Коммунистическая пропагандистская машина была эффективной. В Чунцине симфония дезинформации Мао дирижировалась Чжоу Эньлаем, который был единственным человеком, знавшим о роковой роли Мао в уничтожении его же собственных соратников — мужчин и женщин из Н4А. Этот сообщник Мао был в высшей степени успешным в распространении лжи — обаяния ему было не занимать. Американская журналистка Марта Гелхорн, встречавшаяся с ним в этот период, признавалась, что пошла бы за Чжоу на край света, если бы только он ее поманил. Но главную черту Чжоу выразил ее муж — Эрнест Хемингуэй, сказав, что тот «делает хорошую работу, внушая коммунистическую точку зрения всему, что подвернется».

В Америке 22 января «Нью-Йорк геральд трибюн» опубликовала чрезвычайно благоприятную для красных версию событий Эдгара Сноу, которая начиналась следующими словами: «Первый достоверный рассказ о недавних столкновениях…» Повествование Сноу основывалось исключительно на сообщениях разведчика КПК в Гонконге.

Пока версия коммунистов путешествовала по миру, другие версии успешно опровергались друзьями, которых Москва и КПК имели в Америке. Хемингуэй, бывший в Китае как раз после инцидента с Н4А, сделал несколько острых наблюдений о коммунистах: «…как хорошие коммунисты, они попытаются расширить свою сферу влияния… не важно, какие территориальные пределы они примут на бумаге». Благодаря «превосходной рекламе красных», писал он, «Америка получила преувеличенное представление о роли, которую они сыграли в войне с Японией. Их роль была весьма значительна, но роль войска центрального правительства все же в сотню раз больше». «Коммунисты, — заметил Хемингуэй, — судя по моему испанскому опыту, всегда стремятся создать впечатление, что они единственные, кто действительно сражается».

Заметки Хемингуэя, вне всякого сомнения, оказали бы значительное влияние на общественное мнение, но они так и не увидели свет до 1965 года. Ему настоятельно не рекомендовал печатать их в 1941 году помощник Рузвельта Лочлин Карри, сказавший., что «наша политика — не поощрять гражданскую войну».

Карри, главный экономический советник Белого дома, посетил Китай сразу после инцидента с Н4А. Судя по перехвату советских разведывательных сообщений, Карри помогал русским, и некоторые считали его русским агентом. Недавнее детальное расследование, проведенное Рузвельтом и разведкой, представило Карри «сочувствующим, поддающимся манипуляциям» и сделало вывод, что он не шпион, а «друг» русских в Белом доме. Во время упомянутой поездки в Китай он, безусловно, сослужил красным хорошую службу. В Чунцине он сказал Чану, что привез устное сообщение от Рузвельта (так же, как и письменное). Устное сообщение Карри начал следующими словами: «На расстоянии 10 тысяч километров создается впечатление, что китайские коммунисты есть то, что мы в нашей стране называем социалистами. Нам нравится их отношение к крестьянам, женщинам и Японии».

Докладывая Рузвельту, Карри в основном отзывался о Чане плохо, зато красных изображал в розовом свете. Он утверждал, что коммунисты — единственная партия, завоевавшая поддержку масс, и полагал, что именно по этой причине их влияние расширяется. Карри описал Рузвельту инцидент с Н4А в версии коммунистов[69].

Международное давление на Чана оказалось настолько сильным, что 29 января 1941 года он приказал своему послу в Москве попросить Кремль вмешаться и помочь урегулировать кризис с красными, на любых условиях. Спустя три дня Мао сообщил своим командирам: «Не важно, какие усилия прилагает Чан, чтобы бунтовать. Он может испробовать и это, и то, но конец все равно будет один: он падет». Мао использовал выражение «бунтовать», как будто Чан уже находился вне закона, а сам он занимал трон. Чан согласился с требованием русских позволить людям Мао остаться на занятых ими территориях в самом сердце Китая — в районе Нанкина и Шанхая.

