Чан уступил и согласился на пятнадцатидневное прекращение огня. Это произошло в тот самый момент, когда Мао примирился с потерей последнего крупного маньчжурского города, который пока еще удерживали красные Харбина, и был готов рассеять армию, превратив ее во множество мелких партизанских отрядов. Он действительно подписал такой приказ 3 июня 1946 года, но уже 5 июня, узнав об одностороннем прекращении огня, он отдал новый приказ: «Не отступать… особенно важно удержать Харбин». Опасность миновала. Волна отступила.
Диктат Маршалла был, вероятно, единственным важным решением, которое повлияло на окончательный исход гражданской войны. Красные, которые пережили этот период, от Линь Бяо до солдат-ветеранов, были единодушны в том, что это перемирие было роковой ошибкой Чана. Если бы он продолжал наступать, то по меньшей мере смог бы воспрепятствовать созданию красными крупной и надежно защищенной базы на советской границе, соединенной с русской территорией веткой железной дороги. По этой дороге на базу было доставлено огромное количество тяжелых артиллерийских орудий. Более того, согласившись на двухнедельное перемирие, Чан получил затем еще одно предложение Маршалла о том, чтобы продлить перемирие еще на четыре месяца, распространить его действие на всю территорию Маньчжурии и дать коммунистам возможность удержать за собой Северную Маньчжурию. Настаивать на своем для Чана означало бы прямую конфронтацию с Маршаллом, который, как отметил в дневнике Чан, «был в неописуемой ярости».
Генералиссимус ощущал давление не только со стороны Маршалла, но и со стороны самого президента Трумэна. В середине июля 1946 года в районах, занятых националистами, были застрелены два выдающихся оппозиционно настроенных интеллектуала. В тот месяц опрос общественного мнения в США показал, что только 13 процентов населения одобряет помощь Чану, а 50 процентов выступает за то, чтобы стоять в стороне от китайского конфликта. 10 августа 1946 года Трумэн написал Чану выдержанное в резких выражениях письмо, в котором упомянул о двух громких убийствах и заявил, что «американский народ с отвращением взирает на насилия, творимые в Китае». Трумэн угрожал пересмотреть американскую позицию, если не будет прогресса и «стремления к достижению мирного соглашения».
В этих обстоятельствах Чану пришлось прекратить огонь в Маньчжурии (хотя он и продолжал с некоторым успехом теснить силы Мао в отдельных местах). Один из ближайших соратников Чана, Чэнь Лифу, был категорически не согласен с такими ограничениями. «Будьте как генерал Франко в Испании, — говорил он Чану, — если хотите сражаться с коммунизмом, сражайтесь до конца». «Метод преподавания активных военных действий с пассивностью» не принесет результата, убеждал он Чан Кайши: «Не будет никакого толка в прекращении и возобновлении огня, возобновлении огня и его прекращении…» Но Чану нужна была американская помощь, которая за весь период гражданской войны составила около 3 миллиардов долларов (около 1,6 миллиарда в виде прямой финансовой помощи и около 850 миллионов в виде безвозмездных поставок оружия), и он уступил американскому нажиму.
Таким образом, Мао получил на севере Маньчжурии территорию размером 1000 на 500 километров, то есть превосходящую по площади Германию и имевшую протяженную границу и железнодорожное сообщение с Россией и ее сателлитами. Своим командующим Мао говорил, что эту базу можно сравнить с удобным креслом, где СССР — удобная спинка, на которую можно опереться, а Северная Корея и Внешняя Монголия — не менее удобные подлокотники.
Имея в распоряжении четырехмесячную передышку, красные получили время для того, чтобы включить двухсоттысячную марионеточную армию Маньчжоу-Го в свою регулярную армию, а также призвать в нее большое число новобранцев. Кроме того, старые войска прошли переподготовку. Любой солдат, которого коммунисты не могли контролировать, подлежал чистке (цин-си), которая наделе часто означала расстрел. Систематизированные данные позволяют утверждать, что число таких «вычищенных» в Красной армии вместе с «бежавшими» составляет устрашающую цифру 150 тысяч человек, что почти равно числу убитых, предположительно попавших в плен и искалеченных (172 тысячи человек).
