Коммунизм привлек Кайхуэй из-за ее симпатий к угнетенным. Мольба о «вере» безошибочно говорит о том, что прежнюю веру, веру в коммунизм, она утратила. Она не обвиняет в этом Мао, нет — его она по-прежнему любит. Но она хочет, чтобы он знал, как сильно она ненавидит убийства — и ненавидела их с детства.
Свое жизнеописание она изложила в первую очередь для Мао в надежде встретиться с ним в Шанхае. Но со временем стало ясно, что этого не произойдет и что он старательно избегает появления в городе. И Кайхуэй спрятала все написанное, двенадцать страниц, между кирпичами в стене.
В полном отчаянии писала она последний текст 28 января 1928 года, за два дня до китайского Нового года — традиционного праздника воссоединения семей. На четырех страницах Кайхуэй описала все, через что прошла за два с половиной года после ухода Мао. Начала она с воспоминаний о своих чувствах того периода, когда он только что ушел[16].
Я уже много дней не сплю.
Я просто не могу спать. Я схожу с ума.
Прошло уже столько дней, а он не пишет. Я жду день за днем.
Слезы…
Мне нельзя быть такой несчастной. Дети несчастны вместе со мной, и мама тоже.
Кажется, я могу быть опять беременной.
На самом деле — мне так одиноко, эти страдания делают меня несчастной.
Я хочу бежать отсюда. Но с детьми — как мне это сделать?
На пятидесятый день, утром, я получила это бесценное письмо.
Даже если он умрет, мои слезы обольют его тело.
Месяц, за ним другой, полгода, год — и вот три года.
Он бросил меня. Прошлое встает у меня перед глазами — одна сцена за другой; и будущее тоже.
Наверное, он меня бросил. Ему очень повезло, что я люблю его. Я действительно так сильно его люблю!
Нет, он не мог меня бросить. У него наверняка были серьезные причины не писать мне…
Отцовская любовь — загадка. Скучает ли он по детям? Я не могу его понять.
Это грустно, но это и хорошо, потому что теперь я могу быть независимой личностью.
Я хочу целовать его тысячу раз, его глаза, его рот, его щеки, его шею, его голову. Это мой мужчина. Он принадлежит мне. Полагаться можно только на Материнскую Любовь. Я думаю о своей маме…
Вчера я упомянула о нем брату. Я старалась выглядеть в норме, но слезы полились сами собой, я даже не понимаю как. Если бы только я могла забыть его. Но его прекрасный образ!
Его прекрасный образ! Я вижу его расплывчато — как будто он смотрит на меня с печалью. Я написала двоюродному брату: «Кто бы ни передал ему мое письмо, а мне — его ответ, станет моим спасителем». О боже, я не могу прекратить беспокоиться о нем.
Главное, чтобы у него все было хорошо, а мне он будет при этом принадлежать или нет — дело второстепенное. Храни его Небо. Сегодня день его рождения. Я не могу забыть его. Поэтому я потихоньку купила еды и приготовила лапши [это особое блюдо, специально для дней рождения, поскольку длинная лапша символизирует длинную жизнь]. Мама тоже помнит этот день. Всю ночь в постели я думала грустные мысли. Я слышала, что он заболел от чрезмерной работы… Меня рядом нет, и он сам не заботится о себе. Он может утомить себя до смерти. А с его самочувствием работать сейчас нельзя. Он истощает свой мозг. Помоги мне, Небо. Мне надо усердно-усердно работать. Если мне удастся зарабатывать больше 60 юаней в месяц, я смогу позвать его обратно и попросить больше не работать. Тогда, при его таланте и его уме, он добьется бессмертного успеха. Еще одна ночь без сна.
Я больше так не могу, я поеду к нему.
Дети, бедные мои дети — они удерживают меня.
Тяжелый груз лежит на моем сердце: половина — это он, вторая половина — это дети. Я не могу бросить ни его, ни их. Хочется плакать. Действительно хочется плакать.
