Легейда тем временем уже закончил свой рассказ, ни одного слова из которого Тымиш так и не слышал.

— А что там, Кузьма, за лесовики у вас? — спросил Артем. — Рябокляч похвалялся.

— Не знаю, — пожал плечами Кузьма. — Еще не огляделся. Да разве у него мало родни там, а то и просто подголосков всяких? Но очень страшных будто бы и нет.

— А я не из страха, — сказал Артем. — Просто нужно знать. Дядя Петро ему хорошо ответил, сравнив Лещиновку с нашим селом. С мобилизационной точки зрения. Сразу задний ход дал.

— Такой он и тогда был — пустомеля! — заметил Прокоп Иванович, имея в виду политическую деятельность Рябокляча в девятьсот пятом году. И вспомнил про палицу, лежавшую поверх рядна. Сел в постели и попросил зятя: — Подай-ка нож. Вон, на столе.

Кузьма подал тестю нож. Спросил, усмехаясь:

— Что это вы будете делать?

— Гляди — увидишь. Это у меня свой реестр всех, которые с оружием в Ветровой Балке. С одной стороны, — и он, как свирельщик, провел пальцами по зарубкам, — восьмеро. Это не наши. Теперь из них три зубца вон! — И он срезал ножом три зубца-зарубки. — А с этой стороны восемнадцать. Это наши.

— А чего это один зубец уже выкрошился?

— Это Титаренко Санько. Продал Гмыре винтовку — вот и выкрошился. А зато вот новые… Так, говоришь, Дудка Лука, Остюк Иван…

— Грицько Саранчук, — подсказал Артем.

— Просто не знаю, что с ним и делать… — задумчиво промолвил Невкипелый.

— Так он же как раз всю кашу и заварил, — заступился за Грицька Легейда.

— Заварил Лука, — уточнил Артем. — Но в этой стычке у Дудки Грицько показал себя отменно.

— Да разве я вам не верю? Но ведь нельзя сказать, что он из бедняков? Отрубник столыпинский. Как ни крути.

— Так это же отец его, — снова заступился Легейда. — А прогонит отец из дому, вот тебе и бедняк. Победнее нас с тобой. У нас хоть стреха над головой. Да и отец у него — кабы все отрубники были такие, как Гордей, жить бы можно.

— Ничего плохого про Гордея не скажу. Да, правда, и у нас, на каторге, были даже из дворян. Да еще не из каких-нибудь — из аристократов. Ну, это редкость. А Грицько случаем не пьяный был?

— Немного выпивши, — признался Артем и поспешил добавить: — Но при уме был и твердой памяти.

— Ну, тогда еще одно, последнее. А ежели б это не у Луки случилось, а у Горобца Микиты, скажем, или у тебя, Петро, эти разбойники окна били, как тогда бы Грицько? Лука все же родня ему.

На это все промолчали.

— Ну ладно. Поживем — увидим. А сейчас рискнем! Только зубец я тонкий сделаю. Чтобы в случае чего и без ножа, ногтем сковырнуть. Возьми палицу, поставь на место.

— Но разговору этому еще не конец, — сказал Артем. — Ежели хлопцы, можно сказать, отважились на такое, нельзя же их бросить на произвол судьбы. Кажись, самое время браться за организацию отряда.

Все согласились с Артемом. А Легейда даже план имел готовый. Пожитько жалуется все на волков: что, мол, ягнят из овчарни таскают. Так не сделать ли облаву на волков? Предупредить с вечера только своих, вот тех, которые отмечены на палице Прокопа, и раненько двинуть в лес. Какие там волки! На любой поляне составить винтовки в козлы, да и покурить без помехи. Потолковать. И командира отряда выбрать.

— Да чтобы не ротозея какого-нибудь, не болтуна! А крепкого мужика, — заметил старик Невкипелый. — А то за эти месяцы некоторые вконец обленились!

— И первым делом чтобы в стволы заглянул, — добавил Тымиш (не пропала даром наука боцмана Матюшенко, который за одну песчинку в орудийном стволе давал по три наряда внеочередных). — Есть, наверно, и такие, что от ржавчины и света не видно. Да, может, нужно и присягу какую-нибудь?

— Не «какую-нибудь», а красногвардейскую присягу, — сказал Артем. — Чтобы сразу почувствовали, что это не охотничье товарищество, а настоящая гвардия революции. И знамя с лозунгом: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», чтобы видно было, какой именно революции.

Поговорили еще на ту же тему: о способах связи, про сигнал на случай тревоги.