Мао быстро понял, какую помощь его делу могут оказать западные журналисты вроде Сноу, но не сразу сообразил, насколько полезными могут оказаться правительства Великобритании и Америки в деле связывания рук Чана. Он был чрезвычайно враждебно настроен к обоим государствам. 25 октября 1940 года он сказал руководящей верхушке партии, что надеется на оккупацию Британии нацистами, а Япония будет продолжать оккупировать Китай.

«Самый трудный, самый опасный и неприемлемый сценарий развития событий, — сказал он, — это желаемое Чаном присоединение к англо-американскому блоку.

Мы должны предвидеть и такое: японцы не смогут войти в Сингапур, который будет взят американским флотом; Лондон не падет, Япония сдастся Америке, японская армия покинет Китай, Америка финансирует и вооружит проангло-американский Китай. Ничто не может быть хуже».

Такое развитие событий представлялось Мао худшим злом, чем японская оккупация. Но внезапно его позиция заметно изменилась. 6 ноября 1940 года он написал Чжоу Эньлаю: «Сегодня утром я прочитал важные разведывательные сведения, содержащиеся в вашем сообщении от 3-го. Теперь присоединение Чана к англо-американскому блоку пойдет нам только на пользу… Давайте больше не противиться этому… Мы должны ковать новые связи с Британией и Америкой».

Очевидно, Чжоу Эньлай просветил Мао относительно того, насколько полезным для него может оказаться Запад. С тех пор Чжоу стал уделять много времени улучшению отношений с западными странами, в первую очередь с Америкой. Он стал действовать с еще большей энергией после атаки японцев на Пёрл-Харбор в декабре 1941 года, и американское присутствие в Китае значительно возросло.

13 апреля 1941 года СССР подписал договор о нейтралитете с Японией, что высвободило крупные военные силы японцев для действий в Юго-Восточной Азии и Пёрл-Харборе. Но он не предусматривал раздел Китая между Россией и Японией. Мао не удалось добиться применения польского сценария.

22 июня 1941 года Германия напала на Советский Союз. Это событие значительно изменило расчеты Мао. Советская Россия давала ему деньги и дарила надежду. Серьезно ослабленная или сдавшая свои позиции, она не могла бы оказывать помощь в нужных объемах. Охваченный невеселыми мыслями, Мао не спал много ночей[70].

Теперь не было ни одного шанса, что Россия вмешается и выручит Мао, в случае неудачи в сражении с войсками Чана. И Мао сразу свернул атаки. «Прекратить любые нападения на подразделения националистов!» — приказал он своей армии.

Чувство самосохранения стало основополагающим в его взаимоотношениях с ослабевшей Россией. В результате немецкого нашествия Москва желала, чтобы КПК начала боевые действия против Японии, если Япония нападет на Советский Союз. Кошмаром Сталина были гигантские клещи, образованные Японией с востока и Германией с запада. Сколько японских войск КПК сможет «отвлечь», если это произойдет? Такой вопрос Москва задавала Мао. Чтобы побудить Мао к действию, Димитров 7 июля 1941 года сообщил, что КПК выделен 1 миллион американских долларов, которые высылаются отдельными партиями. Спустя два дня Коминтерн приказал КПК обдумать «конкретные шаги».

Большинство коллег Мао считали, что, если Токио нападет на Советский Союз, им следует предпринять какие-то действия. Даже, как правило, очень осторожный Лю Шаоци писал Мао, что, если Япония атакует Россию, КПК должна начать наступление, чтобы отвлечь силы японцев. Однако Мао не был настроен ни при каких обстоятельствах рисковать войсками. 18 июля 1941 года он сказал Лю, что, если Япония нападет на Советский Союз (что, как заметил Мао 2 июля, «в высшей степени вероятно»), «предпринимать широкомасштабные действия — не слишком хорошая идея. Наши армии слабы, и такие действия нанесут им невосполнимый урон». Он считал, что необходимо предоставить возможность русским сражаться. «Все зависит от победы Советского Союза».