В кругу осведомленных чиновников Мао ответил на нараставшее беспокойство по поводу опийной угрозы тем, что назвал выращивание и продажу опиума одной из «двух ошибок» партии, но тут же, не переводя дыхания, он оправдал обе эти ошибки. Одна ошибка, заявил он 15 января 1945 года, «заключалась в том, что во время Великого похода мы забирали у людей их имущество… но, — тут же добавил он, — иначе мы не смогли бы выжить. Вторая ошибка, — продолжал он, — это то, что вы выращивали одну вещь [моу-ву, то есть опиум], — но если бы мы этого не сделали, нам не удалось бы преодолеть кризис, в котором мы оказались».

Особый район оставался беднейшим в Китае даже спустя годы после того, как Мао стал полновластным руководителем страны. Один гость из коммунистической Венгрии, страны тоже отнюдь не богатой, говорил о «неописуемо жалких и нищих деревнях» близ Яньаня в 1954 году. На самом деле все бывшие коммунистические базы продолжали оставаться беднейшими областями Китая, и причина заключалась как раз в том, что они были коммунистическими. Вот красноречивый диалог между Мао и его шведским почитателем, происшедший в 1962 году.

Мюрдаль. Я только что вернулся из поездки в Яньань.

Мао. Это очень бедная, отсталая и неразвитая… часть страны.

Мюрдаль. Я жил в одной деревне… Мне хотелось узнать о тех изменениях, которые произошли на селе…

Мао. Я думаю, что вы сделали неправильный выбор, что поехали в Яньань… Там можно найти только бедность и отсталость. Это была плохая идея — отправиться в тамошнюю деревню.

Мюрдаль. Но с этими местами связана великая традиция — я имею в виду революцию и войну. В конце концов, все началось именно там.

Мао (перебивая собеседника). Традиция (смеется). Традиция (снова смеется).

В феврале 1945 года на Ялтинской конференции Сталин пообещал Рузвельту и Черчиллю, что Россия вступит в войну на Дальнем Востоке через два или три месяца после поражения Германии. Это означало, что Советская армия войдет в Китай и, таким образом, даст Мао долгожданный шанс захватить власть. Мао умно оценил положение еще в 1923 году. «Коммунизм, — сказал он тогда, — должен быть принесен в Китай с севера русской армией». Теперь, двадцать два года спустя, эта мечта становилась реальностью.

Сталину не пришлось убеждать Рузвельта и Черчилля позволить ему вступить в заключительную часть войны с Японией. Они сами этого хотели. В то время американская атомная бомба еще не была испытана, и союзники думали, что вступление Советского Союза в войну ускорит поражение Японии и поможет сократить потери союзников. Два западных лидера приняли также сталинские требования о «компенсации»; кажется, ни Рузвельт, ни Черчилль не поняли, что Сталину не нужны приманки и убеждения. Они согласились не только на сохранение статус-кво во Внешней Монголии (то есть фактически позволив Сталину сохранить ее за собой), но и на то, чтобы повернуть назад стрелки часов истории и восстановить царские привилегии в Китае, включая экстерриториальный контроль над Китайско-Восточной железной дорогой и двумя главными портами Маньчжурии[82].

Сталин воспользовался вступлением в войну против Японии в самый последний момент в качестве предлога для того, чтобы вторгнуться в Китай и создать для Мао условия захвата им власти. Намек был сделан сразу же по окончании Ялтинской конференции, 18 февраля 1945 года, когда рупор русского правительства, газета «Известия», написала о желании Москвы решить дальневосточную проблему при самом внимательном учете интересов китайских коммунистов.

Мао пришел в настоящий экстаз, его добрые чувства к русским возросли до такой степени, что он начал интересоваться их сексуальным благополучием. Несколько дней спустя, 26 февраля 1945 года, он спросил у русского посланника Владимирова: «Неужели вам не понравилась здесь ни одна хорошенькая женщина? Скажите, не стесняйтесь». К этой теме Мао вернулся неделю спустя: «Не правда ли, здесь есть немало красивых женщин? К тому же очень здоровых. Вам так не кажется? Может быть, Орлов хотел бы найти для себя такую? Или вы сами положили на какую-нибудь из них глаз?»

