широкой общественности. Доказательства широкомасштабной советской подрывной деятельности шокировали китайское общественное мнение и вызвали серьезную озабоченность у западных держав. Националисты должны были принять решительные меры и отмежеваться от русских и КПК; в противном случае они рисковали тем, что их обвинят в заговоре с целью превращения Китая в марионетку СССР. В таком случае многие националисты покинули бы партию, осужденную общественным мнением, а западные державы лишь укрепились бы в своей решимости оказать полную поддержку пекинскому режиму. В этот момент главнокомандующий армией Гоминьдана Чан Кайши начал действовать. 12 апреля 1927 года он отдал приказ «очистить» Гоминьдан от коммунистического влияния. Он составил список из 197 коммунистов, возглавляемый Бородиным и включающий имя Мао Цзэдуна.

Чан Кайши родился в семье торговца солью на восточном побережье провинции Чжэцзян в 1887 году, на шесть лет раньше Мао. Позднее ставший известным за границами Китая как «генералиссимус», он был профессиональным военным и на публике представал флегматичным и сухим. Чан Кайши обучался в Японии, а в 1923 году в качестве начальника штаба национальной армии возглавлял делегацию, посетившую Советскую Россию. В то время русские считали, что он «принадлежит к левому крылу Гоминьдана» и «очень близок к нам», но после своего трехмесячного визита Чан Кайши перешел на антисоветские позиции, особенно в отношении классовой борьбы: он решительно возражал против стремления Москвы разделить китайское общество на классы и заставить их бороться друг с другом.

Но, вернувшись в Китай, Чан и словом не обмолвился относительно своих истинных взглядов. Напротив, он дал понять Бородину, что «настроен к нам чрезвычайно дружески и полон энтузиазма». Чан скрывал истинное положение вещей по одной простой причине — националисты зависели от советской военной поддержки, необходимой для завоевания Китая. Однако Чан, который тем временем стал номером два в Гоминьдане, втайне готовил почву для разрыва и в марте 1926 года уже сместил нескольких коммунистов с ключевых постов. Это вызвало у русских желание избавиться от Чана. По словам одного из агентов Москвы в Кантоне, идея заключалась в том, чтобы «выиграть время и подготовить ликвидацию этого генерала [Чана]». В начале 1927 года Бородин издал секретный приказ арестовать Чана, но план этот не осуществился.

В тот самый момент, когда пекинское правительство опубликовало документы, касавшиеся русской подрывной деятельности, Чан нанес удар. 12 апреля 1927 года он издал распоряжение, которое сводилось к следующему: арестовать коммунистов. Сначала он направился в Шанхай, где находилась штаб-квартира КПК. Коммунисты встретили его вооруженными пикетами. Чан принял меры к их разоружению. Он заручился содействием бандитов, которые должны были ввязаться в драку с пикетчиками. Таким образом, его армия получала предлог конфисковать оружие. Коммунистические узлы сопротивления были атакованы, многие профсоюзные лидеры арестованы, некоторые убиты. Войска Чана открыли пулеметный огонь по организованному позже маршу протеста. В течение нескольких дней коммунисты потеряли более 300 человек. Чан уничтожил коммунистов как организованную силу, способную вести общественную работу в Шанхае, хотя лидеры КПК остались невредимы. Удивительно, но в Шанхае даже в самый разгар чистки продолжал работу партийный центр, перешедший на нелегальное положение. На протяжении пяти или шести последующих лет слово «Шанхай» было синонимом руководства КПК (в этом смысле используем его и мы).

После того как Чан Кайши начал истреблять коммунистов в Шанхае, лидер националистов, Ван Цзинвэй, находившийся в Ухане, в 600 километрах в глубь страны, порвал с КПК и подчинился Чану. С того дня Чан Кайши возглавил Гоминьдан. Он построил режим, просуществовавший в Китае двадцать два года. В 1949 году, изгнанные Мао, сторонники Чан Кайши переместились на Тайвань.

