Когда Мао в конце концов через несколько часов вернулся в резиденцию, он поведал приближенным о своем отбытии из ресторана в почти библейской манере: «Я повел рукой, и толпа расступилась». Мао наслаждался тем, что его культ дал столь пышные цветы, и сказал своим присным, что он «был чрезвычайно поражен». Годы насильственного внедрения культа личности наполнили его ужасной энергией.

То, что среди населения распространился культ личности Мао, заставило его запуганное ближайшее окружение беспрекословно ему подчиняться, а потенциальные голоса инакомыслящих глушились кампанией борьбы с правыми. Мао же продолжал наращивать темпы осуществления программы по превращению страны в сверхдержаву, все еще скрывая милитаристскую природу этой программы. Первоначальные намерения 1953 года завершить программу «индустриализации» в течение «десяти — пятнадцати лет» были забыты, теперь это предстояло сделать за восемь, семь или даже пять — а по возможности и за три года. Мао был информирован, что поставки советского оборудования и технологий дадут ему возможность через пять лет прорваться в лигу ведущих держав мира. Но он вообразил, что может выполнить свои намерения «одним рывком», и заявил: «Наш народ подобен атому». Он назвал задуманный им процесс «большим скачком вперед» и запустил его в мае 1958 года.

Как довольно невнятно было объявлено народу, целью такого «скачка» для Китая было «обогнать все капиталистические страны в довольно короткое время и стать одной из самых богатых, самой передовой и мощной державой в мире». В своем узком кругу и строго конфиденциально Мао высказывался более конкретно о том, что он собирается сделать после завершения «скачка». Так, 28 июня, принимая группу высших военных руководителей Китая, он сказал им: «Ныне Тихий океан далеко не спокойный регион. Он может стать таковым только тогда, когда будет целиком нашим». Здесь Линь Бяо вставил: «Нам небходимо построить большие корабли и быть готовыми высадиться [то есть десантироваться] в Японии, на Филиппинах и в Сан-Франциско». Мао продолжал: «Через сколько же лет мы сможем строить такие корабли? В 1962 году, когда у нас будет… тонн стали [в оригинале документа цифры не приводятся]…» 19 августа Мао заявил руководителям провинций: «В будущем мы создадим Контрольный совет Земли и разработаем единый план для всей Земли». Мао владычествовал в Китае. Теперь он собирался владычествовать над миром.

Для китайского населения «большой скачок» и в самом деле обернулся громадным прыжком в размере изымаемого продовольствия. Количество это рассчитывалось не на основе того, что крестьяне могут произвести, но исходя из того, что было необходимо для выполнения программы Мао. Он настаивал на том, что должно произойти невиданное увеличение урожаев, и приказывал руководителям провинций заявлять о том, что их житницы могут дать астрономическое количество зерна и других сельскохозяйственных продуктов. Когда наступило время сбора урожая, эти бесправные подчиненные принялись утверждать, что на их землях и в самом деле собрана невиданная ранее жатва. Пропагандистская машина Мао раздувала эти отчеты до невероятных размеров. Заоблачные урожаи и другие высосанные из пальцев цифры приписывались так называемым «спутникам», выдавая затаенное желание Мао. 12 июня «Жэньминь жибао» сообщила, что в провинции Хэнань, образцово-передовом сельскохозяйственном регионе, кооператив «Вэйсин» («Спутник») вырастил урожай в 1,8 тонны пшеницы с одного му (¹/₆ гектара) — в десять раз больше обычного. Подобные результаты не могли быть, как пытались в то время уверить своих слушателей официальные китайские СМИ, следствием спонтанного воодушевления местных кадров и крестьян. Пресса была голосом Мао, но никак не народа.