Воодушевление солдат на борьбу с Чаном было ключевой задачей переподготовки армии. Для этого регулярно устраивались митинги, на которых солдат побуждали говорить горькую правду. Большинство солдат были из бедных крестьян, хорошо знавших, что значит терпеть голод и несправедливость. Вслух муссировались самые горькие воспоминания, что причиняло солдатам тяжелые моральные травмы. Толпы приходили в возбужденное состояние. В одном из сообщений председателю Мао говорилось, что «на митинге одного из солдат охватил такой приступ горя и отчаяния, что он потерял сознание, но разум не вернулся к нему, когда он снова пришел в себя, и теперь этот солдат превратился в настоящего идиота». Когда возмущение митингующих достигало высшей точки, слово брали члены партии и говорили, что теперь партия воюет с врагами, чтобы отомстить Чан Кайши за все притеснения и унижения, так как именно режим Чана является источником всех зол. Таким образом у солдат появлялся личный мотив для участия в справедливой войне. Люди, прошедшие через такие митинги, свидетельствуют, что они были очень эффективны, хотя теперь, находясь в спокойном состоянии, они с трудом могут в это верить.
Многие солдаты, однако, находили в себе силы противостоять этой психологической обработке, а некоторые на митингах отпускали скептические замечания. Таких осуждали, как представителей «эксплуататорского класса», и, как правило, такие люди пополняли ряды тех, кто подлежал чистке.
Военная подготовка была такой же интенсивной, как и политзанятия. Здесь русские оказались незаменимыми помощниками. Когда первые подразделения Красной армии прибыли в Маньчжурию, русские приняли их за разбойничьи шайки. Эти так называемые солдаты не были даже отдаленно похожи на регулярное войско и не умели обращаться с современным оружием. Во время перемирия русские открыли по меньшей мере шестнадцать военно-учебных центров, включая авиационные, артиллерийские и инженерные. Многие китайские офицеры были отправлены в Россию на учебу, других послали в русские анклавы — Порт-Артур и Далянь. Эти два порта, которые Сталин получил по условиям Ялтинской конференции, стали укрытием для потрепанных подразделений и командных кадров Мао в Южной Маньчжурии; здесь они находили убежище, здесь их учили, готовили и вооружали.
Москва наращивала темпы вооружения Мао. Русские передали его войскам 900 японских самолетов, 700 танков, более 3500 пушек, гаубиц и минометов, около 12 тысяч пулеметов плюс крупную Сунгарийскую речную военную флотилию, а также множество бронеавтомобилей, зенитных орудий и сотни тысяч винтовок. По железной дороге было доставлено более 2 тысяч вагонов с оружием и военным снаряжением из Северной Кореи, где находились крупнейшие японские арсеналы. Еще больше трофейного японского оружия было доставлено из Внешней Монголии. Доставлялось также советское и трофейное немецкое оружие, с которого сбивали заводскую маркировку. Красные потом утверждали, что это трофейное американское оружие.
Кроме того, русские тайно передали КПК десятки тысяч японских военнопленных. Именно эти подразделения сыграли решающую роль в превращении никуда не годной коммунистической армии в устрашающую военную машину, именно японцы обучали красных обращению с японским оружием, на котором основывалась огневая мощь Красной армии, а также обслуживали и ремонтировали это оружие. Именно японцы, и никто другой, были создателями военно-воздушных сил КПК, в которых японские пилоты служили инструкторами. Тысячи хорошо подготовленных японских военных медиков подняли лечение раненых в Красной армии на качественно новый уровень профессионализма, радикально изменив его результаты. Некоторые японские подразделения даже принимали непосредственное участие в боевых действиях.
Еще одним чрезвычайно важным фактором стала советская оккупация Северной Кореи. Оттуда не только доставлялось оружие; более 200 тысяч солдат регулярной корейской армии, подготовленных и обученных русскими и японскими инструкторами, были отправлены в Китай на помощь Красной армии. Кроме того, благодаря восьмисоткилометровому участку границы Северной Кореи с Маньчжурией красные получили то, что в КПК называли «нашим тайным тылом» и «лазейкой для отхода». В июне 1946 года, будучи в стадии развертывания, красные перемещали войска, раненых и снаряжение через территорию Северной Кореи. Когда националисты захватили большую часть Центральной Маньчжурии, расколов надвое силы красных, коммунисты могли использовать территорию Кореи как связующий участок между своими силами на севере и юге Маньчжурии, а также между Маньчжурией и восточным побережьем Китая, в частности с очень важной в стратегическом отношении провинцией Шаньдун. Для того чтобы управлять этим важнейшим транспортным комплексом, КПК создала в Пхеньяне и четырех корейских портах свои опорные базы.
