Ни в коем случае нельзя недооценивать вклад русских в восстановление железнодорожного движения. В конце 1946 года, когда власть Мао в Северной Маньчжурии укрепилась, группа русских специалистов восстановила обширную железнодорожную сеть на территории, контролируемой Мао, и к весне 1947 года связала ее с Россией. В июне 1948 года, когда Мао готовился к последнему броску, чтобы занять всю Маньчжурию, Сталин послал бывшего министра путей сообщения, Ивана Ковалева, для наблюдения за ходом работ. В целом русские обеспечили ремонт и восстановление более 10 тысяч километров пути и 120 наиболее важных мостов. Железная дорога сыграла важнейшую роль для коммунистов, позволив им быстро перебрасывать крупные воинские соединения и тяжелую артиллерию для того, чтобы той же осенью осуществить нападения на крупные города.

Огромная помощь со стороны России, Северной Кореи и Монголии оказывалась в обстановке величайшей секретности. Об этой помощи мало известно даже сегодня. Красные употребили массу усилий для того, чтобы скрыть ее. Мао приказал Линю изъять упоминание о фактах поддержки коммунистических баз «Кореей, Советским Союзом и Монголией» даже из сверхсекретных внутренних партийных документов[88]. Москва выступала в своей привычной роли, утверждая, что сведения о советской помощи «являются сфабрикованными от начала и до конца». В действительности сфабрикованными были утверждения Мао о том, что Красная армия сражается только пулями и винтовками.

Русская помощь, однако, обернулась горем и трагедией для людей, живших на территориях, управляемых Мао. Он не желал оказаться в кабале у Сталина в обмен за полученную помощь, хотел иметь свободу рук, чтобы при необходимости попросить еще больше. Дважды, в августе и октябре 1946 года, он предлагал расплачиваться за помощь продовольствием. Эти первые предложения, сделанные русскому торговому представителю в Харбине, были отклонены. Тогда Мао отправил в Москву одного из самых преданных помощников, Лю Ялоу, чтобы настоять на своем предложении. В результате было подписано секретное соглашение о ежегодной поставке в Россию миллиона тонн продовольствия.

Результатом стал голод и массовая смертность от него в районах Китая, оккупированных коммунистами. Согласно докладу начальника тыла армии Мао, только в Яньане в 1947 году умерли от голода более 10 тысяч крестьян. Мао хорошо знал положение, так как в том году посетил эту провинцию и видел голодных детей, подбиравших горошины, которые обронили члены его свиты, и женщин, искавших в воде, где мыли предназначенный для Мао рис, хотя бы несколько зернышек. Начальник охраны Мао, посетивший родные места в соседнем регионе, в Шаньси, рассказывал своему шефу, что люди голодают и что его семье посчастливилось остаться в живых — и это вскоре после сбора урожая. В Маньчжурии число умерших от голода среди гражданского населения достигло в 1948 году сотен тысяч, и даже солдаты Красной армии часто находились на грани голодной смерти.

Мало кто знал, что голод в коммунистических районах был обусловлен главным образом тем, что Мао экспортировал продовольствие. Недостаток еды списывали «на войну». Но это был лишь предвестник настоящего Великого голода, который тоже был страшным результатом правления Мао — следствием его решения экспортировать продовольствие в Россию.

Во время навязанного Маршаллом перемирия, в июне 1946 года, Чан в военном отношении все еще намного превосходил Мао. В армии Гоминьдана под ружьем было 4,3 миллиона человек, что намного больше, чем в армии Мао, насчитывавшей 1,27 миллиона человек. Какое-то время генералиссимус имел преимущество. Оставив красных в покое в Маньчжурии, он вытеснил их с баз собственно в Китае, включая и единственный город, который они еще удерживали, Чжанцзякоу. Красные сдали город в октябре 1946 года. Далее на юге красные были практически полностью изгнаны из района Янцзы. На всех театрах войны Мао повторял все тот же неудачный маньчжурский сценарий, приказывая своим генералам любой ценой брать города. Например, в ходе военных действий в Восточном Китае он приказал 22 июня 1946 года окружить Нанкин, куда Чан только что перенес свою столицу. Хотя Мао утверждал, что в этом наступлении нет никакого риска, этот план был оставлен, как, впрочем, и многие другие планы Мао.

Несмотря на эти существенные и ощутимые потери, Мао чувствовал себя очень уверенно, так как в его руках была самая главная база — Северная Маньчжурия. Когда Чан начал наступление и здесь — в октябре 1946 года, после того, как перемирие дало красным четыре месяца на консолидацию сил, — он не смог проломить их оборону. В ту зиму 1946/47 года, самую холодную за много лет на памяти местных жителей, пришлось вести тяжелые сражения с реформированными силами коммунистов, которыми командовал Линь Бяо, проявивший в эти тяжелые месяцы незаурядный и весьма своеобразный военный талант. Сам Мао кратко охарактеризовал полководческий стиль Линя как «беспощадный и весьма странный». Одним из методов ведения войны стало необычное использование сильных морозов. Когда температура воздуха опускалась ниже 40 градусов и солдат, помочившись на морозе, рисковал отморозить член, Линь заставлял свои войска лежать в засадах во льду и снегах в течение нескольких дней. Красные ветераны оценивают потери умершими и искалеченными от обморожений приблизительно в 100 тысяч человек. Националисты страдали от морозов меньше — они были лучше обмундированы и у них были не такие беспощадные командиры.

К весне 1947 года коммунистическая база в Северной Маньчжурии стала неприступной. Маршалл покинул Китай в январе, тем самым положив конец посредническим усилиям Соединенных Штатов. Позже США оказывали существенную помощь Чану, но все это было уже бесполезно. Цель, которой коммунисты тайно добивались в течение более двух десятилетий, — «соединиться с Советским Союзом» — была достигнута, не без помощи Вашингтона, хотя и невольной. Победа Мао в общенациональном масштабе была теперь лишь вопросом времени.

К началу 1947 года, когда националистам не удалось уничтожить огромную базу Мао на границе с Россией, Чан понял, что попал в трудное положение. Очень многие в стране тоже отчетливо это понимали. Тогда Чан решил захватить цитадель Мао — Яньань. Это стало бы событием «величайшего значения», записал Чан в своем дневнике 1 марта. В тот же день он возложил выполнение этой жизненно важной задачи на человека, которому всецело и безусловно доверял. Генерал Ху Цзуннань был опекуном его младшего (приемного) сына Вэйго и на церемонии бракосочетания Вэйго стоял рядом с Чаном.

Наше исследование заставило нас подозревать, что генерал Ху был «законсервированным» красным агентом. Он начал свою карьеру в Вампу, военной академии националистов, в 1924 году. Эту академию основала, финансировала и обеспечивала преподавательскими кадрами Москва. Было это в то время, когда Сунь Ятсен старался использовать поддержку России для захвата власти в Китае. Чан Кайши был начальником академии, а Чжоу Эньлай руководил ключевым политическим департаментом. В академию были внедрены многочисленные тайные коммунистические агенты, которые потом становились офицерами армии Гоминьдана.

В Вампу Ху Цзуннаня сильно подозревали в том, что он является коммунистическим агентом[89], но у него были высокопоставленные друзья, которые свидетельствовали в его пользу. Потом он завязал дружбу с начальником разведки Чана, Дай Ли, который к тому же устроил женитьбу Ху. Эти два человека настолько сдружились, что Дай приказал своим подчиненным в частях, вверенных Ху, посылать копии секретных донесений одновременно ему самому и Ху. В результате ни один из подчиненных так и не осмелился высказать свои подозрения относительно Ху.