Однако Мао отказался позволить населению отведать хоть каплю того, чем наслаждался сам. Дэн часто ссорился с женой Мао, иногда даже крича на нее и стуча кулаком по столу. Такое обращение она не привыкла терпеть ни от кого, кроме своего мужа. Дэн также осуждал действия Цзян Цин в присутствии Мао и подталкивал других, например кинорежиссеров, писать Мао письма с жалобами на нее. Мао хотел положить конец инициативам Дэна, заставив его написать обещание придерживаться методов «культурной революции». В ноябре 1975 года он потребовал, чтобы Дэн подготовил партийную резолюцию, которая сделала бы «культурную революцию» незыблемой.

Дэн не только отказался — он сделал это очень решительно и в присутствии примерно 130 высокопоставленных работников, тем самым откровенно бросив Мао вызов. Мао пришлось отказаться от проведения такой резолюции. Для него это стало последней каплей. Он принял решение удалить Дэна.

Чжоу и Е уговаривали Дэна не слишком конфликтовать с Мао — притворно соглашаться и ждать его смерти. Но Дэн не желал ждать. Он решил, что сможет заставить Мао проглотить все его действия при условии, что они не повредят лично Мао.

Мао быстро угасал. Мышечный паралич распространился на жизненно важные органы, включая горло, серьезно затронув его способность есть. Однако в рассыпающейся оболочке сохранялась феноменальная решимость не сдаваться.

Благоприятный момент для Мао наступил 8 января 1976 года, когда главный союзник Дэна Чжоу Эньлай умер в возрасте семидесяти восьми лет. Мао немедленно начал действовать. Он уволил Дэна, посадил его под домашний арест и публично выдвинул против него обвинения. Одновременно он отстранил маршала Е, третьего ключевого члена союза, утверждая, что Е болен. На место Чжоу Мао назначил своего прежде неизвестного последователя из среднего звена Хуа Гофэна. Столь же неизвестный низко стоящий генерал по имени Чэнь Силянь был поставлен во главе армии. Мао выбрал эти относительно нейтральные персоны, а не членов «Банды четырех», чтобы свести к минимуму отрицательную реакцию в партии и армии, где большинство терпеть не могли «Банду».

Однако смерть Чжоу вызвала к жизни нечто, прежде не существовавшее в маоистском Китае: общественное мнение. В предыдущие годы, при Дэне, сведения о том, кто за что выступает наверху, впервые стали поступать через реабилитированных коммунистических служащих и их детей — и разошлись по всей стране. У общественности создалось впечатление, будто Чжоу подвергался преследованиям (и при этом ничего не говорилось о его неблаговидной роли в «культурной революции»). Известие о смерти Чжоу вызвало беспрецедентный взрыв народного горя — особенно потому, что средства массовой информации его приуменьшали. В день, когда его тело везли из больницы в крематорий, свыше миллиона людей выстроились на улицах Пекина. Впервые за время правления Мао такое количество людей собралось без того, чтобы их организовывали. Чрезвычайно осмотрительная секретарь-сиделка Мао посоветовала ему пойти на похороны Чжоу — но Мао эту мысль отверг. Отсутствие Мао люди сочли оскорблением Чжоу, а когда спустя несколько дней в резиденции Мао Чжуннаньхае в честь китайского Нового года были запущены фейерверки, стали шептаться, что он празднует смерть Чжоу.

Народные протесты прошли по всему Китаю: брешь, пробитую смертью Чжоу, использовали для выражения отвращения к политике Мао. В начале апреля вулкан народного гнева начал извергаться во время праздника поминания усопших и уборки могил, когда китайцы по традиции вспоминают своих мертвых. Толпы добровольно собрались на площади Тяньаньмынь, чтобы почтить Чжоу венками и стихами и осудить «культурную революцию». Что еще удивительнее, в центре столицы толпы разбили милицейские машины, передававшие приказ очистить площадь, и подожгли штаб милиции, собранной «Бандой четырех» и попытавшейся силой разогнать демонстрантов. Этот вызов правлению Мао был сделан в непосредственной близости от его дома.

Режим подавил протесты с большим кровопролитием. Госпожа Мао приветствовала это как победу, а сам Мао написал: «Отличный способ поднять дух. Хорошо. Хорошо. Хорошо». Репрессии прошли по всей стране, но Мао уже не удавалось нагнать такой ужас, как прежде.

