Большинство коммунистов в Цзянси не согласились с такими решениями, и Мао пришлось прибегнуть к террору, чтобы заставить всех замолчать. В Питоу он отдал приказ о публичной казни четырех известных местных коммунистов, по обвинению в «контрреволюционной деятельности». Это были первые коммунисты, убитые Мао, чьи имена дошли до нас.
Мао со своим шурином Лю использовали казни и для запугивания потенциальных дезертиров. Один из инспекторов партии писал в докладе, что Лю постоянно «оскорблял всех, кого хотел… угрожая фразами вроде «Я прикажу тебя расстрелять!». Самым популярным обвинением было слово, широко употреблявшееся с теми же целями и в сталинской России, — «кулак», то есть богатый крестьянин. Мао заявил, что в Цзянси «партийная организация на всех уровнях пригрела помещиков и кулаков», на том основании, что большая часть партийных коммунистических лидеров в Цзянси были родом из преуспевающих крестьянских семей. Собственно, и семья самого Мао была вполне «кулацкой».
Китайские коммунисты и до того убивали друг друга, но прежде это всегда было лишь сведением личных или клановых счетов под прикрытием идеологических лозунгов[17]. Мао же стал убивать ради дальнейшего удовлетворения своих амбиций.
Набирая силу в Цзянси, Мао изо всех сил старался не привлекать внимания Шанхая, который ведь так и не выдал ему мандата на руководство коммунистами в Цзянси. Напротив, Шанхай особо подчеркнул статус Красной армии Цзянси, как отдельной от армии Чжу и Мао, и назначил туда командиром человека по имени Цай Шэньси.
По прибытии Цая в Цзянси Мао не пустил его на должность, самолично поставив во главе армии вместо вновь прибывшего своего шурина Лю. Это удалось скрыть от Шанхая, поскольку в тот момент с Цзянси не было ни телефонной, ни телеграфной, ни радиосвязи. Связь осуществлялась только через курьеров, для которых преодоление расстояния от Шанхая до базы и обратно занимало несколько недель. Есть основания считать, что он вместе с шурином Лю убил несговорчивого партийного инспектора по имени Цзян Ханьбо, а затем подделал от его имени доклад в Шанхай, восхваляющий линию Мао.
Мао решил просто поставить Шанхай перед фактом. До сих пор он писал в Центр регулярные подобострастные письма, теперь же полностью прекратил это делать и не реагировал на неоднократные вызовы в Шанхай. Чтобы его не трогали, он даже распустил слух о собственной смерти от болезни. Поскольку Мао был уже известным «бандитским вожаком», то известие о его смерти опубликовала вся пресса националистов, что как нельзя лучше соответствовало замыслу Мао.
Этой дезинформационной кампании сопутствовал успех. 20 марта в Москве в бюллетене Коминтерна «Инпрекор» появился некролог в черной рамочке: «Из Китая поступило извещение о том, что товарищ Мао ЦзэДун… основатель Красной армии, умер в районе Фуцзяни от продолжительной болезни легких».
И вдруг через две недели после этого и Москва, и Шанхай вдруг обнаружили, что Мао не только жив и брыкается, но и успел подмять под себя армию Цзянси. 3 апреля 1930 года Центр разослал по всем коммунистическим армиям циркуляр, предписывающий не подчиняться никому, кроме Шанхая. В циркуляре содержалось порицание действий Мао (имя которого, впрочем, не упоминалось) за захват власти над армией Цзянси без достаточных полномочий от Центра.
Когда этот документ добрался до Цзянси, в мае местные коммунисты восстали против Мао. В некоторых районах удалось поднять даже крестьянские восстания против режима Мао и Лю. Дело в том, что до прибытия Мао коммунисты в Цзянси уделяли много внимания таким вещам, как производство и уровень жизни, даже построили фабрику по производству сельскохозяйственных орудий и домашней утвари. Лю и Мао подвергли эти программы критике, обозвали «конструктивизмом», и Лю добавил, что «в интересах борьбы снижение производства является неизбежным». Крестьяне, лишенные возможности поднять производительность труда и изнуренные налогами (которые, по словам Лю, они «платили, прыгая от радости»), восставали район за районом с лозунгами вроде «Дайте нам спокойно жить и спокойно работать!». Лю безжалостно подавил все мятежи: «Арестовывать любого, кто похож на мятежника или возмутителя спокойствия! — приказывал он. — Никакие родственные или дружеские чувства не должны мешать вам! Вы должны докладывать властям о каждом неподобающем поступке любого человека, чтобы виновные были схвачены и наказаны».