Владимиров писал:

«…К вечеру девушка действительно пришла… Она застенчиво поздоровалась, сказав, что пришла прибраться в доме…

Я вынес стул и поставил его под наше единственное дерево у стены. Она села, напряженно и натянуто улыбаясь. Правда, она потом дружелюбно отвечала на мои вопросы и настороженно ожидала продолжения, положив ногу на ногу. У нее были красивые маленькие ножки, обутые в плетеные сандалии…

Она действительно оказалась потрясающей девушкой!

…Она сказала мне, что недавно поступила в университет. Как же она была молода…»

5 апреля 1945 года Москва объявила Токио о разрыве пакта о нейтралитете. Месяц спустя капитулировала Германия. Это произошло во время съезда КПК, на котором Мао был утвержден как глава партии. Мао заразил делегатов ощущением, что победа КПК так же неизбежна, как поражение Японии. Советская Красная армия, без сомнения, поможет коммунистам, сказал Мао, а потом, широко улыбаясь, приставил ребро ладони к горлу и произнес: «Если же этого не произойдет, то можете отрубить мне голову!» В те дни Мао бурно, как никогда, выражал свои чувства по отношению к Сталину: «Является ли Сталин вождем мировой революции? Конечно да… Кто наш вождь? Наш вождь — Сталин. Есть ли второй такой человек? Нет… Каждый член Коммунистической партии Китая — ученик Сталина, — подчеркивал Мао. — Сталин учитель для всех нас».

В десять часов пополудни 9 августа 1945 года, через три дня после того, как первая американская атомная бомба упала на Хиросиму, полтора миллиона советских и монгольских солдат перешли в наступление на территорию Китая на фронте протяженностью более 4600 километров — от берегов Тихого океана до провинции Чахар — это было больше всего фронта от Балтики до Адриатики. В апреле 1945 года Мао приказал частям и соединениям своих войск, расположенным вблизи мест наступления русских, быть готовыми к «боевому взаимодействию с Советским Союзом». Как только русско-монгольские войска вступили в Китай, Мао начал работать едва ли не круглосуточно, посылая свои части на соединение с ними с приказом занимать захваченную советской Красной армией территорию. Мао перенес свой кабинет в Цзаоюань, где принимал и отправлял командиров, подписывая телеграммы на теннисном столе и делая перерывы только для того, чтобы наспех перекусить.

По Ялтинскому соглашению, прежде чем войти в Китай, СССР должен был подписать договор с Чан Кайши, но русские ворвались в Китай, решив не соблюдать ненужные формальности. Через неделю после начала русского наступления, когда Красная армия прошла на сотни километров в глубь территории Китая, министр иностранных дел Чана неохотно подписал китайско-советский договор о дружбе и союзе, согласно которому от Китая отделялась Внешняя Монголия. Чан пошел на этот компромисс в обмен на признание Россией его режима как единственного законного правительства Китая и на обещание отдать всю захваченную территорию правительству Чан Кайши, и только ему одному.

Невзирая на данное обещание, Сталин изыскивал миллионы способов помогать Мао. Первым приемом стал отказ подчиниться расписанию вывода войск. Устно он дал обещание вывести войска с занятых территорий в течение трех месяцев, но отказался внести это обещание в текст соглашения, и этот пункт был включен в дополнение, как малозначительная «мелочь». На самом деле Сталин собирался оставаться там гораздо дольше трех месяцев и использовать это время для создания препон и помех Чану, чтобы тайно подготовить передачу территории и имущества Мао[83].

Японцы капитулировали 15 августа 1945 года. Это событие было встречено в Китае фейерверками и уличными шествиями, слезами и тостами, барабанами и гонгами. Большая часть Китая находилась в условиях непрерывной войны в течение восьми лет, а некоторые районы — четырнадцать лет. В течение всего этого времени территория, на которой проживала по меньшей мере треть населения Китая, была оккупирована японцами. Десятки миллионов китайцев погибли, еще больше были искалечены, а более 95 миллионов человек — самое большое число за всю историю — сделались беженцами. Народ жаждал мира.