Как я ни стараюсь, не могу прекратить любить его. Просто не могу… Чувства — странная вещь. Сань Чуньхэ так меня любит, а я на него даже не смотрю.
Как я люблю его [Мао]! Небеса, дайте мне верный ответ!
Вскоре после написания этих душераздирающих строк ее «двоюродный брат» был арестован и казнен. Его похоронили за ее домом.
Несколько месяцев спустя казнили и ее. Во время боев за Чанша Мао не только не попытался отбить ее и детей, но даже не предупредил их. А ведь ему ничего не стоило их спасти — ее дом находился по пути к городу, и Мао пробыл там три недели. Но он и пальцем не пошевелил.
Глава 8
Кровавые чистки проторили дорогу «Председателю Мао»
(1929–1931 гг.; возраст 35–37 лет)
Через два с половиной года после ухода с бандитских земель в начале 1929-го Мао стал полновластным командиром двух крупнейших коммунистических армий — армии Чжу и Мао и армии Пэн Дэхуая, а также важнейшего Советского района в Фуцзяни. Но он давно уже присматривался еще к одной большой коммунистической армии, расположенной в Цзянси — провинции между Фуцзянью и Хунанью.
Коммунистические силы в Цзянси, под командованием харизматичного и сравнительно умеренного лидера по имени Ли Вэньлинь, сумели занять хорошие позиции. Когда Мао впервые прибыл туда прямо с бандитской территории в феврале 1929 года, его встретили очень тепло. Тогда Мао пробыл здесь недолго — националисты гнались за ним по пятам, — но, как обычно, успел объявить себя главным и, уходя, оставил главой области Дунгу, Центрального советского района в Цзянси, своего младшего брата Цзэтаня. Ни первое, ни второе действие не было завизировано в Шанхае, и местные остались от этих решений не в восторге. Но спорить не стали, поскольку Мао все равно уже уходил.
Мао ожидал, что брат захватит для него всю власть, но агрессивности и жажды власти, присущих Мао, Цзэтаню явно недоставало. Партийный инспектор писал, что он «работает как больной малярией — то с жаром, то с холодком… как-то по-детски, и боится принимать решения». Так что три месяца спустя Мао прислал своего хунаньского товарища, Лю Шици, с полномочиями руководить братом.
Лю отобрал у Цзэтаня не только должность, но и подругу, на которой женился сам. Женщина, о которой идет речь, Хэ И, приходилась сестрой жене Мао, Гуйюань, так что Лю стал шурином Мао. Как и Мао, он имел, по свидетельству товарищей, «дурной нрав и дурной язык», столь же много напора и столь же мало сомнений. К тому времени, как в феврале 1930 года Мао вернулся в коммунистические районы в Цзянси с целью укрепить там позиции, Лю уже сосредоточил в своих руках несколько руководящих должностей.
Мао вернулся потому, что теперь под его командованием находилось достаточно солдат, чтобы захватить власть в Цзянси силой, но вместо этого он снова прибег к мошенничеству. Сначала он объявил о проведении в местечке под названием Питоу так называемого «совместного съезда», на котором предполагалось собрать представителей всех коммунистических сил Цзянси. Затем в последний момент Мао сдвинул сроки проведения съезда — первоначально было объявлено, что съезд начнется 10 февраля, а теперь он перенес дату его открытия на 6 февраля, так что к тому моменту, как прибыли основные делегаты, включая многих местных руководителей, выступавших против узурпации власти Лю, съезд уже завершился.
В результате «совместный съезд» в Питоу стал просто внутрисемейным междусобойчиком двух шуринов, результатами которого стало провозглашение Мао верховным правителем коммунистических районов в Цзянси, Лю — его наместником, а действительный коммунистический лидер в Цзянси, Ли Вэньлинь, был смещен на второстепенную конторскую должность.