На дворе уже заметно угасал день. Багряные солнечные лучи, преломившись в намерзшем стекле, клали на противоположную стену алые, словно маки, мазки. Артем беспокойно поглядывал, как эти маки быстро росли, поднимались уже до потолка. И заговорил о собрании батраков сегодня вечером в экономии. Мол, затем и пришел, чтобы посоветоваться да вместе с Тымишем и пойти на это собрание. Тымиш не возражал: вдвоем оно, конечно, сподручнее.

— Готовятся. Антон в очень воинственном настроении.

— Это он еще не знает, что приключилось с его дружками — Семеном да Федором Колодием. А узнает — разом остынет, — заметил Легейда. — Но беда в том, что дурак. А от дурака никогда не знаешь, чего ожидать можно.

Неожиданно для всех старик Невкипелый заступился за Антона:

— Дурак, говоришь? А вот забастовку не кто другой, как он, придумал.

— А для чего она?

— Чтобы заставить земельный комитет разделить скот меж людьми. А кому — это уж общество определит.

— До весны об этом и думать нечего! — возразил Артем. — Куда же скотину сейчас, зимой, бедняк поставит?

— А куда ставили в девятьсот пятом году?

— Куда ставили? Некоторые и в сенях держали. Но ведь тогда — на одни сутки. А теперь на целую зиму.

— В сенях и теперь поставят. На целую зиму, — ответил Артему Прокоп Иванович. — Ничего не станется. Ну, а коли уж такой аристократ, что боится в темноте в коровий навоз ступить, из снега возле хаты затишек для скотины сделает. Тут же и копенка сена-соломы. А как же иначе? До весны ждать, говоришь? Да если мы разинями будем, так они еще до рождества скот раздадут. И на законном основании. Да только не тем, кому должно!

— Как же это? — не понял Артем.

— Одним махом. Подожгут сено, солому — и конец. Чем тогда бедняк кормить будет? Стрехой? А к каждому стогу на лугу, к каждой скирде соломы в поле сторожа не приставишь! Один на коне за полночи может со всем управиться.

При этих словах Артем и с лавки вскочил. Взволнованно стал ходить по хате. От лавки к порогу, назад.

— Неужто они и на это решатся? — после паузы сказал Кузьма.

— А вы же только с войны! Вас командиры на фронте разве не заставляли целые села сжигать, сахарные заводы, винокурни?

— Чтобы немцам не досталось.

— А эти — чтобы нам не досталось! Или, думаешь, мы для них милее немцев?

— Ну, хотя бы из страха, — продолжал доказывать свое Кузьма. — Ведь за такое дело на месте пулю в лоб!

— Так это — ежели поймают. И потом — разве они это сами делать будут? За коровенку или там полдесятка овец за копну сена не один охотник для них найдется.

— Это верно! — поддержал Невкипелого Легейда. — Да еще из таких, что, даже если поймаешь его на месте, не подымется у тебя рука. Потому — дома у него детей с полдюжины пухнет с голода.

Артем внезапно остановился посреди хаты:

— И все же выход есть!

— Выкладывай.

— Мы назначили «облаву» на вторник. Но зачем медлить? Нужно завтра. А с понедельника все тридцать пар волов и всех коней бросить на перевозку сена с лугов во двор экономии.

— Чтобы было еще легче — одной спичкой!

— Нет, Прокоп Иванович, не легче. Из самых верных гвардейцев надо поставить караул номер один, как возле порохового склада. Возле сена, в экономии, день и ночь будет стоять. — И, обращаясь к Легейде: — Дядя Петро, а успеете нынче же всех оповестить? Кроме вас, больше и некому.

— Успею, — сказал Легейда и невольно подумал: «Вот такого бы нам командира!» — Не беспокойтесь хоть об этом, хлопцы. У вас сейчас свое дело есть. Идите, уже вечереет.

Хата Невкипелого стояла почти напротив главных ворот экономии. Высокая ограда, — даже подскочив, нельзя было достать верха, к тому же утыканная ржавыми гвоздями, — отгораживала от улицы помещичье имение. Аллея столетних лип вела от ворот прямо к одноэтажному просторному дому, комнат на двадцать, построенному помещиком Погореловым на месте княжеского дворца, сожженного в девятьсот пятом году ветробалчанами. Дом был с мезонином и несколькими верандами, увитыми диким виноградом, одна из которых — открытая — выходила прямо на пруд. Недалеко от дома стояли два флигеля. В одном жил управляющий с семьей, в другом — слуги: повар, горничные. На черный двор вели другие ворота, в этой же ограде, но дальше, почти в конце улицы. Туда и намеревались идти Артем с Тымишем. Но, проходя мимо раскрытых сейчас почему-то главных ворот, они машинально свернули сюда, чтобы напрямик, через парк, выйти на черный двор.