Лю Шици заявил, что во главе мятежей стоят «антибольшевистские элементы, оказавшиеся на должностях секретарей партии». «Антибольшевиками» именовали себя приверженцы давно исчезнувшего к тому времени национального течения, которое Лю выгодно было считать действующим, чтобы списывать на него все местные беспорядки. За месяц были убиты тысячи крестьян и коммунистов.
Наконец-то коммунистам в Цзянси выпала редкая возможность. В начале августа 1930 года Мао со своей армией был в сотнях километров оттуда, под Чанша, куда отправился для контроля над армией Пэн Дэхуая. Коммунисты в Цзянси во главе со своим прежним лидером Ли Вэньлинем не могли упустить этот шанс, провели собрание и сместили Лю с должности. Собрание бурно обвиняло Лю, а через Лю — и Мао в том, что тот «думает только о власти», «захватил должность военачальника» и «подвергает партию великой опасности», как позже сам Лю признавался Шанхаю. Кроме того, в вину Лю ставили «слишком массовые» убийства товарищей и развязывание «обширного красного террора».
Местные коммунисты потребовали от Шанхая исключить Лю из партии. Инстинкта убийцы ни у кого из них не было, и они отпустили Лю в Шанхай, где он получил назначение в другой Советский район. Однако его хозяин, Чжан Готао, оказался не менее кровожадным человеком, чем сам Мао, и вскоре затеял собственную кровавую чистку, в число жертв которой попал и Лю. Золовка Мао, Хэ И, вернулась после этого к брату Мао Цзэтаню.
С отставкой Лю Мао остался без своего человека в Цзянси. Покончив с осадой Чанша, он вернулся в Цзянси, чтобы вернуть себе власть — и чтобы отомстить. По дороге, 14 октября, он поспешил очернить коммунистов в Цзянси в глазах Шанхая: «Вся [местная] партия находится под влиянием кулаков… и полна антибольшевиков… Без тщательной чистки от кулаков и антибольшевиков… спасти партию не удастся».
Именно в это время Мао узнал, что Москва собирается сделать ему окончательное предложение и назначить его на должность главы будущего государства. Агрессивное рвение к власти получило высшую награду. Теперь, имея благословение Москвы, Мао преисполнился намерения провести крупномасштабную чистку, чтобы избавиться от любой оппозиции, а в ходе ее развязать такой красный террор, чтобы никто и думать больше не смел о том, чтобы противоречить Мао.
У Шанхая на тот момент не было возможностей приструнить его, поскольку в середине ноября там вспыхнула жаркая борьба среди самого руководства, вызванная стараниями некоего малоизвестного человека по имени Ван Мин, которому в последующие годы предстояло возглавить оппозицию Мао.
* * *
В конце ноября 1930 года Мао начал расправу. Он приказал всем войскам собраться в центре коммунистической территории, откуда сложно было скрыться. Там он объявил о раскрытии заговора антибольшевистского корпуса во главе с Пэн Дэхуаем и назвал заговорщиками всех, кто отказывался признать власть Мао. Начались аресты и казни. Один из палачей в своих неопубликованных мемуарах описывает пытки офицера, пытавшегося выйти из-под власти Мао: «Спина его была вся в ранах, похожих на рыбью чешую».
Остались у Мао счеты и в армии Чжу и Мао, откуда его год назад изгнали путем голосования. Многие офицеры относились к Мао неприязненно, примером чего может служить, в частности, письмо офицера по имени Лю Ди в Шанхай от 11 января 1931 года: «Я никогда не доверял Мао… [после одной из битв] я встречал много офицеров из различных армейских подразделений… они выглядели расстроенными и находились в угнетенном состоянии. Все жаловались, что их не предупредили, что для работы в коммунистической партии необходимо владеть навыками подхалимажа и что овчинка не стоит выделки. Я разделяю эти чувства и вижу, что партия день ото дня теряет большевистский дух…» Мао обвиняли в «преступном бросании за решетку товарищей» и называли его «злобным заговорщиком» — 20 декабря 1930 года он сам свидетельствовал об этом в Шанхае.