Хотя Дэн не имел никакого отношения к организации демонстраций, простой прием продемонстрировал его популярность: всевозможные бутылочки, подвешенные к соснам вокруг площади Тяньаньмынь. Имя Дэна, Сяопин, произносится так же, как «бутылочки». Этот знак заставил Мао почувствовать очень сильную угрозу. Еще не бывало такого, чтобы общественность объединялась с противниками партии. Мао распорядился, чтобы Дэна вместо домашнего ареста перевели в камеру предварительного заключения в другой части Пекина.

Но вместо того чтобы наказать Дэна с той же жестокостью, какую он выказывал по отношению к другим врагам, Мао оставил его невредимым. Это было сделано не потому, что он симпатизировал Дэну. Он просто опасался создать такую ситуацию, при которой многочисленные сторонники Дэна в армии сочтут, что им необходимо действовать. Хотя Мао отстранил союзника Дэна маршала Е, последний продолжал сохранять практически полный контроль над военными. Находясь дома в элитном военном поселке в Сишане, он принимал у себя вереницу генералов и старших офицеров и решительно заявлял им, что нисколько не болен, что бы ни говорил Мао. В кругу друзей Е больше не называл Мао «председателем», что было принятой уважительной формой, а «на-мо-вэнь», китайской транслитерацией английского «number one» (номер один), что было непочтительно. Высокие чины почти открыто обсуждали, что следует делать. Один из них, по прозвищу Бородатый генерал, убеждал Е действовать немедленно и «просто схватить» «Банду четырех». Не высказываясь вслух из опасения жучков, Е поднял большой палец, дернул им пару раз, а потом повернул его вниз, имея в виду: «Подождем, пока Мао умрет». Тогда Бородатый генерал обменялся парой слов с главой личной охраны Мао, Ван Дунсином, его бывшим подчиненным, сказав, что Дэна надо тщательно охранять.

Мао знал о том, что происходит в Сишане, но его новые люди среди военных не были в состоянии справиться с ветеранами, а он сам был слишком болен, чтобы что-то предпринять. Ему пришлось это просто проглотить. Именно в этом состоянии беспомощной досады в начале июня 1976 года он перенес обширный инфаркт, который подвел его к гибельной черте.

Политбюро и лечащим врачам Мао все сказали. Еще один человек был сразу же оповещен о случившемся сочувствующим врачом — это была жена Дэна, находившаяся в 301-й больнице, специальной больнице для главных руководителей, даже опальных. То, что подобные глубоко секретные сведения могут просачиваться к его противникам, было признаком того, что власть Мао ослабла. Как только об этом стало известно самому Дэну, он 10 июня написал Мао, попросив разрешения вернуться домой — но практически потребовав освобождения.

Мао вынужден был сказать «да», что он и сделал после того, как его состояние стабилизировалось в конце месяца. Однако освобождение Дэна задержалось еще на несколько дней из-за одного события, заставившего Мао почувствовать себя неуверенно. 6 июля маршал Чжу Дэ, старейший военный руководитель, пользовавшийся немалым уважением, умер в возрасте девяноста лет. Мао испугался, как бы смерть Чжу не затронула массы так же, как это было после смерти Чжоу в начале года, и что Дэн будет в это вовлечен. В конце 1920-х годов Чжу был одним из самых первых противников Мао. Мао заставил его помучиться в «культурной революции», но не стал подвергать чистке. Спустя какое-то время, поскольку после смерти Чжу волнений не последовало, 19 июля Дэну было разрешено вернуться домой. Его провезли по пустынным улицам глубокой ночью.

Заключение Дэна продолжалось всего три месяца. Хотя он оставался под домашним арестом, он был в кругу семьи. Мао не удалось его уничтожить, и Дэн был вполне готов к новой схватке.

Ненависть, бессилие и жалость к себе были главными чувствами последних дней Мао. Мао выразил эти чувства, долго главенствовавшие в его характере, необычными способами. Он очень любил стихотворение VI века под названием «Увядшие деревья», которое являлось печальной элегией о роще прекрасных деревьев, которая в конце концов стала засохшей и безжизненной. Поэт Юй Синь приписывал несчастье деревьев тому, что они были выкопаны и пересажены, что перекликалось с его собственной жизнью изгнанника. Но 29 мая 1975 года Мао сказал исследователям, которые готовили аннотации стихотворений специально для него, что судьба деревьев «не имела никакого отношения к тому, что их пересадили». Он утверждал, что она стала «результатом того, что деревья истязал суровый и злобный ветер и рубили человеческие руки». Мао рассматривал себя как человека, которого (по словам его жены) «запугивают» Дэн Сяопин и его союзники. Незадолго до этого они принудили Мао к беспрецедентной уступке, заставив прекратить развязанную против них кампанию в средствах массовой информации и признать, что он сделал ошибку.