В момент подготовки раскола националистов и коммунистов Мао столкнулся с проблемой выбора. Ван ценил его больше, чем товарищи по коммунистической партии и русские, в Гоминьдане он поднялся выше, чем в КПК. Должен ли он принять сторону Вана? Позже он говорил об этом периоде своей жизни: «Я чувствовал себя несчастным и в течение некоторого времени не знал, что делать». В смятенном состоянии ума он однажды вошел в прекрасный павильон на берегу реки Янцзы в Ухане. Павильон Желтого Журавля, построенный в 223 году нашей эры, был местной достопримечательностью. По легенде, именно здесь однажды человек подманил к себе желтого журавля, летевшего вдоль Янцзы, улетел на его спине в Небесный дворец и больше не возвращался. Желтый Журавль стал символом того, что ушло навсегда. Эта была подходящая метафора для всего, что Мао построил для себя в Гоминьдане. День был хмурым, шел проливной дождь. Мао стоял у резной балюстрады павильона, глядя на безбрежные воды Янцзы, «стесненные», как он написал в стихах, с двух сторон Змеиной горой и Черепашьей горой. Теперь же казалось, что поток воды с небес делает реку безграничной. Мао размышлял о стоявшем перед ним выборе. Совершая традиционное возлияние, он вылил напиток в поток и закончил свои стихи такой строчкой: «Прилив моего сердца устремляется ввысь с могучими волнами!»

Мао попытался удержать Вана на стороне коммунистов, отступившись от головорезов из крестьянских союзов, которыми прежде так восхищался. Теперь он сделал их козлами отпущения. 13 июня Ван Цзинвэй заявил другим уханьским лидерам: «Лишь после доклада товарища Мао Цзэдуна мы осознали, что крестьянские союзы контролируются бандитами. Им ничего не известно о националистах и коммунистах, они хорошо знакомы лишь с убийствами и поджогами». Тщетно Мао пытался переложить ответственность на других. Его наставник из Гоминьдана уже строил планы раскола с коммунистами, обвинял их во всех провинциальных зверствах. Будучи наиболее видным пропагандистом насилия, Мао вынужден был распрощаться с Ваном и националистами. Его имя уже значилось в черном списке. Но, даже не говоря об этом, остаться с Ваном означало превратиться в умеренного партийца, уважающего социальный порядок. К этому Мао не был готов, только не теперь, когда после поездки по деревням провинции Хунань он открыл в себе склонность к насилию. Еще почти десять лет назад, будучи двадцатичетырехлетним юношей, он выразил свою тягу к жестокости и радикальным социальным переменам: «Страна должна быть… разрушена, а затем построена заново… Люди, подобные мне, жаждут ее разрушения…» Советская модель полностью соответствовала его ожиданиям.

Впервые Мао вынужден был рисковать головой. Двумя годами ранее, находясь под угрозой ареста, он сумел нанять паланкин и покинуть Чанша. Теперь совершить побег было куда сложнее. Нигде нельзя было чувствовать себя в полной безопасности. Начались казни коммунистов. 4 июля 1927 года был арестован, а затем обезглавлен старший сын профессора Чэня. К концу года, после того как коммунисты сами запустили машину насилия и отняли многие жизни, погибли десятки тысяч коммунистов. Любой, заподозренный в причастности к коммунистической партии, мог быть арестован и казнен. Многие погибли, но не отреклись от своей веры, они выкрикивали лозунги, другие пели «Интернационал». Газеты приветствовали массовые экзекуции безжалостными заголовками.

Мао впервые вынужден был заботиться о личной безопасности. Он решил использовать в своих интересах КПК и русских. Это решение, принятое летом 1927 года, когда ему было тридцать три года, знаменовало собой политическое пришествие Мао.

К тому времени, когда в апреле 1927 года Чан Кайши порвал с коммунистами, Сталин прочно укрепился в роли кремлевского лидера и лично диктовал государственную политику в отношении Китая. На раскол, произведенный Чаном, Сталин отреагировал приказом, в котором КПК рекомендовалось незамедлительно сформировать армию и захватить часть территории, имея в виду стратегическую цель завоевания всего Китая силой оружия.