Поля-«спутники» множились как грибы. Обычно они создавались путем пересадки созревшего жита с нескольких полей на отдельную, особо лелеемую делянку. Они стали неким маоистским аналогом потемкинских деревень с той только принципиальной разницей, что делянки эти были призваны не втирать очки правителям, но создавались правителями для втирания очков своим подданным из отдаленных районов, широким массам низовых партийных чиновников из других коллективных хозяйств. Эти кадры стали для Мао самым ценным отрядом, поскольку они были именно теми людьми, которые отвечали за сам процесс изымания сельскохозяйственных продуктов и передачу его в «закрома родины». Мао хотел, чтобы они своими глазами увидели эти поля-«спутники» и затем, вернувшись в свои хозяйства, ставили там соответствующие задачи, а государство всегда могло сказать: так как вы собираете более богатые урожаи, мы должны брать больше. Репортажи о запредельных урожаях заполнили страницы прессы, а Пекин тем временем потихоньку прикрыл театральные постановки пересаженных зерновых, поскольку потери в этом спектакле оказались слишком высоки.

В конце июля «Жэньминь жибао» в передовой статье провозгласила, что отныне «мы можем производить столько продуктов, сколько захотим», подготавливая тем самым для Мао трибуну, с которой он 4 августа всенародно заявил: «Нам надо подумать, что делать с избытками продуктов питания». Слова об избытке продуктов питания были ложью, в которую вряд ли бы мог поверить даже сам Мао. Еще шесть месяцев тому назад, 28 января, он признавал на заседании Всекитайского собрания народных представителей недостаток продовольствия в стране: «Что нам делать, когда у нас не хватает продовольствия?» — задавал он вопрос. И сам отвечал на него следующим образом: «Ничего страшного, надо просто меньше есть… Восточный образ жизни… Это хорошо для здоровья. Западные люди едят очень жирную пищу; чем дальше на Запад, тем больше в ней жира. Я всегда презирал западных едоков, обжирающихся мясом… Я считаю, что есть меньше только полезно. Что хорошего в том, чтобы объедаться и наращивать себе живот, как у иностранного капиталиста в мультфильмах?» Это легкомысленное замечание вполне могло быть отнесено к самому Мао, обладателю изрядного животика, но никак не к изголодавшимся крестьянам. В январе Мао говорил: продовольствия не хватает, но люди могут есть меньше. Теперь, шесть месяцев спустя, он заявил: у нас слишком много продовольствия. Оба этих противоречащих друг другу заявления имели одну и ту же цель: выбить из крестьян как можно больше продукции.

В сентябре «Жэньминь жибао» сообщила, что на крупнейшем рисовом поле-«спутнике» собрано более 70 тонн зерна с менее чем ¹/₅ акра, что в сотни раз превосходило средний урожай. Это поле-«спутник» было устроено недавно назначенным амбициозным руководителем района Гуанси. В конце года эта провинция доложила об урожае, более чем в три раза превышающем истинный его объем. Государство же потребовало ссыпать в «закрома родины» совершенно невозможный почти пятикратный урожай против предыдущего года.

Низовые руководители, ответственные за сбор продукции, часто прибегали к грубой силе. Поскольку подобные усилия оказывались неэффективными, в соответствующие районы направлялись вооруженные подразделения полиции. 19 августа 1958 года Мао наставлял своих руководителей провинций: «Когда вы требуете поставок и эти поставки не выполняются, подкрепляйте свои требования силой». В результате страну захлестывало государственное насилие.

Для «оправдания» своих действий Мао постоянно обвинял крестьян и низовые кадры в том, что они скрывают зерно. В связи с одним случаем он 27 февраля 1959 года сказал в кругу высшего руководства страны: «Все сельскохозяйственные производственные бригады скрывают свою продукцию, чтобы поделить ее между собой. Они даже ссыпают ее в глубокие тайные хранилища и выставляют около них охранников и часовых…» На следующий день он снова заявил, что крестьяне «едят морковную ботву днем и рис по ночам…». Этим он хотел сказать, что крестьяне только притворяются, будто им не хватает продовольствия, а на самом деле им вполне хватает еды, которую они потребляют тайно. Мао снова повторил обвинения в отношении крестьянства в своем ближайшем окружении: «Крестьяне скрывают продовольствие… и очень вредят нам. В них совсем нет коммунистического духа! Крестьяне остаются всего лишь крестьянами. Они могут вести себя только таким образом…»